Страница 21 из 75
Он сплюнул в придорожную пыль и поглядел вперед. Эрленд и Хайделинда ехали рядом, о чем-то тихо беседуя.
«Клянусь Митрой, за такую девушку и я не пожалел бы многого, — усмехнулся киммериец. — Парню повезло, если, конечно, и она разделяет его чувства».
Дорога была спокойной, и Конан вновь погрузился в свои размышления.
«Значит, надо при большом скоплении народа, когда герцог, скажем, позовет гостей — говорят, он любит устраивать такие сборища у себя в замке, — передать якобы присланный кем-то ларчик. Откроет его Бьергюльф, а внутри — перстенек покойного брата. Замечательно! — похвалил он себя. — Ну и что дальше?»
Дальше пока что не выходило ничего. Сколько варвар ни придумывал различных козней с этим кольцом, он не мог нащупать ниточку, которая бы размотала клубок тайны, окутавшей смерть герцога Гюннюльфа или, наоборот, повязала его убийцу.
«Нергал мне в кишки! — выругался он про себя. — Только и умею, что мечом размахивать. Пожалуй, в моем возрасте уже пора и мозгами шевелить понемножку!»
Киммериец наморщил лоб и долго ехал с выражением такой явной сосредоточенности на лице, что Барх, один из его солдат, стал с тревогой посматривать в его сторону — не случилось ли чего с командиром. Поймав недоуменный взгляд, варвар подмигнул седовласому ветерану, и в тот же миг его осенило.
«Надо еще найти что-нибудь от одежды или снаряжения Гюннюльфа! Спросить Эрленда, пусть поищет.
Седло, кинжал, перчатку, стремя или, в конце концов, уздечку. Но такую вещь, о которой всем известно, что она принадлежала именно пропавшему герцогу. Вряд ли Бьергюльф точно помнит, с чем его братец уехал почти два года назад! — Конана обдала жаркая волна от ощущения привалившей вдруг удачи. — Не торопись, варвар, — придержал он себя, — думай медленно, но точно. Найти бы пару-тройку таких вещичек и подсовывать их постепенно Бьергюльфу, пока он не начнет метаться и искать того, кто это делает. Тогда он непременно потеряет хладнокровие и совершит какую-нибудь ошибку. Выдаст себя чем-нибудь, обязательно выдаст, клянусь хитроумным стариной Белом!»
Эрленд настолько горел желанием увидеть Хайделинду, что когда наконец это случилось, в первое мгновение совершенно смешался. Если бы не Конан, снявший неожиданной галантной тирадой затянувшуюся неловкость, аргосец совсем бы смешался. Он, славящийся своим хорошо подвешенным языком, вдруг, как молоденький мальчик при виде тайно обожаемой женщины, покраснел и не мог промолвить ни слова. Довольно долго они ехали рядом с молодой герцогиней молча. Девушка тоже была несколько смущена, но по другой причине. За время пребывания в монастыре послушницы совершенно не встречались с мужчинами, если не считать того, что они видели прихожан через каменную решетку с галереи Большого Храма. Беспрерывное общение с одними женщинами, при том что послушницы почти не оставались одни, без воспитательниц, сковало молодую герцогиню, как, впрочем, и других девушек. За двухлетнее пребывание послушниц в Сова-жоне монахини обычно добивались своего: девушки могли стать лишь матерями и покорными исполнительницами чужой воли. Всем им предстояло заново обретать вкус к нормальной жизни на воле. Удавалось это далеко не каждой. Однако характер юной герцогини быстро начинал брать свое, возвращая Хайделинде нрав живой, непосредственной девушки, какой она была до заточения в кельях монастыря Соважон.
— Ты, наверное, очень ждала этого дня? — нарушил затянувшееся молчание довольно-таки глупым вопросом Эрленд,
Хайделинда, с легкой улыбкой оглядывавшая растирающиеся перед ними сады и поля зеленеющих хлебов, ответила не сразу. Она вдыхала полной грудью упоительный воздух свободы, не думая ни о чем особенном — просто наслаждаясь мерной поступью коня, взбирающегося по склону холма, шелестом дубовой рощи, окаймлявшей дорогу, свистом пролетающих птиц — и тем, что рядом с ней покачивается в седле человек, о встрече с которым она мечтала все эти два ужасных года. Ей не хотелось сейчас ничего больше, даже то, как сложится дальше ее жизнь после возвращения, волновало ее очень мало — девушка почему-то уверилась, что теперь все будет просто прекрасно. Вопрос Эрленда нарушил ее безмятежное состояние и вернул к действительности.
— Конечно, — просто ответила она, одарив его взглядом огромных фиалковых глаз.
— Ты ведь знаешь, что случилось с твоим отцом… — начал аргосец.
— Когда мне сообщили, я плакала целую ночь, — ответила Хайделинда, — но на следующий день весть эта печалила меня уже значительно меньше. Не знаю даже почему, — задумчиво произнесла она, — может быть, жизнь в монастыре отучила нас от нормального отношения к тому, что происходит в мире. А может быть, оттого, что я никогда не была особенно близка ни с отцом, ни с матерью. Она, кстати, здорова?
— Здорова и вполне счастлива, — осторожно ответил Эрленд.
Он никак не мог справиться с волнением, охватившим его в первый момент встречи, и совершенно не знал, как себя вести. Увидев Хайделинду, еще больше похорошевшую за эти два показавшихся ему бесконечными года, он окончательно потерял голову от любви. Эрленд искоса поглядывал на молодую герцогиню, стараясь найти подобающую тему для беседы.
— Как странно… — протянула девушка. — Дядя на столько не похож на моего отца. Впрочем, откуда мне знать, счастлива была с ним мать или нет? Мне не рассказали, как погиб отец, — повернулась она к аргосцу.
— Никто не знает, — придерживая коня, чтобы отстать от едущих впереди наемников, ответил Эрленд, — он исчез вместе с десятком слуг и егерей, когда отправился на охоту.
— Их искали в лесу?
— Две седмицы прочесывали все окрестности, но ты же знаешь, какие огромные у нас леса.
— Да, — задумчиво произнесла Хайделинда, — бескрайний лес, бездонные болота… пропасть там нетрудно. И никаких следов?
— Никаких, — подавленно кивнул Эрленд.
Его так и тянуло рассказать Хайделинде все, что он знал, но, памятуя указания варвара, аргосец молчал.
— Расскажи, что делается в замке? Как поживают Сюннива, ее брат Ивар?
— Сюннива очень ждет твоего приезда. Она помогает отцу вести хозяйство замка, но мне кажется, что в ней появилось что-то странное…
— Странное? Что же именно?
— Она была раньше веселая, помнишь, как вы вместе играли и пели? Теперь почти не смеется, даже на пиры герцога старается не приходить.
— Да уж, — не без ехидства заметила девушка, — я ее очень даже понимаю. Бьергюльф никогда не умел вести себя за столом, вечно начинал приставать ко всем девушкам подряд. Даже когда отец был жив, он не особенно сдерживался. Так что могу себе представить, что творится сейчас, — фыркнула она.
— А Ивар теперь в Бельверусе, — продолжал аргосец. — У нас останавливался барон Амальрик, он предложил герцогу отправить Ивара в столицу. Теперь он при дворе.
— При дворе? — переспросила Хайделинда. — Что ж, я рада за Ивара. Если повезет, сможет стать большим вельможей, В столице масса возможностей. Может быть, и титул получит, он всегда страдал от того, что Гутторм не наследовал баронство. А что, барон Амальрик дружит с Бьергюльфом?
— Ты же знаешь, — быстро ответил Эрленд, — герцог дружит со всеми, кто не прочь охотиться, пить на пирах и слушать его рассказы про затравленных медведей, волков и лосей. Правда, в последний раз им не повезло на охоте, медведь чуть не отправил всех на Серые Равнины.
После этого молодые люди долго ехали в молчании, каждый занятый своими мыслями.
Остались позади равнины и дубовые рощи Аквилонии, и отряд въехал в пределы немедийского королевства. Патрульные на границе взяли с Эрленда положенную дань, и путники направились по петлявшей среди холмов дороге к Терскому замку, где собирались остановиться на ночлег. Поля уступали место небольшим перелескам, которые все чаще возникали, словно острова среди моря зеленеющих нив. Потом деревьев стало еще больше, и уже поля и луга, встречаясь все реже и реже, и свою очередь казались островами среди бесконечных елей и сосен, изредка перемежающихся буковыми и дубовыми рощицами. Отряд приближался к Пфальцскому лесу, огромному и дремучему, который едва пересечешь за день, да и то, если знаешь тропы в буреломе и имеешь хорошего коня. Через несколько лиг должен был показаться мрачный и угрюмый, под стать этому лесу, Торский замок.