Страница 4 из 84
Она бежала по нижнему скрытому руслу, пытаясь догнать рюкзак, который катился впереди неё как мягкий камень, подминая овёс и чертополох. Он остановился только у ствола фисташкового дерева, и дерево покачнулось, сбросив сухие орешки, которые раскрошились на красновато коричневые осколки.
Из бокового кармана рюкзака вынула фонарь. Умелым движением отодвинула в сторону несколько сухих, вырванных с корнем, кустов и обнажила низкое, как вход в домик гномов, отверстие.
Два-три шага согнувшись. Уши и глаза распахнуты, готовы уловить каждый шорох и тень. Она принюхалась, как зверь, каждой клеткой кожи исследуя темноту: не приходил ли сюда кто-нибудь со вчерашнего дня. Не отделится ли вдруг одна из теней, не набросится ли на неё.
Пещера резко расширилась, стала высокой и просторной, можно было стоять и даже сделать несколько шагов от стены до стены. Слабый свет струился внутрь из прикрытого спутанными кустами отверстия где-то в потолке.
Быстро вытряхнула содержимое рюкзака на циновку. Банки консервов. Пачка свечей. Пластмассовые стаканы. Тарелки. Спички. Батарейки. Ещё пара брюк и ещё рубашка, которые решила захватить в последний момент. Сделанная из пенопласта ёмкость с водой. Рулоны туалетной бумаги, журналы с кроссвордами. Плитки шоколада. Сигареты "Уинстон"... Рюкзак опустел. Консервы она купила после обеда. Ездила в Рамат Эшколь, чтоб не столкнуться с кем-то знакомым, и, тем не менее, её там встретила женщина, которая работала когда-то с её мамой в ювелирном магазине в гостинице "Кинг Дейвид". Женщина тепло поговорила с ней, спросила, для чего она покупает такую кучу, и она, даже не покраснев, сказала, что завтра идёт в поход.
Быстро двигаясь, рассортировала и разложила принесённые вещи. В сотый раз пересчитала бутылки минеральной воды. Ёмкости из пенопласта. Главное – вода. Больше пятидесяти литров уже было у неё там. Этого хватит. Этого должно хватить на всё время. И на дни, и на ночи. Ночи будут особенно трудны, и ей понадобится много воды. Снова подмела, в последний раз, песок с каменного пола. Попыталась почувствовать себя в этом месте как дома. Давным-давно, миллион лет назад – примерно с месяц тому – это было её любимым убежищем. Сейчас мысль о том, что ей предстоит, переворачивала внутренности.
Расстелила более толстый матрац у стены и легла, проверить, удобно ли. Но и лёжа не позволила себе расслабиться. Мозг бубнил, не переставая. Как это будет, когда она приведёт его сюда, в свой необъятный лес, в ресторан на краю вселенной. И что ждёт её в этом месте. С ним наедине.
Со стены над ней сияли от счастья игроки "Манчестер Юнайтед", после того, как выиграли кубок чемпионов. Маленький сюрприз, который она приготовила, чтобы порадовать его. Если он вообще заметит. Рассеянно улыбнулась про себя, и вместе с улыбкой возвратились скверные мысли, и страх снова сжал свой кулак у неё в животе.
А вдруг я совершаю страшную ошибку, подумала она.
Встала и прошлась от стены к стене, с силой прижимая руки к груди; на этом матраце он будет лежать, а здесь, на складном пластмассовом стуле, будет сидеть она. Она приготовила тонкий матрац и для себя, но иллюзий не питала: она не сможет сомкнуть глаз ни на минуту в течение всех этих суток. Трое, четверо, пятеро таких суток. Об этом её предупреждал беззубый человек из Сада Независимости:
– Секунду не посмотришь за ним – убежит. – Она удрученно посмотрела в пустой ухмыляющийся рот, в глаза, пожирающие её фигуру и главным образом двадцати-шекелевую банкноту, которую она держала перед ним.
– Объясните, – потребовала она, стараясь скрыть дрожь в голосе, – что значит – убежит. Почему – убежит? – И этот, в замызганном полосатом плаще, с одеялом из свалявшегося меха, в которое он кутался, несмотря на жару, усмехнулся её наивности:
– Ты слыхала об этом фокуснике, сестрёнка? Который убегал из любого места, где его запирали? Точно так же будет и с ним. Посади его в ящик с сотней замков, в банковский сейф, в живот его мамы – обязательно убежит. Куда там! Он себе не хозяин, и никакой суд тут не поможет!
Как она выдержит, она не знала. Может быть, здесь с ним в ней пробудятся новые, неизвестные силы. Только на эти слабые надежды она и может сейчас полагаться. Так или иначе, всё шатко и безнадёжно, и если она начнёт думать о шансах, то заранее впадёт в отчаяние. В тревоге металась она по маленькой пещере. Не думать. Только не думать логично. Сейчас она должна быть слегка помешанной. Как солдат, отправляющийся на смертельное задание, не думая, что с ним может случиться. Снова проверила, в десятый уж раз, продукты. Снова рассчитала, хватит ли еды на все эти дни и ночи. Уселась на складной стул напротив матраца и попробовала представить, как это будет, и что он ей скажет, и как будет ненавидеть её всё больше и больше, час за часом, и что попытается с ней сделать. Эта мысль снова подбросила её. Она кинулась к нише в глубине пещеры и проверила там бинты, пластыри и йод. Не успокоилась. Отодвинула большой камень, обнажив плоскую деревянную доску. Под ней, в небольшой яме, выкопанной в земле, лежали рядом маленький электрический шокер и наручники, купленные в магазине походного снаряжения.
Я окончательно рехнулась, подумала она.
Перед тем, как выйти, остановилась и ещё раз окинула взглядом место, которое готовила и устраивала целый месяц. Когда-то, может быть сотни лет назад, тут жили люди. Она находила их следы. Животные тоже жили здесь. Теперь это будет её и его дом. А также сумасшедший дом и больница, подумала она, и главным образом – тюрьма. Хватит. Надо идти.
Спустя месяц мчались по улицам Иерусалима парень и собака, чужие друг другу и связанные одной верёвкой, как будто всё ещё отказываясь признать, что они действительно вместе, и всё-таки уже начиная узнавать, как бы, между прочим, мелочи друг о друге: как поднимаются уши в минуты волнения, силу ударов подошв об асфальт, и запах пота, и все чувства, которые умеет выражать хвост, и сколько силы в руке, сжимающей верёвку, и сколько ожидания в теле, которое тянет её дальше, вперёд... Они уже вырвались из шумной центральной улицы и углубились в узкие извилистые переулки, а собака всё ещё не снизила скорость. Асафу казалось, что её притягивает сильный магнит, и у него появилось странное чувство, что если только он перестанет думать, если избавится от собственной воли, то его самого тоже повлечёт туда с ней, в её место; минуты через две он внезапно очнулся, потому что собака остановилась против зелёных ворот в высокой каменной стене, полным грации движением поднялась на задние лапы, передними нажала на железную ручку и открыла. Асаф посмотрел направо и налево. Улица была пуста. Собака, пыхтя, тащила вперёд, он вошёл за ней и сразу был окутан глубокой тишиной, тишиной морской пучины.
Большой двор.
Вымощен белым гравием.
Фруктовые деревья, высаженные рядами.
Дом из круглого камня, большой и нескладный.
Асаф шёл медленно, осторожно. Гравий скрипел под его шагами. Его удивило, что такое красивое и просторное место скрыто так близко от центра города. Он миновал круглый колодец. Там было привязано сверкающее ведро, и рядом на пне стояли несколько больших керамических кружек, словно ожидали того, кто придёт из них напиться. Асаф заглянул в колодец, бросил камешек и только через долгую минуту услышал лёгкий всплеск воды. Немного дальше, оплетённый густым виноградом, стоял навес, под ним пять рядов скамеек, и перед каждой скамейкой – пять больших камней, обтёсанных, как подушки для усталых ног.
Он остановился и оглядел каменный дом. Куст с фиолетовыми цветами вился, покрывая стены, поднимаясь до высокой башни, которая возвышалась над ним, и опускался к подножию креста на верхушке.
Это церковь, подумал удивлённо, а собака, наверно, принадлежит церкви. Это, наверно, такая церковная собака, подумал он и попробовал убедиться, представив на минуту улицы Иерусалима, переполненные множеством буйных церковных собак.
Собака, не колеблясь, как будто здесь действительно её дом, поспешила, таща его, обойти дом сзади. В верхней части башни было маленькое затейливое окошко, как глаз распахнутое в центре куста бугенвилии. Собака задрала голову и пару раз громко и отрывисто гавкнула.