Норик

Здоровый мужицкий смех раздался в нужном оратору месте. Напряжение, вызванное предыдущей речью, спало. А господин Дэн продолжил:

— Мы должны быть не просто чисты перед Спасителем и небесными слугами его… Мы должны быть прозрачны и невидимы. Мы не должны светиться в мировой тьме, окружающей нас. Ни как наказанные, ни как наказываемые, ни как наказывающие. Мы должны быть уверены, что и после смерти никто не заметит и не потревожит нас. Пускай работают эльфы и орки под руководством женщин! Мы будем прозрачны.

В этом месте иногда раздавался вопрос: «Что же делать мужчинам?»

Тут отвечать приходилось исходя из состояния слушателей. Либо шутить: «Заниматься чисто мужскими делами: пить пиво, ставя кружки на головы баб-половинишниц» (хотя бы один понимал, показывал рукой ниже пупка рост женщины — а затем уж смех катился дальше.). Либо отвечать всерьез, но уклончиво: «Придумывать. Новые телеги, горшки, ходить на охоту, выводить новых лошадей и коров, воевать с лесом…»

Сегодня Яссок чувствовал неправильность того, что говорил Учитель. В первую очередь по отношению к эльфам и женщинам. Никогда раньше мысли о таком в голову не приходили, но сегодня… Почему-то раздражает.

Мастер Оптик останавливался лишь для того, что бы отхлебнуть из глиняной кружки.

— Может быть, вы мне скажете, что нам и сейчас живется не плохо? Я отвечу на это: «Мне это кажется возможным». Однако тот, кто думает сегодня, что он живет хорошо — завтра будет жить плохо. Тот, кто считает, что сегодня живет плохо — тот будет жить завтра еще лучше. «Да», — скажу я сомневающимся, — «Разливаясь внезапно, широкая река несет разрушения и смерть всему, что стоит на ее пути. Но когда река вновь встает в мирные берега свои на полях остается благодатный ил.» А что касается жертв… Как хозяин режет самую захудалую коровенку из стада своего, так и Вечный не даст сгинуть безвременно тому, кто ценен в глазах его. Все мы слуги Спасителя. Какой из бычков должен жить дальше — это только его решение. Можно ждать решения. А можно попробовать пред глазами Его доказать свою силу и чужую никчемность.

— А мой дед наоборот, самых бодливых резал! — Простодушно выкрикнул распалённый услышанным крестьянин, потеряв природную робость.

— А как же темные? — Это уже спросил чиновник в красном с малиновым камзоле.

— Это Радуга и есть бодливая. А мы покажем себя во всей красе! Темные силы? Среди магов не все считают Радугу своим лучшим способом существования на земле. Кое-кто будет совсем не против жить в городах на правах ремесленников. Мне это кажется возможным.

Как ни странно, довод показался слушателем очень аргументированным.

Это да, это они понимали, и было это им по душе. Каждый работает и получает плату за работу. У каждого вольность! Народная память еще хранила сказания о тех временах, когда никто не знал ни Императора, ни вице-королей, когда Города были вольными, а бароны имели власти не больше, чем деревенские старосты. Но помнили и другое. Когда двадцать лет назад богатый торговый город Фиорента, стоящий между дельтами Тиллы и Мельины решил, что обладает достаточной властью для возрождения древних свобод, Император послал войско герцога Альбана. Теперь между дельтами двух главных рек севера, впадающих во Внутренние моря, никакого города нет.

Когда по окончании чаепития довольное угощением и речами господина Дэна члены собрания расходилось, приглашая Мастера Оптика к себе на ужин или обед, Яссок вспомнил самое важное. Чем он тут на самом деле занимается.

Ведь он, Яссок, соглядатай ордена Нерг! Его родители — мастера-чародеи, а он, напрочь лишенный магических способностей, обязан втереться в доверие к Дэну. Это удалось. И именно потому, что в Яссоке тот не уловил ни малейших магических способностей.

Сам-то Мастер Оптик — волшебник высочайшего уровня, только стремящийся хранить это в тайне и не пользующийся умением. Агент и шпион, четверной как минимум. Переходящий когда-то из цвета в цвет, и выведывающий чужие секреты. Теперь настолько многие желают смерти господина Дэна, что он задумался об уничтожении Радуги. Невозможно? Кто скажет наверняка? Может быть, Яссок скажет?

А Яссок вдруг подумал, что если найти и выпить бутылочку гномояда, то это будет правильный и, во всяком случае, нужный поступок. Яссок не пил спиртного ни разу в жизни, от стакана крепкого мог упасть в сон, что уж там говорить о бутылке, но отогнать прилипчивую мысль удалось с большим трудом. Как водиться одну глупую мысль лучше всего побеждает другая. Вспомнился другой кусок из речей Мастера Оптика.

«Представим, что на окне растет цветок. Знаете такое растение: коронополь? Растет два года, цветет, дает семена и погибает. Так вот. Если срезать цветок, то в следующем году можно вновь ждать цветения. Он будет жить дальше, пока не отцветет. Да-да! Много и много лет! Поэтому, если ты откажешься от женщин, ты спасешь много сил, которые позволят тебе прожить и долгую жизнь, или использовать силы на другие, не менее важные дела.» Яссок начал размышлять, и пришел к такому выводу: «Может это происходит с коронополем потому, что выпуск семян — самая важная цель у этого цветка? Единственная цель, которою назначил ему Всевышний? И до тех пор, пока он ее не исполнит… Как же узнать, какова цель у Человека?»

Переговоры протекали трудно.

Сейчас обе высокие договаривающиеся стороны усердно делали вид, что отдыхают. Длинный стол, устланный некогда белой, как крыло лебедя, скатертью, теперь являл отталкивающее зрелище: завалы не слишком усердно обглоданных костей, винные и соусные пятна разных цветов и размеров, шелуха земляных орешков, битая скорлупа заморских твердов, блюда и плошки с недоеденными остатками… Обед был королевский. Если не по количеству сотрапезников, то по качеству блюд — определенно. Соленое, сладкое, кислое, пряное, горькое, острое, терпкое и даже пресное. Все было на столе. Теперь — лишь остатки.

Обслуга, которая должна была бы прибираться, вышколено не показывалась: её не звали. Гости дорогие, приглашенные для придания трапезе вида «ни к чему не обязывающей вечеринки», любезно откланялись и с благодарностями удалились. Остались только трое: двоюродный брат вице-короля Исторского предела Меркулий, Припуц — мастер ордена Арка и Апуни, начальник палаты кафедры внутренних вопросов. То есть не кафедры. По новому указу — департамента. Департамент внутренних вопросов.

Старенький мастер не выдержал соревнования в винопитии с дипломатами и сладко посапывал в глубоком мягком кресле, несмотря на громкие заунывные звуки, оглашавшие помещение.

Апуни пел песню. Длинную песню степняка. Хорош пел. Глаза пьяненького Меркулия, от природы раскосые, предательски слезились. Домой бы, в теплую войлочную юрту. И вассалы бы скулили те слова, что выдавал сейчас Апуни.

В степи Исторской, которая, собственно, и составляла Исторский предел, особо популярны были две песни: вот эта, носящая название «Волынка» и другая, давным-давно сочиненная сиротами попавших в окружение и погибших степняков.

Было это сто сорок три года назад в Рудных горах. Войско исторцев, собранное со всей равнины, шло в Мельин и уже подходило с севера к Полуденному тракту. Но в Безымянном ущелье гномьи отряды одновременно завалили и вход и выход, превратив достаточно широкий проход между крутых скал в каменный мешок. Тут же на вершинах показались эльфы со своими певучими луками.

В бойне полностью полегло десятитысячное войско. Девять сотен лучших эльфийских стрелков без устали слали и слали с небес оперенную смерть. Лошади и люди метались внизу, ища спасения, и находили его в последних проклятиях богам и только по большому счету.