Обсидиановый нож

— О, вернувшийся Бог! Ты выразил желание осмотреть наш город? — обратился к нему Жрец, покончив с лаконичной церемонией. — Твои жены покажут тебе его. Мне же позволь оставить тебя до завтрашнего утра.

Конан милостивым кивком позволил ему это. Прогуляться по городу в компании четырех девушек, только что очень быстро, безо всяких проволочек, ставших его женами, показалось ему намного предпочтительней, чем слушать величаво-непонятные речи Великого Жреца.

Если б не эскорт солдат, сопровождавших его на расстоянии трех шагов неотлучно, куда бы он ни пошел, настроение киммерийца было бы совсем прекрасным. Девушки угадывали его желания с полуслова-полужеста, они не сводили с его лица восхищенно-преданных глаз и отвечали на все его вопросы почтительно и поспешно. Другое дело, что порой их ответы еще больше нагоняли туман загадочности, вместо того чтобы его рассеять.

Чаще всех на вопросы отвечала Зейла, та самая девушка, бойкая и насмешливая, что напоминала Карелу. Хотя она была не самой красивой из всех — явно уступала угрюмой Сульфиде и юной Айше, — но Конана влекло к ней больше, чем к остальным, и, несомненно, причиной этого было сходство с зеленоглазой предводительницей разбойников. Как-то само собой получилось, что гладковолосая ее головка с жемчужной диадемой очень тонкой работы оказалась возле правого его плеча, и Конан то и дело обнимал девушку и наклонялся к ней, чтобы лучше расслышать ее торопливые пояснения ко всему им увиденному. От внимательных глаз киммерийца не укрылось, что от этих нежностей горделивая Сульфида еще больше помрачнела и сдвинула брови, а пышногрудая Хайола то и дело вздыхала украдкой.

Как поведали Конану, гигантская пирамида-башня строилась несколько столетий, с тех самых пор, как небольшая группа поклоняющихся истинному Богу переселилась на остров с туранского побережья. И она продолжала строиться: год за годом все новые мраморные ступени, каждая следующая уже предыдущей, воздвигались одна над другой. И так будет до тех пор, пока ступень не окажется такой маленькой, что только один человек сможет стоять на ней. Когда это случится, откроются двери на небо, и все жители острова, без исключения, от грудных младенцев до стариков, поднимутся один за другим и переселятся в небесную страну, где никто никогда не болеет и не умирает, где не нужно будет ни работать, ни воевать, ни рожать детей.

Рабов на острове нет. Поэтому строят пирамиду свободные люди, мужчины, но это не слишком утомительно, потому что перемежается иными занятиями: воинской службой, добычей драгоценных металлов, которыми очень богат остров, продажей этих металлов в иных краях, возделыванием садов и огородов и прочими хозяйственными делами. Женщинам работать не полагается. Они воспитывают детей и возносят молитвы Богу. Услышав последнее, Конан не мог не усмехнуться с недоверием:

— Почему же тогда Великий Жрец у вас — мужчина?

— У нас есть и Великая Жрица! — ответила Зейла и, оглянувшись по сторонам, понизила голос: — Но о ней нельзя говорить просто так! И видеть ее нельзя. Благодаря ей Бог никогда не гневается на нас и оберегает от всех врагов. Именно Великая Жрица — конечно, не та, которая у нас сейчас, а ее прапрапрабабушка — когда-то очень давно заставила наш народ погрузиться на корабли и приплыть на этот остров. Она сама указывала путь кораблям. Этот остров — настоящий подарок Бога своему народу: на нем благодатная почва, в которой растет все, что ни посадишь, а в глубине его — стоит только немного потрудиться — металлы, из которых можно выплавить все что угодно, и драгоценные камни, и много чего еще!

— И не скучно этой вашей Жрице все время сидеть взаперти в башне? — спросил Конан. — Любопытно было бы на нее поглядеть!

— Но ты увидишь ее! — воскликнула Зейла, отчего-то шепотом. — И мы, четверо, тоже ее увидим. Ведь без ее участия не может происходить Великое Воссоединение.

— А ну-ка, придержи язык! — резко одернула ее Сульфида. — Ты, кажется, забыла, о чем ты вправе болтать, а о чем нет.

— О чем же это жена не вправе болтать со своим мужем? — с живым интересом оглянулся на нее Конан. — Какие такие тайны могут быть у богинь от своего Бога?

Сульфида не ответила, еще суровее сдвинув брови, а порозовевшая Зейла ответила выразительным взглядом и вздохнула.

— Сдается мне, вы не слишком-то походите на богинь, — заметил киммериец, приобняв ее крепче и ласково потрепав по плечу. — Слишком осторожные, слишком напуганные. Разве могут богини бояться какую-то Жрицу? Это дело жрецов — трепетать и падать ниц перед богами!

Но от таких его слов Зейла смутилась еще больше и опустила голову, а суровая Сульфида закаменела лицом и сжала губы. Остальные две девушки тоже всем видом своим выказывали смущение и опаску.

Как ни пытался Конан выведать у них что-нибудь относительно загадочной Жрицы и не менее интригующего обряда Великого Воссоединения, девушки словно воды в рот набрали. Они говорили весьма много и охотно, но о том, что совершенно не занимало киммерийца: где и что произрастает на острове, сколько лет самым древним его старикам, чему обучают они своих детей и сколько раз за всю его историю случались здесь наводнения и землетрясения.

Конан выразил желание взглянуть на таскающих мраморные плиты мужчин, и его обвели вокруг пирамиды, так как строительство велось с задней ее части, не нарушая монументальную красоту фасада. Рабочие показались ему не особенно изнуренными или удрученными своим трудом, тем более что хитроумные блоки и подъемные механизмы сводили их физические усилия к минимуму. Точно такими же, не особенно напрягающимися и усталыми, показались ему те, кто возился на огородах, подновлял стены домов, готовил пищу на глиняных очагах под открытым небом. Ни одной работающей женщины он не заметил: видно, девушки не соврали, женщины здесь предназначались для другого. Не раз ему попадались на глаза застывшие в разных позах фигуры с отрешенными лицами и возведенными к небу глазами, с распущенными волосами, длиной до колен или пят. По-видимому, потребность вознести молитву могла настигнуть женщину где угодно, и та без колебаний тотчас же отдавалась главному своему предназначению…

В целом прогулка получилась бы весьма неплохой, если бы ее не портили существенно два обстоятельства: ни на шаг не отходящая от них шеренга из дюжины солдат, чьи щиты сверкали не слабее полуденного солнца в небе, и упорное нежелание девушек говорить на самые интересные темы. Впрочем, относительно последнего Конан успокаивал себя тем, что девушки, очевидно, боятся друг друга (особенно властную и настороженную Сульфиду), и стоит ему остаться наедине с милой и бойкой на язычок Зейлой, как он сумеет добиться ответов на все волнующие его вопросы.

Вечерняя трапеза была еще более изысканной и обильной, чем дневная. На этот раз Конан пировал в компании не благообразного старика жреца, но в обществе своих хорошеньких жен, чем он был весьма доволен. Невидимые музыканты играли что-то очень томное и сладкое. Правда, танцовщиц в полупрозрачных шароварах не было, но Конану их вполне заменили новообретенные подруги, порозовевшие от вина, черноглазые и смешливые. Каждая из них была хороша по-своему, и даже суровая Сульфида, опустошив половину кувшина, сбросила свой жесткий панцирь и позволяла себе заливисто хохотать над грубоватыми шутками варвара.

Когда все было выпито и съедено, а уставшие музыканты перестали терзать свои струны и дудки, повисло многозначительное молчание. Четыре пары блестящих взволнованных глаз устремились на киммерийца, и в каждой было недвусмысленное ожидание. Конан не стал их томить, выдерживая долгую паузу.

— Спасибо за компанию, девочки, и спокойной вам ночи! — громко объявил он. — Надеюсь увидеть вас всех завтра утром! А ты, Зейла, останься! Хотелось бы кое о чем с тобой побеседовать…

Шесть глаз тут же погасли. Сульфида вновь посуровела. Юная Айша закусила губы и отвернулась, чтобы не показать своих слез. Зейла порозовела и опустила ресницы. Она изо всех сил старалась натянуть на свое личико маску благообразия, но торжествующая улыбка так и дергала, так и щекотала уголки ее губ.