Страница 63 из 74
— Лика подъедет в 21.00, — рапортует Агата.
— Отлично. И я вернусь к девяти. А сейчас надо туда, — бывший одноклассник машет в сторону Кремля. — Благо что близко.
И, уже садясь в свою машину, указывает рукой на зеленый джип.
— Владей!
— Олень, ты сдурел! Забыл, что я подарков, кроме как на восьмое марта, не беру.
— С той поры, как я последний раз подарил духи «Быть может»…
Ой, а ведь и правда подарил духи «Быть может» в девятом классе!
— …я пропустил столько восьмых март, что как раз и собралось на эту тележку.
— Что это? — спрашиваю зачарованно.
— «Фольксваген-Магеллан». Цвет «Патагония Грин». Полноприводной. Двести семьдесят пять лошадиных сил. Ходовая часть имеет пневматическую подвеску с активной гидравлической амортизационной системой. Назван в честь португальского путешественника Фернана Магеллана, португальское произношение Fernao de Magalhaes, — тараторит Агата.
— У нее все так от зубов отскакивает? — спрашиваю я у Оленя.
— В сортах пива пока путается. Работаем! — отвечает Лешка. И уезжает.
А я смотрю на блестящий корпус машинки и раздумываю над неразрешимой дилеммой, мучающей исключительно идиоток моего поколения. Прилично или неприлично принимать столь дорогой подарок? От душевных мук меня спасает только то, что я и близко не могу себе представить цену этого «Магеллана». Запросто ошибусь на порядок, а то и на два. Чего же мучиться.
Пока я раздумываю, а четко вышколенная Агата ждет моих дальнейших телодвижений, на улице слышится нарастающий гул, сопровождающийся странным грохотом и звоном бьющегося стекла.
Еще секунда, и… в мое необъезженное чудо цвета «Патагония Грин» на полном ходу влетает выскочивший из переулка перекошенный байкер с узким корейско-японским разрезом глаз. Кр-р-рах!
Вмятина на правой дверце размером с ванночку для младенцев. И сам байкер впечатан в бок автомобиля.
— Если это «Магеллан», то это кто? Лапу-Лапу? — машинально киваю в сторону байкера.
— Кто? — не понимает один из Лешкиных «дизайнеров», оставленных для присмотра за мною.
— Лапу-Лапу. Вождь племени туземцев острова Мактан в архипелаге, первоначально названном островами Святого Лазаря, позднее переименованном в честь наследника испанской короны Филиппа II в Филиппинские острова. 27 апреля 1521 года убил Фернана Магеллана, совершавшего кругосветное путешествие под испанским флагом. На острове Мактан был установлен памятник Лапу-Лапу как герою национально-освободительного движения, — тоже машинально тараторит ошарашенная Агата.
Из припаркованного рядом с «Магелланом» прежде не замеченного мною «Лексуса» уже возникло еще трое интеллигентного вида молодцев, в которых сразу можно распознать «дизайнеров». Причем компьютерных. На байкера смотреть жалко.
— Там… Там… — Парень кивает головой в сторону Лубянки и Манежной. — Погром! Узкоглазых бьют.
— Почему бьют? — не понимаю я.
— Наши в футбол японцам проигрывают, — запинаясь, поясняет оказавшийся «нашим» байкер с азиатскими чертами лица.
— Арата!!!
Лешкина помощница, чье имя только одной буквой отличается от имени моего японского гостя, вздрагивает, но тут же соображает, что это не о ней. Дергается и «компьютерная» охрана. Но я уже не вижу ни их, ни байкера, ни разбитого «Магеллана».
Бегом на свой этаж. В лифт даже не ткнулась, все равно не работает. Вышедшая на шум соседка не успевает открыть рта, как я, опережая ее, уже кричу:
— Здрасте, Лидьиванна, не знаю, текло или нет, меня не было, я была слишком далеко, не видели Арату?
Старушка, зачесывая старым черепаховым гребнем седенькие волосы, перепуганно взирает на грохочущую толпу. Следом за мной по лестнице бегут Агата и три «дизайнера». Завершает галопирующую процессию перепуганный байкер, который почему-то не убегает от тех, кому повредил машину, а мчится за нами, словно на привязи.
— Арата! Аратка! Араточка!
На краю тщательно разобранного стола уголком гончаровской коробки из-под сигар с надписью «Manila.Chirut» придавлена записка.
Женя-сан!Я волновался. Но звонили от твоего одноклассника со странным именем Олень. Сказали, ты скоро будешь дома. У Димки-Джоя все хорошо. Он теперь телезвезда! Твоя подруга Большая Ленка тоже звонила. Обещала приехать вместе со своим сыном с другим неизвестным мне именем Стасюлик. Но дома совсем нет еды. Большая Ленка не любит, когда нет еды. Особенно этого не любит Стасюлик. Я пойду в гастроном в здании ФСБ на Лубянке. Или в супермаркет в Охотном Ряду, напротив Государственной Думы. Скоро вернусь.
Дальше подпись и время — 16.50. На часах 18.10.
Арата! Погром! Японцы!
Бегу, наталкиваясь на людей. Все оттуда, я туда.
— Поворачивай! Куда лезешь! Там парня убили!
— Японца?!
— Хрен поймешь! Узкоглазых бьют! Суши-бар на углу разгромили. Японский ресторан на Тверской. Все подряд громят. Не лезь!
— Оле-оле-оле-у-у-у! Рассия! Вперед!
Стекла огромных витрин сыплются, как падающие на пол елочные игрушки. Размазанные под цвет российского триколора перекошенные морды орут. Опьяненные тупостью и безнаказанностью подростки крушат все вокруг. Переворачивают дорогие иномарки и простенькие «Жигульки», скачут на крышах машин, чьи хозяева имели неосторожность припарковать их там, где толпа болеет. Болеет ненавистью. И заражает все вокруг.
Бегу. Не знаю, куда и зачем, но бегу. Отыскать в этой взбесившейся толпе Арату немыслимо. Но знаю, что надо бежать. Просто потому, что нельзя не бежать. Если остановиться, то сердце, привыкшее к гонке за эти обезумевшие дни, по инерции продолжит движение и выскочит из груди.
— Рассия! Рассия!
Бегу. Четверо голых по пояс, обмотавшихся флагом погромщиков уже перевернули синий «Жигуль» и теперь запрыгивают на его оказавшееся сверху днище.
— Е-пэ-рэ-сэ-тэ — япона ваша мать!
Еще двое тычут выломанными с театральной афиши палками в горящую рядом бордовую «Ауди» и перетаскивают разгоревшиеся факелы к соседнему «Пежо». Единственный мелькнувший в толпе насмерть перепуганный мальчишка в милицейской форме со всех ног бежит мне навстречу. Улюлюкающие тинейджеры гонят его неистово, как вошедшие во вкус охотники загоняют зайцев на охоте.
— Куда же ты, мент хренов?! — вопит несчастная продавщица из ларька, витрины которого уже разбиты, а не выпавшие еще осколки нависают сверху, грозя раскроить случайному прохожему череп. Но прохожих и это не пугает. Не стесняясь продавщицы, они растаскивают с разбитых прилавков бутылки, пачки сигарет и чипсов, набивают карманы шоколадками и жвачками.
— А что я могу! У меня ж нет оружия! Не выдали! — вопит перепуганный паренек в форме и заячьими перебежками пытается скрыться в одном из дворов. На его счастье, толпа преследователей замечает в разбитом ларьке не украденные еще другими мародерами банки пива и забывает про милиционерика.
— Да вы бы хоть стекла до конца повыбивали! — причитает продавщица. — Вас же пополам разрежет!
— Рассия! Рассия! Вперед!
Бегу к Манежной. Хруст под ногами, как скрежет зубов огромного чудовища. Звук, как в детстве, когда, играя в прятки, мы с двоюродным братом раздавили бабушкину вставную челюсть и она так же мерзко хрустнула. Только теперь ощущение, что хруст этот умножают тысячи динамиков. Пустые пивные бутылки и банки, битые стекла, остатки разграбленных витрин хрустят под ногами бегущих. Рядом потерянный кем-то в толпе трехколесный велосипедик. Розовая пластиковая дуделка оторвалась, на нее наступают все, а в ответ она издает низкий унылый звук, отдающийся где-то внизу живота. И где теперь тот, кто приехал кататься по Манежной площади на этом велосипедике? Дай Бог, чтобы мама успела унести его на руках…
— Рассия! О-о-о-ле!
Бегу и понимаю, что мне страшно. Страшно за Арату, который полтора часа назад намеревался пойти сюда, в гущу одуревшей людской субстанции. Страшно за себя, неизвестно что здесь делающую и куда бегущую. Прежде во всех патовых ситуациях спасала профессия. Я начинала снимать и забывала про страх. Теперь понятия не имею, где моя аппаратура. Бегу просто для того, чтобы не остановиться посреди страха. Страшно остаться в этой жизни только наблюдателем.