Дворцовые тайны

Царь поручил Толстому не только довести дело царевича до конца, но, оценив сыскные способности Толстого, назначил его руководить Тайной канцелярией — страшным для людей того времени сыскным учреждением. Петр ценил Толстого и как пыточного мастера, и как выдающегося дипломата, и вообще как умнейшего человека, изворотливого служаку… но так никогда и не доверял ему. Как-то в застолье, когда все перепились, Петр заметил, что Толстой притворяется пьяным и подслушивает вольные речи своих расслабившихся собутыльников. Сам Петр так нередко делал. Тогда он подошел к Толстому, похлопал его по лысой голове и сказал: «Эх, голова, голова! Не была бы ты так умна, я бы давно отрубить тебя велел!» Эпизод примечательный, а если это анекдот, то очень выразительный! Тиранам всегда нужны такие умные, ловкие исполнители, когда-то и в чем-то провинившиеся, «запачканные». Они с червоточинкой, сидят «на крючке», и их мучает страх и за прежние грехи, и за нынешние преступления. Из года в год, изо дня в день они вынуждены вновь и вновь доказывать хозяину свою особую, исключительную преданность и любовь.

Так и жил Петр Толстой, пока первый император не закрыл глаза навсегда. Тогда, в январе 1725 года, вместе с Меншиковым и Феофаном Прокоповичем Толстой возвел на престол вдову Петра Екатерину I. Но в ее краткое царствование не было покоя старику. Екатерина часто болела, и Толстой больше всего боялся, что после ее смерти императором станет сын убиенного им царевича Алексея великий князь Петр Алексеевич, десятилетний мальчик — надежда всех, кто был недоволен петровскими преобразованиями. А уж новый император Петр II разберется с палачом своего отца! И тут пути птенцов Петра роковым образом разошлись: Меншикову, который решил выдать свою дочь Марию за будущего юного императора Петра II, приход к власти сына царевича был как раз выгоден — он, на правах тестя и наставника, мог удерживать власть в своих руках. Толстой, вместе с зятем Меншикова Антоном Девьером, тоже недовольным грядущими переменами, пытался воспрепятствовать этому браку и хотел образумить императрицу Екатерину, попавшую под влияние Меншикова. Однако фаворит был настороже и знал, с кем имеет дело. И как только Толстой попытался помешать его планам, светлейший достал-таки из-за пазухи свой камень — и тут карьера непотопляемого семидесятилетнего Толстого закончились. По обвинению в государственной измене он был арестован, следствие было предвзятое, поспешное, а суд, естественно, Шемякин — тот самый, которым Толстой в своей Тайной канцелярии судил десятки людей, попавших к нему в лапы.

Приговоренный к смерти умирающей Екатериной, Толстой был помилован новым государем Петром II, получил, как тогда говорили, «вместо смерти живот» и был сослан на Соловки вместе с сыном Иваном, чья вина состояла только в родстве с отцом. С давних пор Соловки были местом страшным. Полтора года провел в тюрьме Толстой, а по описи после его смерти видно, что все меха, шубы и одежды заключенного истлели от сырости. Жизнь в каменном мешке Головленковой башни монастыря, где царили темнота, холод и голод, отличалась такой суровостью, что иным узникам каторга на материке казалась раем. Позже в своей челобитной один из заключенных Михаил Пархомов, просил, чтобы «вместо сей ссылки в каторжную работу меня (б) отдали, с радостию моей души готов на каторгу, нежели в сем крайсветном, заморском, темном и студеном, прегорьком и прескорбном месте быти». К тому же, как часто бывало со знатными узниками, охрана стремилась унизить, досадить прежде столь гордому вельможе, отравляла жалкое существование его мелочными придирками. Толстые выдержали недолго. Уже в конце 1728 года скончался Иван Толстой, а в январе 1729 умер и сам Петр Андреевич. Он пережил почти на год своего заклятого врага и гонителя Меншикова, к этому времени угасавшего на другом пустынном конце империи — в Березове.

Любовь к Сенеке: Корнелий Крюйс

Летом 1705 года, через два года после основания крепости на Заячьем острове, судьба Петербурга вдруг повисла на волоске. Шведы, с которыми воевал Петр Великий, вдруг поняли, что пора прекратить вооруженной рукой раз и навсегда возню русских в устье Невы, уничтожить новый русский город.

И вот однажды горизонт на западе заполнился парусами огромной шведской армады адмирала Анкерштерна, имевшего указ короля Карла XII стереть Петербург с лица земли и с карты… И тут в роли спасителя юного града выступил командующий русским флотом вице-адмирал Корнелий Крюйс…

Его считают своим сыном две страны — Голландия и Норвегия: одни полагают, что родившийся в 1657 году в Ставангере Крюйс был норвежцем, другие — все-таки голландцем. Однако его настоящим отечеством было море, безбрежные просторы которого бороздили голландские корабли. С детских лет юнга Крюйс начал служить на голландском торговом флоте и много раз побывал в Индии, Америке, повидал в океанах мира то, что большинству европейцев того времени далее и не снилось.

На набережной Амстердама до сих пор стоит старинная и высокая Башня слез. Нет, никого в ней не пытали, но в тот день, когда сотни моряков со своими деревянными сундучками в руках садились на шлюпки и буера, чтобы плыть к стоящим на внешнем рейде кораблям Батавской эскадры, все ярусы этой белой башни заполняли женщины и дети — они плакали и махали сверху белыми платками своим мужьям, братьям и отцам, которые уходили в море. Для многих это было прощание навсегда — обычно только половина кораблей возвращалась домой из Батавии, современной Индонезии, — так был опасен и непредсказуем переход через два океана. И каждый раз среди тех, кто после двух-трехлетнего отсутствия ступал на родной берег, оказывался счастливчик Крюйс, которого не брали ни шторма южной Атлантики, ни лихорадка Индонезии.

Словом, на пороге старости (по тем временам — это годам к сорока) Крюйс был просоленным всеми ветрами морским волком. Он уже прочно осел на берегу, стал главным специалистом голландского флота по кадрам (обер-экипажмейстером) и, наверное, закончил бы свою жизнь в уютном домике на тихой улочке Амстердама, окруженный заботливой семьей. Но этого не случилось — в 1697 году в Амстердам приехал молодой русский царь Петр I, который поразил всех своими занятиями на верфях Ост-Индской компании, где он прилежно трудился как простой подмастерье. К тому же царь и его люди развернули целый вербовочный пункт — России Петра позарез нужны были опытные корабелы, инженеры, мастера разных профессий и, особенно, моряки. Он нанимал их десятками и сотнями — в России начались реформы, строился флот. И когда заходила речь о кораблестроении, подборе экипажей, все показывали царю на сурового обер-экипажмейстера Крюйса. Вскоре они — оба могучие и высокие — подружились, и не раз государь бывал в гостях у Крюйса. Но сколько он ни уговаривал Крюйса, тот ни за что не хотел ехать в Россию! И все-таки сумел сманить Крюйса царь — пообещал ему чин вице-адмирала и большие деньги. И Крюйс не устоял — душа морского странника не давала ему покоя, он скучал на берегу, да и какой настоящий моряк не мечтает стать адмиралом! В 1698 году Крюйс собрался и на голландском корабле, через Архангельск, прибыл в Россию.

Скучать здесь было некогда: Петр сразу отправил Крюйса в Воронеж и на Азовское море — там начинался русский военно-морской флот. Крюйс плавал по Азовскому морю, чертил атлас Приазовья, составлял описание окрестных земель, строил корабли, гавани и крепости. Голландцев там было великое множество — подчас из них формировали целые экипажи кораблей. Все они стремились, как и Крюйс, в Россию за длинным рублем. И все они, как один, признавали Крюйса своим вождем — он был умен, суров, немногословен. В 1700 году началась Северная война, и через два года Крюйса отправили в Голландию, чтобы выполнить важное задание Петра — нанять как можно больше голландских кораблестроителей и моряков. С этого времени Петр носился уже с новой игрушкой — создавал военный флот на Балтике. По-видимому, новое дело увлекло Крюйса — дома он не остался, а ведь мог! Так под видом поездки по делам из России бежали те иностранцы, кому было трудно ужиться с Петром. Крюйс приехал прямо в Санкт-Петербург, на стройку Адмиралтейства и… вскоре стал спасителем будущей русской столицы.