Кто-то, с кем можно бежать

И он рассказал.

А Лея слушала.

И как гнались за ним по городу.

- А это её, - сказал он, снимая, наконец, рюкзак, и рассказал, как раздобыл его в камере хранения.

Она не говорила ни слова. Просто сидела, глядя на него, и на её лбу сильно углубились две поперечные складки. Вдруг она будто проснулась:

- Но ты же со всей этой беготнёй, наверняка, сегодня ещё ничего не ел! Сейчас поешь. Потом продолжим.

Когда она это сказала, он и вправду почувствовал острый укус в глубине кишечника:

- Но что с Тамар, - пробормотал он и проглотил слюну, - я думаю, что времени нет, нужно спешить.

Лея увидела, как поднялся и опустился его кадык, услышала его ответ, и что-то в ней вдруг зашевелилось. Свыше двенадцати лет управляла она рестораном и до этой минуты никогда не встречала человека, отказывавшегося от приглашения пообедать.

- Тамар в надёжном месте, - сказала она, вопреки всем своим правилам безопасности, - ты, прежде всего, поешь.

- Но у меня нет денег, - в отчаянии вспомнил он, - у меня украли.

- Это за счёт заведения. Что ты любишь?

- Всё, - улыбнулся Асаф, вытянув ноги, и почувствовал, что попал в хорошее место.

- Получишь всё, - заключила она и встала, выпрямившись во весь рост, - я возвращаюсь в кухню, но ты не беспокойся, я тебя не бросаю.

Он сидел и с наслаждением уничтожал парад блюд, которые Лея ему посылала. Еда была изысканная, хорошо приправленная и посылала один за другим вкусовые импульсы, кружившие голову и туманившие чувства, но однозначно говорившие: кто-то здесь хочет доставить Асафу удовольствие.

Лея то и дело выглядывала в маленькое окошко кухни, останавливая на нём продолжительный взгляд, глубокий и задумчивый, получая истинное наслаждение от его здорового и основательного аппетита. Вдруг она напряглась и замерла, вытянувшись, будто у неё схватило поясницу или её пронзила идея, позвала Самира, пошепталась с ним в углу. Попросила, чтобы пошёл к ней домой, отпустил бебиситер и привёл сюда Нойку. Быстро. Самир удивлённо посмотрел на неё:

- Сюда? В середине рабочего дня? Ты уверена?

Да, да, она уверена. Быстро. Ей нужно выяснить что-то важное.

- Послушайте, я знаю, что она пропала, - сказал Асаф, чувствуя, что пришло время поговорить о деле. Лея сидела напротив, помешивая чёрный кофе. – И я также знаю, что она в какой-то беде, я хочу её найти. Вы мне поможете?

- Я бы хотела, - просто сказала она, - но не могу.

- А, - разочарованно сказал Асаф, - Теодора тоже не соглашалась. – Наступило продолжительное молчание, в воздухе чувствовалось лёгкое напряжение. Лея удивлённо подумала: "Ты и до Теодоры добрался?", - что-то в нём очень её волновало всё это время. Она даже не знала, что. Асаф молчал. Думал, что так нечестно. Что кто-то обязан ему сейчас помочь, потому что одному ему это не под силу. Лее тоже было неловко за свой отказ, она попыталась оживить беседу:

- Ты знаешь, что я никогда в жизни не встречалась с этой Теодорой? – она пожала плечами. – Иногда мне, честное слово, казалось, что Тамар её просто придумала. Ты же уже знаешь, - сказала она, как бы осторожно прощупывая почву, - что у неё бывают всякие выдумки и идеи, правда?

Асаф подумал про Мацлияха, увидел девочку на бочке и улыбнулся.

- И ещё, - Лея чувствовала себя, как канатоходец, говоря о Тамар с совершенно чужим человеком, и всё же нутро ей подсказывало, что она делает это ради Тамар, - ей очень важно, чтобы её друзья не встречались друг с другом. С каждым она должна быть одна, как бы только в её и его мире, - сказала и снова проверила воздействие своих слов на него, подумав, что вдобавок ко всему у него очаровательная улыбка, - а когда я спрашиваю её, почему так, что она мне отвечает? "Разделяй и властвуй"! Что ты об этом думаешь?

- Что я думаю? – ему было так приятно, что он повышен в звании до эксперта по делам Тамар; как будто в своём походе за ней он накопил достаточно опыта и знаний, которые могут послужить ему для её, Тамар, истолкования. Он сказал: - Может... может быть, так у неё больше свободы, я имею в виду, что у неё есть... – у него вдруг вырвалось слово Рели, - простор.

- Именно то, что я думала! – обрадовалась Лея. – По-моему, с её "разделяй и властвуй" она с каждым может быть как бы совершенно другим человеком, правда?

- Я тоже так подумал, - подвёл Асаф итог их совещанию, - её свобода. Вот, что ей важно. – Минуту он сидел, слегка встревоженный, что-то беспокоило его, совсем из другого места, со стороны Рели и Носорога, как ни странно; ему на секунду пришло в голову, что, возможно, в том, что Рели говорит, что-то есть.

Лея, уложив лицо в свою большую ладонь, смотрела на него и как бы сквозь него; увлечённая какой-то далёкой мыслью, она прошлась по ней и вернулась к нему.

- Скажи, ты... – как бы это спросить, - кроме школы, ты занимаешься ещё чем-то? В искусстве, например?

- Нет... – засмеялся он, - почему вы спросили?

- Просто, подумала, - на её губах промелькнула удовлетворённая улыбка. Асаф раздумывал, считается ли искусством фотография. Может, и так. Его учитель в фото кружке думал, что да. На заключительной выставке года были представлены пять его работ, но он никогда не считал себя "художником". Эта мысль даже пугала его. Возможно, потому, что Рели упорно представлялась, как "художница", и в этом он всегда ощущал фальшь; а настоящими художниками были Картье-Брессон или Дайана Арбус и все остальные, произведениями которых он восхищался, у которых учился, но куда ему до них.

Орущий свёрток возник в поле его зрения. Самир вернулся и со вздохом облегчения передал Лее маленькую возмущённую девочку, объяснив, что она спала, когда он пришёл, и всю дорогу орала.

Асаф предположил, что ей года два-три. Она была крошечная, с кожей цвета слоновой кости, чёрными, очень гладкими волосами и чёрными раскосыми глазами, которые сейчас были сердито сощурены и почти не видны. Он перевёл взгляд с неё обратно на Лею, пробуя найти связь между крупной смуглой женщиной с изрезанным шрамами лицом и девочкой с раскосыми глазами, и вдруг понял. Как всё просто.

- Лея! – донёсся из кухни голос. – Как насчёт маринада?

Лея встала, держа на руках орущую малышку, и, поколебавшись минутку у двери кухни, вернулась и неожиданно протянула её Асафу. У него в руках очутилась маленькая девочка, на удивление лёгкая, раза в два легче, чем Муки, которая, по словам мамы, "стояла двумя пулькес[50] на земле", а эта была, как пёрышко, душистая и красивая, если можно разглядеть что-то сквозь бурю, которую она подняла своими криками и маленькими кулачками, машущими во все стороны. Он улыбнулся ей, и она закричала, он облизнул губы Динкиным жестом, и она его лягнула. Он залаял, и она замолчала. Удивлённо посмотрела на него. Подождала. Он снова залаял и пошевелил ушами. Она перевела быстрый плутовской взгляд с него на Динку. Что-то начало пробиваться сквозь слёзы. Он поднял палец. Она дотронулась до него своим пальчиком. Несколько всхлипов ещё оставалось в её улыбке. Он сделал головой "да", и она тоже сделала, он сделал "нет", и она тоже, и так, без слов, только взгляды, причмокивания и вытягивание губ, и вся тоска по Муки пробудилась, растеклась и заболела в нём. Ноа протянула ручонки к его лицу, провела по глазам, по распухшему носу, дотронулась до синих кровоподтёков, Асаф сидел, почти зажмурившись, и не мешал ей, оттаивая душой, а, когда открыл глаза, увидел, что Лея вернулась, хотел передать ей девочку, но та не согласилась с ним расстаться.

- Я вижу, ты ей понравился, - серьёзно сказала Лея. – Теперь...

Но Ноа не соглашалась делить его ни с кем. Обеими руками ухватила его за лицо и повернула к себе, взволнованно рассказывая про хомячка у них в яслях, который порезался стеклом, и у него шла кровь... Асаф повторял за ней половинки слов и расшифровывал их одно за другим. Когда Муки была в том возрасте, в котором дети произносят только один слог из каждого слова, Асаф сделал для неё специальный словарь, чтобы няня могла её понимать. Лея сидела в стороне, прислушиваясь к их беседе, и её большое лицо сияло.

50

Пулькес (идиш) – ляжки.