Томагавки кардинала

Манон слушала, и вдруг поняла, что она любит этого человека, и что скорее бросится за борт, чем расстанется с ним. Она рассказала ему свою историю — всю, без утайки, — с ужасом ожидая, что де Грие с презрением от неё отвернётся и отошлёт её обратно в трюм, однако он только горько улыбнулся и сказал:

— Старая земля искалечила много судеб. Забудьте о прошлом — будущее будет иным. На новой земле мы будем жить новой жизнью, угодной богу, а не злым людям — мы будем счастливы, Манон.

Время любви пришло, когда наступила ночь, и над океаном загорелись яркие звёзды. И Манон поняла, что она ошибалась: когда любишь, не все мужчины одинаковы. И засыпая в объятьях де Грие, она думала о счастье, которое ждёт их в Новой Франции.

Большой французский галеон, грузно качаясь на волнах, плыл на запад.

1640 год

Крупный бобр выбрался из воды. Огляделся, поводил по сторонам усатой мордочкой и, волоча плоский хвост, осторожно двинулся к невысокому тонкому дереву, склонившемуся над протокой. Инстинкт подсказывал зверьку: это дерево — подходит; если его подгрызть по кругу, оно упадет, и тогда его можно использовать для насущных бобровых надобностей. Но тот же инстинкт предостерегал и предупреждал об опасности: бобр чувствовал в воздухе еле уловимый запах человека. Двуногие всегда были для бобров существами неприятными, так как имели дурную привычку бить строителей запруд дубинками по голове и снимать с них шкурки, и потому пожиратели ивовых побегов предпочитали с ними не встречаться. К тому же в последнее время (то ли из-за того, что похолодало, то ли по какой ещё причине — этого бобры не знали) людям стало нужно гораздо больше шкур, чем раньше, и это обстоятельство серьёзно осложнило в общем-то безмятежную бобровую жизнь. В хатке бобра ждала супруга с детёнышами, бобр сознавал свою ответственность за семейство и не хотел попасть в сеть или в хитрую ловушку, поставленную человеком.

Грохнул выстрел.

Бобр подпрыгнул, кубарем скатился в воду и, лихорадочно загребая всеми четырьмя лапами, нырнул, торопясь укрыться в густых подводных зарослях, тянувшихся вдоль берега протоки.

Бобру повезло — не повезло человеку, выслеживавшему бобра.

Индеец упал ничком, лицом в воду; из его простреленной головы вытекала кровь, расплываясь в текучих водяных струях клубящимся облачком.

Из кустов выскочили двое других индейцев. Они выглядели хищно: волосы на их бритых головах были собраны в скреплённый жиром высокий гребень, тянувшийся от лба до затылка, что говорило об их принадлежности к племени мохоков — к одному из пяти племён союза ирокезов. В руках у ирокезов были ружья, и ствол одного ружья ещё дымился.

— Хороший выстрел, брат мой Оскаленный Лис, — сказал один из них.

— Гурон, — сказал второй, перевернув убитого лицом вверх, вытащил нож, быстрым движением обвёл лезвием голову застреленного индейца — железные ножи бледнолицых режут куда лучше кремнёвых — и сдёрнул скальп. Лук и стрелы убитого гурона воина-мохока не заинтересовали — он небрежно отодвинул их носком мокасина, — и оба ирокеза бесшумно исчезли в лесу: так же стремительно, как и появились.

В стране лесов трещали выстрелы и свистели пули — на всем северо-западе Северной Америки шли «бобровые войны», людей в которых гибло немногим меньше, чем бобров. Европа хотела мехов, и торговцы — французы, англичане, шведы, голландцы — сколачивали компании и шли на риск, чтобы сорвать заветный куш. Шкурки бобров добывали индейцы, однако земли племён, готовых торговать с кем угодно, неумолимо сокращались: грозные ирокезы, до зубов вооружённые французами Канады, подминали под себя соседей. И тогда голландцы — по примеру англичан, вооружавших наррангасетов, и шведов, снабдивших ружьями саскуеханнок, — стали продавать мушкеты алгонкинам, чтобы те хоть как-то смогли сдержать напор Лиги Пяти и сохранить свои бобровые охотничьи угодья. Огнестрельное оружие расползалось по стране лесов, собирая щедрую дань жизнями — в основном жизнями индейцев: пока ещё.

— Они сожгли наши хижины вместе с женщинами и детьми, — индеец-пекот говорил с трудом: его щека была разорвана мушкетной пулей, — там не было воинов. Инглизы убили всех, кого застали в селении на Колдовской реке, — мы пришли уже на пепелище и никого не успели спасти. Инглизам нужна наша земля — мы на этой земле им не нужны. Пекоты под рукой пяти племён — мы приносим ирокезам шкуры бобров. Защити остатки моего народа, вождь мохоков.

Глэйдэйнохче, седой как лунь, медленно встал с мягкой медвежьей шкуры, вытащил из-за пояса томагавк, переделанный из французского абордажного топора, и с неожиданной силой всадил его в раскрашенный деревянный столб.

— Война! — хрипло выкрикнул старый сашем. — Смерть инглизам!

— Индейцы!

«Странно, — думал Джон Мэсон, бывший лейтенант армии короля Англии, а ныне капитан милиции Коннектикута, рассматривая беженцев из Массачусетса. — Какие индейцы? Кто они, откуда взялись? Пекотов мы вроде перебили — неделю гоняли по лесам тех, кто избежал резни на Колдовской реке».

От беженцев ничего толком узнать не удалось — они были перепуганы, на их усталых и закопчённых лицах лежала печать ужаса. «Это какие-то лесные дьяволы, — говорили они, — нападают неожиданно, режут всех без разбора и пропадают, прежде чем успеешь зарядить ружьё». Все фермы поселенцев-англичан к северу и к западу от Плимутской колонии, в Род-Айленде, Коннектикуте и Массачусетсе, были сожжены — со стен форта видны были далёкие столбы дыма, поднимавшиеся над лесами.

Кое-что сумел объяснить завзятый авантюрист Джон Андерхилл, капитан милиции Род-Айленда, на пару с Мэсоном уничтожавший деревню пекотов.

— Судя по всему, это мохоки, — угрюмо сказал он, поправив на плече мушкет, — их петушиные гребни ни с чем не перепутаешь. Да и манера боя… — он махнул рукой. — Гореть мне в аду, если это не они. Не пойму только, какого чёрта? Земли ирокезов далеко на западе!

«Ну, в аду мы с тобой будем гореть на пару, — подумал Мэсон, — много у нас грехов, а вот почему и зачем пришли ирокезы — это мы скоро узнаем».

Зачем явились «римляне лесов», действительно скоро выяснилось. К двум капитанам подошёл Ункас, вождь магиканов и союзник англичан.

— Мы уходим, — заявил он без обиняков.

— Почему, краснокожий? — спросил Мэсон, опустив традиционное «брат».

— Потому что ирокезы, — лаконично ответил индеец.

Неудовлетворённые его кратким отвётом, два Джона учинили магикану нечто вроде перекрёстного допроса, и общая картина события стала для них более-менее ясной.

— Значит, пекоты были данниками ирокезов, — произнёс Андерхилл.

— И сюзерен пришёл на помощь своему вассалу, — подытожил Мэсон.

Тем не менее капитаны, сорокалетние мужчины, всякого повидавшие в своей жизни, были далеки от того, чтобы предаваться унынию: сказывалось их англосаксонское презрение к «дикарям». Форт Касл, построенный на стыке новорождённых провинций Новой Англии, прикрывал Плимутскую колонию — зародыш пуританских поселений в Северной Америке. В форту скопилось несколько сотен хорошо вооружённых людей, имелись четыре пушки, и два Джона не без оснований полагали, что его бревенчатые стены будут не по зубам неистовым «римлянам лесов».

Ночь прошла спокойно, и наступивший день не принёс ничего нового — в окрестных лесах не было заметно никакого подозрительного шевеления. Поселенцы изнывали, стоя у бойниц, и только окрики капитанов поддерживали среди них какое-то подобие дисциплины. Ближе к вечеру Мэсон решил отправить разведку из добровольцев-охотников, но выполнить своё намерение он не успел.

Воздух разорвал воинственный клич, и сотни индейцев-ирокезов высыпали из леса. Они были отлично вооружены — по брёвнам палисада часто защёлкали пули, высекая щепки, и кряжистый поселенец, стоявший рядом с Андерхиллом, охнул, выронил ружьё и повалился на помост, тянувшийся вдоль стен по всему внутреннему периметру.