Страница 65 из 74
Сажусь на асфальт. Принюхиваюсь к запаху остывающей июньской жары, смешанной с гарью дотлевающих машин и запахом пыли, прибитой струями стыдливо замывающих тротуары поливалок. На цифровой камере диск полон. Возникший за моей спиной «дизайнер» протягивает новый — вот это уровень у Лешиных ребят. Возвращаю ему отснятый. Где, интересно, они нашли мой кофр и его содержимое?
Во всем плохом всегда можно найти что-то хорошее. Не могу встать, от шока и усталости нет сил, поэтому сейчас сделаю несколько кадров с нижней точки. Гениальные будут кадры. Особенно этот. На фоне рекламного слогана «Ведь я этого достойна!» один из недоболевших ботинком целится мне в кадр. И что, я достойна только этого?! Нажимая на кнопку затвора, я даже не соображаю, что надо бы отодвинуться, иначе ботинок впечатает мою же камеру мне в лоб. Хорошо, Лешкин «дизайнер» начеку, подсекает «модель» в полете.
— Женя-сан! Разве можно сидеть на земле! Затопчут. Аратка! Стоит рядом. С полными сумками продуктов.
Нереально аккуратный среди всего этого безумия.
— Арата! Ты цел!
— Все хорошо. Только честь самурая несколько пострадала. Если бы мой дедушка узнал, что я скрывал, что я японец…
— Твой дедушка был бы счастлив, что ты жив!
— Ты считаешь, жизнь дороже чести? — удивляется чудом уцелевший в этом аду мой японский мальчик.
— Философствовать будем дома, где никому дела нет, японец ты или чукча!
— Не поверишь, Женя-сан! Я так и сказал им, что я чукча.
Все что-то пили, Стасюлик ел за десятерых. По телевизору показывали Димку, который тюбиком своего космического питания выводил на ладони «ЖЖ», и я улыбалась. Некомпьютерная дизайнерша Лика исследовала квартиру, интересуясь подробностями проводки, лепнины и разного уровня потолков в комнатах.
— Странно, что в большой комнате высота потолка меньше, чем в маленькой и в кухне. Это вы так захотели?
— Ничего я не хотела. Так все и досталось. Я и о завещании предыдущего хозяина узнала только после его смерти. Нотариус вместе с документами передал коротенькую записку, какие-то общие слова, что квартира хоть и маленькая, но потолки высокие, и в большой комнате можно сделать второй этаж, расширив ее вверх. Но мне все не до расширений было…
— Подождите-подождите, — сообразила Лика. — А бывший хозяин не так уж неправ. Вы говорили, что у соседки всегда протекает потолок, а у вас нет.
— Единственное мое достижение.
— С улицы крыша не выглядит разновысокой. И если здесь нет ни чердака, ни технического этажа, то должно быть нечто, куда уходит разница высот.
И всем стало интересно. Мои слабые протесты, что сейчас не до этого, не приняли в расчет. Еду с обеденного стола немедленно составили на пол, где ее продолжил уминать Стасюлик. Поверх скатерти водрузили кухонный стол, на него стул, удерживаемый охранником. И Лика полезла на это не внушающее доверия сооружение. Ручкой старой швабры начала тыкать в потолок то в одном месте, то в другом.
— Слышите?
Я не слышала ничего.
— Пустота, — квалифицированно заявил Олень. Опровергая представления о собственном публичном образе, он уже битый час сидел с нами, с наслаждением поедая купленную Аратой докторскую колбасу, магазинные пельмени и прихваченные предусмотрительной Ленкой пирожочки «для Стасюлечки». Вырвать несколько аппетитных пирожочков у прожорливого Ленкиного чада олигарху все-таки удалось.
— А здесь? — Лика постучала в полуметре левее.
— Здесь сплошной звук, а там был пустой.
— В этом месте явно есть какая-то воздушная ниша, которую можно использовать для расширения пространства вверх. И спроектировать квартиру из нескольких ярусов.
— Мне противопоказано, чтобы что-то делалось исключительно для меня, любимой. Неуютно буду себя чувствовать…
Лику мои слова рассердили, и она изо всей силы снова шарахнула шваброй по потолку.
Раздался треск, и на нас с грохотом посыпались куски штукатурки, смешанные с кусками лепнины. А сама Лика, как в замедленной съемке, стала падать на руки охраннику. Вслед за ней летели стул, кухонный стол, куски потолка, подвески от люстры и, наконец, сама люстра… Оседавшая пыль ровным слоем покрывала и колбасу, и олигарха.
Когда все допадало, оказалось, что в потолке не хватает аккуратного прямоугольного фрагмента, точно соответствующего одной из деталей лепнины.
— Пустота! — радостно завопила Лика и, преодолевая сопротивление все еще державшего ее на руках охранника, кинулась составлять столы и тумбочки, дабы снова забраться вверх и исследовать обнаружившуюся нишу. Что ей и удалось.
— Здесь что-то есть…
Лика засунула руку поглубже…
И вытащила небольшую коробочку с портретом той самой азиатской экс-президентши, которую я недавно видела на фото рядом с моим чствертьшведом. И еще какой-то запылившийся узелок из старого батистового платка.
В платке обнаружилось колье.
— Мамочки, свят! Сокровище! — сказала Ленка.
— Ой! Эта тетка на картине точно в таком! — деловито заметил дожевавший Стасюлик. — Фамильная реликвия, наверное. Но у тетки еще и сережки такие с висюльками, и колечко неслабое.
— Почему колье прятали в специальную нишу, понятно. Но зачем туда засовывать коробку конфет, тем более не распечатанную с одна тысяча девятьсот… — Лешка перевернул коробку с экс-президентшей, отыскивая дату изготовления, — …девятьсот восемьдесят четвертого года, — не понимаю.
— Я понимаю, — пришлось отозваться мне. — Бывший хозяин из-за этой дамы сильно пострадал. В начале восьмидесятых он был заместителем министра иностранных дел, где-то с ней случайно пересекся. А дама по уши влюбилась. И, не сопоставив политические системы, явилась с визитом в Москву, причем без супруга. Замминистра упекли в Кремлевку, якобы срочно лечить. Но дама и туда наведалась, с сотней роз и с коробкой конфет. Не исключено, что с этой самой коробкой. Хотя могла бы и что-то посолиднее привезти, даром что с собственным портретом.
— Ну и… — спросила заинтригованная Ленка.
— Что «и»? Из замминистров разжаловали. Когда мы в 91-м познакомились, он в сетке нес батон и кефирчик.
— А конфеты до сих пор съедобные, — деловито заметил Стасюлик, уже успевший распечатать коробку почти двадцатилетней выдержки. — Шоколад только посерел сильно, покрошился кое-где, а так ничего себе!
— Стасюличка! Выплюнь немедленно, отравишься! — завопила Ленка. Но испугалась она не срока давности экс-президентш иных конфет. — Никто не знает, какую отрицательную ци могут нести конфеты, подаренные таким образом!
Но ее сынуля успел вынуть из замысловатой бумажки и отправить в рот уже третье шоколадное изделие, похожее на небольшое яйцо. И в подтверждение Ленкиных слов о негативном ци во рту Стасика что-то хрустнуло. Ребенок завопил.
— Плюнь, плюнь! — кричала Ленка. — Зубик не сломал? Плюнь!
Ребенок плюнул. Шоколадка стукнулась об пол и как маленький мячик допрыгала до ног Араты. Арата поднял, внимательно посмотрел злосчастную конфету на свет, покрутил, вытер салфеткой и… сам попробовал на зуб. Послышался тоненький скрежет.
— Я могу ошибаться, Женя, но мне кажется, я приношу извинения, что это жемчужина.
Жемчужина величиной с перепелиное яйцо!
Вот что влюбленная экс-президентша подарила Григорию Александровичу. Вот что, не доверяя советской системе, замаскировала, заказав целую коробку конфет подобного цвета и формы. А если бы он передарил коробку?! Или диктаторше и на ум прийти не могло, что любовник может отдать кому-то ее дар?
— От своего дедушки я слышал об одной жемчужине столь же огромного размера. Дедушка видел ее, когда воевал в тех краях, где позднее правил муж этой дамы. — Аратка кивнул на портрет с конфетной обложки. — Дедушка слышал рассказы местных жителей о какой-то черной жемчужине необычайной формы и невероятно огромной, которая приносит несчастье. Ее еще называли Жемчужиной Магеллана. Будто ее кто-то подарил Магеллану незадолго до его гибели в тех местах. Если хотите, я прочту вам из дедушкиного письма.