Страница 12 из 29
Киммериец подошел поближе, и толпа расступилась, пропуская его. Конан увидел труп молодой женщины. Сначала он не сообразил, в чем дело, но мгновением позже разглядел, что у покойницы была аккуратно срезана половина черепа и вскрыт живот — там, где находится печень.
— Это сделали твои люди! — возбужденно кричал Лусунга.
Мархейо молча озирал собравшихся, не решаясь возражать разъяренному соседу.
«Особенно вкусны мозг и печень, — вспомнил Конан слова Нгунты. — Значит, кто-то поймал бедняжку в лесу или похитил из деревни и съел самые лакомые, по мнению туземцев, кусочки».
— Кто сделал это? — грозно обратился Мархейо к соплеменникам.
Все подавленно молчали.
— Мы это сейчас узнаем, — зловеще пообещал Лусунга.
Он взял за плечо одного из своих воинов и что-то тихо сказал ему на ухо. Тот, кивнув, побежал к лесу и скрылся в зарослях.
— Куда он побежал? — шепотом спросил варвар у подошедшего к нему Нгунты.
— Он пошел за Гуна-Райной, — ответил колдун, бледный и крайне встревоженный.
— Это еще кто? — спросил Конан, но в это время воин вышел из леса вместе с женщиной, и по поляне пронесся шелест голосов:
— Гуна-Райна… Главная колдунья…
Женщина была высокой, намного выше остальных туземок, с красивой, светло-коричневой кожей. Она была обнажена до пояса, а на бедрах свободно сидела короткая юбочка. Высокая и очень большая грудь женщины слегка колыхалась при ходьбе. Киммериец пораженно хмыкнул: несмотря на внушительные размеры, грудь колдуньи была крепкой и упругой. Такого варвару не приходилось видеть, хотя в его жизни побывало достаточно женщин. Конана также изумил ее живот, весь покрытый концентрическими кругами, но не раскрашенный, как это обычно делали туземцы, а татуированный. Волосы колдуньи были собраны в пучок, скреплены наверху и расходились над головой наподобие веера. За женщиной шел мальчик, который нес что-то вроде большого бубна, сделанного из изогнутых кусков дерева и пустых продолговатых тыкв.
Гуна-Райна склонилась над трупом и долго осматривала его. Потом она села на землю и положила перед собой несколько костей и тыкву с водой. Полив немного воды на руки, она побрызгала кости и посыпала их каким-то белым порошком.
Жители деревни смотрели на эти приготовления, не проявляя особого беспокойства. Колдунья подбросила кости вверх и, посмотрев, как они упали, выпрямилась и, повернувшись к Мархейо, приказала:
— Приведите всех, кого зовут Ткумху!
Нескольких человек вытолкнули в середину круга. Женщина вновь обратилась к Мархейо:
— Ее убил один из этих людей.
— Кто? — свирепо ощерившись, спросил вождь.
— Сейчас узнаю, — ответила колдунья и кивнула мальчику.
Тот подошел к ней и протянул небольшое птичье яйцо. Его скорлупа была столь нежной, что казалась прозрачной. Киммериец бросил взгляд на Нгунту и увидел, что тот дрожит, а на верхней губе колдуна выступили мелкие капельки пота.
Гуна-Райна тем временем протянула яйцо ближайшему из подозреваемых и приказала передать его следующему. Мальчик принялся трясти бубен.
Сухие, надтреснутые звуки понеслись над лужайкой. Конану стало ясно, что при малейшем нажиме скорлупа лопнет, и это изобличит виновного, если, конечно, таковой находился здесь. Так и случилось. Когда яйцо попало в руки пятого мужчины, его лицо вдруг свела гримаса ужаса, пальцы дрогнули, и по ладони растекся желток. Несчастный замер, вытянув руку, с которой на землю стекала скользкая масса, а его дрожащие губы тщетно пытались выговорить какие-то слова.
— Что ты хочешь сказать в свое оправдание? — спросила у него колдунья.
— Мне помогали он и его брат Мбуки. — Ткумуху указал пальцем на колдуна.
Гуна-Райна повернулась к Нгунте, и киммериец увидел, как в глазах ее мелькнуло торжество. Он внезапно понял, что колдуны этих деревень не ладили, а сейчас Гуна-Райна сумела сделать так, что Нгунта оказался в опасном, а может быть, и в смертельном положении. Признавшийся преступник между тем, дрожа всем телом, рассказывал вождям, как все произошло, время от времени показывая рукой на Нгунту. Несколько воинов уже схватили колдуна и еще одного человека, который, как понял варвар, был его братом Мбуки.
Нгунта и Мбуки яростно отрицали свою причастность к преступлению, но киммериец уже понял, что старый колдун виновен, и подивился тому, что, оказывается, среди дикарей все-таки есть люди, которые умеют лгать. Торжествующая Гуна-Райна по знаку Лусунги приступила к подготовке нового обряда.
Толпа расступилась перед ней, туземцы рассаживались на траве по краям поляны. Вождям быстро принесли навес, а посланцу богов — его трон, и Конан присел, понимая, что предстоящее зрелище будет долгим. Ему было слегка жаль Нгунту, с которым он за это время довольно много общался и к которому испытывал нечто похожее на симпатию.
Над разведенным огнем подвесили большой глиняный котел с водой. Когда вода закипела, Гуна-Райна бросила туда куски коры неизвестного киммерийцу дерева, а потом добавила красноватого порошка. Образовавшаяся густая жидкость кипела, покрываясь многочисленными пузырями, которые лопались с громким треском. Цепочка женщин по знаку колдуньи вошла в круг и стала медленно кружиться перед костром, что-то монотонно напевая. Мальчик постукивал в бубен в такт их движениям. Некоторые из зрителей стали возбужденно подпрыгивать на месте и что-то выкрикивать. Над поляной разнесся запах варева, напомнивший варвару вонь солдатской казармы.
«Экое дерьмо варит эта ведьма, — отметил про себя варвар, — явно отрава».
Колдунья подошла к котлу, зачерпнула ковшом густую жидкость и налила в большой сосуд, чтобы остудить. Потом, оглянувшись на Мархейо и Лусунгу, которые сидели рядом и дружно закивали ей в ответ, она предложила несчастному
Ткумху отпить из сосуда. Тот послушно глотнул, и сосуд передали Нгунте, а потом — его брату. Все пили отраву, даже не пытаясь сопротивляться. Потом по знаку колдуньи жители деревни начали подходить к котлу и, зачерпывая оттуда жидкость, глотать. Вождь поднес ковш с напитком и киммерийцу, но Конан мрачным жестом отослал его прочь: что-то ему не хотелось даже пробовать это пойло, от которого несло застарелым потом.
Варево подействовало на всех возбуждающе, толпа заплясала, криками выражая радость, откуда-то появились юноши, которые ладонями били в большие барабаны, еще более подстегивая танцующих. Только Гуна-Райна, варвар со своими охранниками и связанная тройка преступников оставались неподвижными среди этой сумасшедшей пляски. Колдун и два его соучастника сидели спокойно, безмятежно улыбаясь.
«Не нравится мне все это, — подумал Конан. — Похоже, пора убираться с этого островка, пока цел. Побыл немного посланником богов — и хватит…»
Несколько раз Конан ловил направленный на него взгляд колдуньи, но в нем не было того, что он обычно привык видеть в глазах женщин: призыва или неприкрытого желания. Блестящие глаза Гуна-Райны смотрели угрюмо и торжествующе, так что варвар даже поежился и на всякий случай отвернулся.
«Чего ей от меня надо? — мрачно спросил он себя. — Не хватало еще попасться в лапы этой сучке… А девчонка, между прочим, что надо. — Он украдкой метнул взгляд на ее вызывающе торчавшие груди. — Вот если бы только она не была колдуньей…»
Конан ни в коей мере не испытывал любви к чародейству и старался держаться подальше от любой магии. Справедливости ради стоит отметить, что у киммерийца это получалось крайне плохо: судьба его складывалась так, что он постоянно сталкивался с колдовством в самых мерзких его проявлениях.
Тем временем пляска стала понемногу затихать, и скоро все племя, включая и вождей, рухнуло на траву, в изнеможении раскинув руки.
Варвар с радостью покинул бы свой трон, но его удерживало любопытство. Что же будет дальше? Постепенно все поднялись с травы и вновь уселись в кружок. Свое место, чуть в стороне от Конана, заняли и вожди.
Все смотрели на связанных преступников, застыв в напряженном ожидании. Вдруг Ткумху затрясся всем телом и согнулся пополам, его тело начало содрогаться в приступах рвоты, такой сильной, что он не мог даже вздохнуть. Вслед за ним такая же участь постигла и Нгунту.