Источник судеб

Киммериец убрал оружие в ножны и поднял над головой раскрытые ладони, показывая, что желает говорить.

— Сдается мне, вы кое-кого прихватили на берегу! — прокричал он.

— Прихватили, прихватили, — охотно согласился человек на дереве. — Пташка пестрая, видать, не из безденежных. Мы что, мы не кровожадные, не людоеды какие. От нужды озоруем. Дичи в лесу много, а наконечники для стрел в Танасуле покупаем. Так что, белобрысый, сторгуемся? Всего тридцать тарамов, а?

— Откуда мне знать, что мой господин жив? — сердито проворчал варвар.

Наверху завозились, посыпалась труха, и сквозь квадратный люк вниз медленно поплыл опутанный веревками брегон. Он напоминал муху в паутине и жалко улыбался, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

— О Кром! — Конан сжал кулаки в бессильной ярости. — Ладно, я принесу деньги.

Он вернулся к судну, молча миновал сидевших вокруг костра ладейщиков и поднялся на корму. В шатре он приметил небольшой кожаный саквояж брегона, с которым тот покинул дворец Турна. Раскрыв его, варвар разразился проклятиями: саквояж был пуст, если не считать двух свитков пергамента и непонятного металлического предмета, напоминавшего весы без чашек. Конан бросился обшаривать карманы своего королевского камзола, но обнаружил лишь завалявшуюся атласную карточку с гербом маркизы Танасульской и изображением желтой лилии — символа вечной любви. Покидая Турн впопыхах, он не прихватил с собой ни единой монеты, а брегон и словом не обмолвился, что в дальнее путешествие не худо бы прихватить полный кошель золота.

Конан вернулся к навесу и нетерпеливо подозвал кормчего — заросшего до глаз мужчину по имени Скобар.

— Дай мне денег! — повелительно приказал король.

Заслышав эти слова, вся команда поднялась и сгрудилась позади вожака, сжимая деревянные рукояти длинных ножей.

— Мой господин попал в плен к разбойникам, — пояснил киммериец, — его надо выкупить.

— Твой господин уплатил нам за перевозку до Кордавы, включая таможенную пошлину, — ответил, насупившись, кормчий, — но ничего не говорил о том, что придется платить еще и выкуп. Он нам не сват и не брат, так что мы не станем зря транжирить денежки, которых и так не густо.

Киммериец потянулся было к рукояти меча, но тут же убрал руку. Ему ничего не стоило разделаться с дерзким кормчим и всей его командой, но входило ли это в планы фаллийца? Да Дерг не уставал твердить о взаимосвязанности всех событий, определяющих будущее, и так заморочил варвару голову, что тот уже боялся лишний раз чихнуть. Еще никогда он не чувствовал такой зависимости от другого человека. Это вызывало ярость, но холодное покалывание дремлющего в крови яда, время от времени дававшего о себе знать, заставляло быть осторожным.

— Ты прав, — сдерживая желание раскроить кормчему череп, проговорил варвар. — Но, может быть, ты захочешь кое-что у меня купить? Недорого.

Глаза Скобара жадно блеснули, и в сопровождении команды он последовал за Конаном в кормовой шатер. Там и совершилась сделка: кормчий стал обладателем королевского камзола и плаща, отороченного горностаевым мехом, а киммериец отнес разбойникам требуемый выкуп.

Сначала сверху спустили веревку, к концу которой он привязал кожаный мешочек с тридцатью тарамами. Конан ожидал любого подвоха, готовый, если понадобится, взобраться на дерево и вырвать фаллийца хоть зубами, но разбойники оказались людьми чести, и вскоре киммериец уже разрезал кинжалом путы Да Дерга, опущенного на землю.

— Спокойной воды тебе, щедрый бритунец! — проквакали сверху в напутствие.

— Чтоб у тебя между ног отсохло, — пробормотал варвар, удаляясь в кусты и поддерживая под локоть пошатывающегося брегона.

Когда они оказались в шатре и ладья отчалила, Конан мрачно поинтересовался, всегда ли фаллийцы отправляются в путь, не имея ни гроша за душой.

— Извини, — отвечал Да Дерг, укладываясь на меховую подстилку, — наш остров не очень велик, и мы не привыкли к столь длительным перемещениям… Но я полагал, что гирканские монархи всегда имеют при себе достаточно золота, чтобы не заботиться о разных пустяках.

Конан только глухо проворчал что-то невнятное.

— Правда, у меня оставалось несколько золотых, — продолжал брегон как ни в чем не бывало, — но я купил на них у разбойников эту изящную вещицу. Взгляни!

И он протянул киммерийцу круглый невзрачный перстень с каким-то полустертым изображением и непонятной надписью.

— По-моему, он не стоит и пары медяков, — мрачно сказал варвар.

— Не знаю, мне отчего-то приглянулся, — беспечно отвечал фаллиец, словно только что речь не шла о его жизни, — открой крышку.

Конан поддел ногтем небольшой выступ и обнаружил внутри перстня маленького черного жучка, то ли мертвого, то ли впавшего в спячку.

— Похож на короеда, — заметил киммериец. — Подозреваю, что все это неспроста. Об этом жуке тоже поведали светящиеся руны?

— Ничего подобного, — голос брегона был сонным, веки смыкались, он едва боролся со сном. — Но — доверимся Судьбе… Прости, я неважно себя чувствую. Это пройдет, как только мы ступим на пристань Кордавы.

Однако его предсказание, как понял Конан, ступив на зингарский берег, не сбылось.

После встречи с разбойниками путешествие протекало без приключений. Фаллиец почти всю дорогу спал и едва притрагивался к пище. Конан же от вынужденного безделья предался чревоугодию, так что к тому времени, когда они пересекли границу Зингары, прикончил все запасы вяленого мяса и кисловатого вина. Не надеясь, что жадный Скобар поделится с ним съестным, киммериец, воспользовавшись стоянкой, отправился на рынок Тринитина, города, стоявшего в месте впадения Ширки в реку Громовую. Отсюда начинался канал, соединявший две огромных реки: Громовую и Черную, и ладейщики вынуждены были ожидать, пока откроют шлюзы и можно будет плыть на запад, а потом на юг — к Кордаве. На рынке Конан обменял свой добрый меч на гиперборейский короткий клинок, старый и дурной работы. Он получил доплату, прикупил еды и оставил несколько монет про запас.

Их-то он и положил на стойку перед хозяином гостиницы «Приют толстосума», который изумленно таращил глаза на богатое, хоть и грязное платье фаллийца, недоумевая, как это посыльному мальчишке удалось затащить в такую дыру вельможу с телохранителем.

— Найдется комната? — мрачно спросил телохранитель.

— У нас нет комнат, — растерянно забормотал хозяин, — только нары на втором этаже… Но для вас, господа, всего за одну лишнюю монетку я освобожу свою, сам же буду ночевать в каморке под лестницей…

— Да хоть в преисподней, — грубо прервал тот, кого хозяин принимал за бритунца. — Моему господину нездоровится, ему нужен покой и горячая вода для омовения…

— Сколько лет этому зданию? — спросил брегон. Конан с удивлением уставился на своего спутника.

Лицо Да Дерга порозовело, он твердо стоял на ногах, а голос его приобрел прежнюю чистоту и мелодичность.

— Не знаю, — отвечал хозяин еще более растерявшись от неожиданного вопроса. — Я купил эту халупу лет пять назад, но стоит она здесь еще со времен короля Риманендо.

— А что на заднем дворе? — продолжал свои непонятные расспросы фаллиец.

— Сараи, коновязь, птичник… Куча всякого хлама…

— А камни, есть там большие камни?

— Три огромных валуна, вросшие в землю. Ни я, ни прежний хозяин не смогли убрать их, хотя они и занимают половину двора…

— Покажи! — властно приказал брегон. — И подай вина и еды моему человеку, он только что с корабля.

Хозяин повел Да Дерга через заднюю дверь, а Конан уселся за дощатый стол, поклявшись Кромом, что, когда фаллиец вернется, он вытянет из него все до последнего. Варвару хуже горького перца надоело чувствовать себя медведем, которого водят на цепочке.

К столу подошла дебелая подавальщица и поставила перед киммерийцем блюдо с плохо прожаренным мясом и кувшин подозрительно пахнущего пойла. Она игриво поводила бедрами и покачивала мощными грудями, вызывая у варвара не столько вожделение, сколько зверский аппетит: женщина больше всего напоминала корову, место которой было на скотобойне.