Страница 28 из 47
— Забавно.
— После этого, вывернувшись, словно змея, став угождать новому Хозяину, она решила вновь прибегнуть к дару тэнокки. Напоив раба медленным ядом, она заставила его говорить.
— Разумеется, о том, что ей поведал раб, она никому ничего не сказала….
— Отчего же? Она из этого тайны не делала. Считала, что сумеет укротить Судьбу, если будет знать, чего нужно бояться.
— И ты в это веришь, Таганага? В этот бред? Ты знаешь, будущего нет, покуда мы живем в настоящем.
— И время вспять не ходит, — равнодушно ответил воин.
Желтые глаза взглянули в глаза Да-Дегана, что было в этих, окаянных глазах?
— Знаешь, Да-Деган, — усмехнувшись, протянул воин, — Говорят, иногда случаются исключения из правил. И враги перестают быть врагами. Я предлагаю тебе мир.
— Мир? В обмен на что?
— Экий ты недоверчивый, — усмехнулся воин.
Зоркие желтые глаза блеснули в мягком полумраке, и, присев на камень, воин внезапно достал из складок одежды небольшой овальный предмет. Поигрывая им, вертя в пальцах, смотрел куда угодно, но не в лицо рэанина, и не на собственные руки.
— Я хочу знать твои условия…. - заметил Да-Деган едва слышно.
— Я ж не Властитель, что б торговаться, — едко заметил Таганага. — Я воин.
— Император тоже когда-то был воином.
— Именно. Был. Сейчас он Император. И этим сказано все. Знаю, тебе трудно поверить мне, на Эрмэ нельзя доверять даже камню, и все же попробуй поверить, что я тебе не враг. Я не прошу у тебя, рэанин, ничего в обмен на твою тайну. Только одно.
Пальцы воина разжались и, ударившись о камень, скупо звякнул металл. Потускнел взгляд желтых глаз. И, вздохнув, словно пловец, вынырнувший с глубины, Таганага посмотрел в лицо Да-Дегана.
— В этом мире немного осталось людей, чьей жизнью я дорожу, — проговорил воин. — а моя собственная не стоит и гроша. Воину легко расстаться с жизнью. Так устроен мир. И я не собираюсь спорить с естественным порядком вещей. Я прошу об одном. Если сможешь — сохрани, увези хоть куда, хоть на край света ту, что тебя любит.
— Чего может опасаться сестра Императора?
— Того же, чего и все — злой насмешки, отравленной иглы, удара кинжала. Равнодушия брата, зависти врагов. Мало ль недругов у красоты?
Да-Деган тихонько вздохнул. "Если сможешь"… хорошее слово — если…. Закусив губу, посмотрел в глаза воина. Тот отвел взгляд. Внезапно вскочил на ноги. Не человек — совершенный автомат, биоробот. Каждое движение расчетливо — закончено и плавно. Каждый шаг, каждый жест говорят о готовности к бою.
Красив, чертяка! Нельзя отказать ему ни в соразмерности черт, ни в правильности пропорций. И ладно скроен, и крепко сшит. И на вид — ну, восемнадцать, от силы — двадцать лет. На деле ж — значительно больше.
Тот, кто близок к трону, кто служит Императору, живет долго. Инъекции сыворотки вечной молодости делают свое дело, — не стареет тело, не меняются черты лица, только взгляд может сказать о прожитых годах. Странное зрелище — взгляд старика на юном лице.
Сжав губы в ниточку, Да-Деган вынырнул из воды, потянулся к одежде, аккуратно уложенной на большом плоском камне.
Вот и с ним когда-то давно случилась беда. Остановилось время. Шелестело мимо, мимо. Убегало прочь, и только не по годам мудрые глаза на лице мальчишки могли б выдать истинный возраст. Все что осталось от прошлого, сгоревшего дотла — его память, его горечь и боль, иногда смотрела из-под корки стылого льда. Из самой глубины пронзительных, серых глаз.
"Увези!"
Не остывают чувства, не остывает лава, бушующая в жилах вместо крови. И увез бы! Несмотря на прожитые годы не утихает буйство чувств. Так бы и украл ее из Дворца, прижал к груди, унес бы…. Жил бы, сдувая пылинки с хрупких, точных плеч. С радостью б оберегал от всех тревог. И не горечь сверкала б средь ледяных торосов, а сиял огонь нежности. Свет любви!
«Увези»?
Нет, он не наивный мальчик, что не знает мощи Империи.
«Увези»!
— Я попробую, — робкий ответ и тихий. И спрятан колющий взгляд, укрыт ресницами.
— Попробуй, — но не насмешка в словах воина. Тающий отзвук. Надежда.
Это ж до какого отчаяния нужно дойти, чтоб просить? И надеяться?
Воины Эрмэ не из тех кто просит и уговаривает. Хищники.
— Зачем тебе это? — вопрос срывается с губ быстрее, чем он смог осознать его и поймать.
А руки подняли с земли округлый медальон и вертят в руках, не в силах иначе сдержать волнение. И где-то под сердцем игла. Колет и колет, подбираясь к беззащитному, мягкому, уязвимому….
— Ты ее любишь, — странный ответ. Невероятный. Небесным сводом падающий оземь, пригибающей к земле. — Она не забыла певца. Забери ее отсюда. Помнишь Локиту? Не увезешь — Хозяйка сотрет твою Шеби с лица земли. А второй такой — в мире нет.
"Второй такой…."
Второй….
И как не любить ее? Эту нежность текучих движений, глубокую синь глаз. Этот немного низковатый, мягкий голос. Шепот колокольцев в ее браслетах и странный пряный аромат ее духов. Запах меда. Запах полыни. Ее нежность, исцеляющую душу.
И незачем копаться в себе. И незачем устраивать допрос. Зачем? Довольно услышанного. Второй подобной в мире нет.
Воин устало вздохнул.
— Я помогу тебе, — произнесли губы и вспыхнули под длинными густыми ресницами золотые глаза.
17
Круговерть. Дни и ночи. И не разобрать что день, что ночь. И утекает сквозь пальцы время. Не золотым песком, но зеленым ядом. И впитывается в кожу, кровь и кости тяжелый, приторный аромат — вседозволенность, наглость, равнодушие и жестокость тоже имеют запах. Тяжелый и влекущий. Отталкивающий и манящий. И нет сил укрыться, да и не найти щели, где б он не достал, куда б не проник. На Эрмэ этим ароматом пропитан весь мир. И воздух, и земля и вода.
Кружит голову кураж. Игра! Ослепляет ненависть. Отрезвляет месть. И каждый шаг, как на тонкой проволоке протянутой над ущельем, дует в лицо ледяной ветер. Интриги, заговоры, насмешки.
Устает гнуться спина, а губы свело от бесконечных сладких улыбок и льстивых речей. И со скрипом проворачиваются мысли.
Усталость.
Апатия.
Ненависть, из которой проистекает и первое и второе. И нет сил идти, смеяться, плести свою паутину. И так хочется сбежать!
Дышать бы вольным ветром, напоенным солью морей. Идти по бесконечному океану разнотравья. Жить бы, впитывая солнечный свет! Не знать ни ненависти ни гнева. Не танцевать бы на хрупком тонком льду! Не улыбаться б равнодушно, глядя в наглые очи Императора.
Одна отрада в этом мире. Одна — Шеби!
И замирает сердце, когда танцует она. Словно благостное зелье подносит. Каждый жест, каждый взгляд, каждое движение — так танцует огонь на черных угольях — стремительный, летящий, светлый.
И самая большая горечь — тоже она!
Взглянет неласково, обойдет, проходя мимо. Маленькая, хрупкая, нежная. И сводит с ума лебединый изгиб нежной шеи, и хрупкость точеных плеч. И казалось, отдал бы все, лишь бы улыбнулась…. Как когда-то…
Но улыбается ему лишь Император. И гнет спину в моменты нечастых встреч Катаки. Вот уж подлый шакал! Трусом рожденный. Этот улыбается заискивающе, словно уговаривая не помнить зла.
Властители же ходят мимо, словно не замечая. Что им выскочка из какого-то дальнего мира! Не берут в расчет, не принимают всерьез. Кто он для них? Забава Императора? Скорее уж — пустое место.
И то благо….
И в полном его распоряжении и дворец и сад. Никто не держит за полы белоснежных одежд. Иди — куда желаешь! И голова кружится от ароматов отрадного этого сада. Цветут пышным цветом, сводят с ума — розы и жасмин, укрывают резными листьями не одну тайну. Текут светлые воды по разноцветной гальке, розовому мрамору и золотому песку. Где ниточкой пробиваются, где растекаются широким потоком. И везде над головой — высокий купол, укрывший от неба.
На Эрмэ не видно звезд. Только растекшимся блином, иногда проступает сквозь ядовитую зелень атмосферы бледная луна. Посветит и уходит. И жутью веет в такие ночи. Мороз пробирает до костей.