Крах

Сэцуко (пристально смотрит на Кавасаки, вспоминает прошлое). Ты здоров? Похудел… Или, может быть, мне это кажется из-за того, что ты так одет?

Кавасаки. Здоровье в порядке… А как я выгляжу во всем этом?

Сэцуко. Отлично. Я и то не сразу тебя узнала… Сейчас, наверно, усилили слежку.

Кавасаки. Именно поэтому приходится тратить уйму денег на одежду и транспорт. Пользоваться электричкой, к примеру, рискованно. Но это бы еще ладно. Сейчас дозарезу нужна определенная сумма. Я еще в прошлом месяце начал собирать деньги, однако идет туго. В наше время мало кто раскошеливается. Пришлось прибегнуть к более решительным мерам. И тогда я отправил это письмо… С точки зрения буржуазной морали вымогать деньги под предлогом развода безнравственно. Да и мне, признаться, было не по себе, потому что это касается тебя. Но я написал это письмо прямо с благоговением, как молитву Тебе, наверное, странно… Я хочу, чтобы хоть ты поняла меня.

Сэцуко. Я понимаю.

Кавасаки. Когда-то ты сказала, что сама не можешь участвовать в движении, но будешь втайне оказывать посильную помощь. Я поверил тебе и продолжаю надеяться.

Сэцуко. Я говорила это искренне и помогла бы, если бы не такое тяжелое положение дома…

Кавасаки. Нельзя ли хоть сколько-нибудь достать у матери? Правда, обычным путем у нее ничего не получишь.

Сэцуко. Не в этом дело. Просто в настоящее время денег нет.

Кавасаки. А те деньги? Неужели от них ничего не осталось?

Сэцуко. Какие?

Кавасаки. Те, что припрятаны у тетушки.

Сэцуко. Все это выдумки Тоёдзи.

Кавасаки. Ничего подобного. Я в этом не сомневаюсь. Твоя мать не такой человек, чтобы остаться без гроша в кармане, пусть даже отец разорился.

Сэцуко. Вот все так думают, а в доме даже на еде экономим. Правда! Из имущества же только и осталось, что мое пианино. Но его я тоже продам перед отъездом, чтобы хватило на дорогу в Корею и на оплату жилья хотя бы в первое время. В прошлом году, в декабре, накануне самого рождества, судейские чиновники описали все: шкафы, столы, даже мой электропатефон, подарок старшего брата. Личные вещи, мои и мамины, потом вернули, все остальное перешло в так называемое управление по делам несостоятельных должников… Как дальше жить, не знаю. Правда, решился вопрос с моей работой, может быть, станет полегче… Как назло, Кадзуо, старшему брату, снизили жалованье, они с семьей сами еле сводят концы с концами, так что помогать нам не могут.

Кавасаки. Вот оно как? Нет, не может такого быть! По-моему, все это выдумки для отвода глаз. Однако твоя матушка весьма дальновидна, если даже тебя заставила во все это поверить… Мне бы хотелось с ней встретиться. Попробую сам с ней потолковать.

Сэцуко. О чем?

Кавасаки. Разумеется, просить ее пожертвовать деньги в пользу движения не стану: бесполезно, не даст, а если и даст, так потом жди неприятностей. Уж лучше пусть сочтет меня негодяем и захочет поскорее избавиться от такого мерзавца зятя. Я же заверю ее, что, получив определенную сумму, так сказать, отступные, возьму всю вину на себя и никогда больше не стану ее тревожить.

Сэцуко (невольно засмеявшись). Отступные?… С этим к ней уже приходили, да так и ушли ни с чем.

Кавасаки. Приходили? Кто?

Сэцуко. Старуха О-Иси. Та самая, которая, по слухам, жила на горячих источниках у отца…

Кавасаки. А, та бывшая гейша… Ладно, пусть я тоже уйду ни с чем, но поговорить с твоей матерью должен непременно. Она дома?

Сэцуко. Дома-то дома… (Немного подумав.) Ладно, пойду позову. Но на деньги ты не надейся. (Идет направо.)

Кавасаки. Погоди минутку. Скажи ей только, что я прошу прощения за то письмо и непременно хочу с ней увидеться…

Сэцуко, улыбнувшись ему, уходит.

Кавасаки расхаживает по комнате, выходит в сад с задумчивым видом, словно погруженный в воспоминания. Возвращается Сэцуко.

Ну, что? Она придет сюда? Или мне идти к ней?

Сэцуко. Сказала, что ей нездоровится и просила извинить…

Кавасаки. Нездоровится? (С угрожающим видом смотрит вправо.) Где она?

Сэцуко (вздрогнув). Что ты собираешься делать?

Кавасаки (передумав, садится). Она больше ничего не сказала?

Сэцуко. Нет, ничего.

Кавасаки. В общем, требовать встречи бессмысленно.

Сэцуко. Документ при тебе?

Кавасаки. Согласие на развод?… Велела небось без всяких разговоров оставить бумагу и уйти?

Сэцуко. Мама очень расстроена после встречи с этой О-Иси, она в подавленном состоянии.

Кавасаки. Бумаг у меня при себе нет. Я отдал их одному человеку. Через несколько дней он приедет сюда по делу. По правде говоря, мне не хотелось вести переговоры через него, и я, рискуя, приехал сам. Но теперь ничего не поделаешь. Хорошо, что хоть ты поняла меня. Ради этого одного уже стоило приезжать… Поедешь в Корею, береги себя. Писать не смогу, но если будем живы-здоровы, может, увидимся.

Сэцуко. Отсюда ты прямо в Токио?

Кавасаки. Да, как раз успею на семь тридцать. У меня еще полно дел. (Немного поколебавшись.) Извини, не дашь ли мне денег, если у тебя есть при себе? На билет, правда, мне хватит, но…

Сэцуко. Вот все, что есть. (Открывает кошелек, высыпает содержимое, потом снимает кольцо и вместе с деньгами отдает Кавасаки.)

Кавасаки. Спасибо. Прости. (Жмет руку.)

Сэцуко отворачивается.

Входит О-Маки. Кавасаки быстро уходит. Сэцуко провожает Кавасаки взглядом и в изнеможении опускается на стул. Обе некоторое время молчат. Сгустились сумерки. Сэцуко порывисто встает, подходит к матери, садится на корточки и прячет лицо у нее в коленях.

О-Маки (расслабленно). Так хочется куда-нибудь уехать.

Сэцу-тян. Далеко-далеко, где никто нас не знает… Тэру-тян, помнится, так говорила когда-то, и вот она ушла первая…

Сэцуко (вздрогнув). Мама!

О-Маки (усмехаясь). Покамест я еще не собираюсь идти вслед за ней. Нет, умирать еще не хочу! Больше того, хочется наконец пожить в свое удовольствие. Чем я хуже других! Отец, увы, в таком состоянии, что вряд ли долго протянет. Надо привести все дела в порядок, а потом мы уедем.

Сэцуко (едва слышно). Да…

О-Маки. Вдвоем с тобой, Сэцу-тян, понимаешь?

Сэцуко. Моего заработка нам вполне хватит.

О-Маки (смеется). Сэцу-тян будет меня кормить! Прекрасно… Он оставил бумаги?

Сэцуко. Нет. Он не захватил их с собой, сказал, что потом пришлет.

О-Маки. Ты дала ему денег?

Сэцуко. Нет… Ах, я хочу обо всем забыть и поскорее начать работать.

О-Маки (смеется). Итак… Госпожа учительница Сэцу-тян?

Сэцуко. Первое время я буду считаться как бы практиканткой с жалованьем в пятьдесят иен.

О-Маки. Да, Сэцу-тян стала самостоятельным человеком… Но мама не допустит, чтобы ты так тяжело трудилась!

Сэцуко. Но я смогу заработать деньги!

О-Маки. Пятьдесят иен? Огромная сумма!

Сэцуко. Сейчас и такие деньги нам пригодятся…

О-Маки. Об этом не беспокойся.

Сэцуко. Но что же будет? Поэтому я и собираюсь работать. С апреля будущего года начну получать уже восемьдесят иен в месяц. Жить буду в общежитии, на питание мне и тридцати иен хватит, а пятьдесят буду высылать тебе, мама.

О-Маки (смеется). Спасибо. Я тронута до слез. Если б этот негодяй Тоё хоть немного походил на тебя… Не бойся, мама все устроит. Я твоя мать, разве я допущу, чтобы ты мучилась из-за денег?

Сэцуко. У тебя есть деньги?

О-Маки (кивает головой). Милая моя девочка!

Сэцуко. Они хранятся у тети?

О-Маки. Я тебе просто еще не успела сказать, но на эти деньги я выкупила гостиницу на горячих источниках. Наконец-то она моя. Даже не верится, будто во сне… Теперь я строю всякие планы на будущее, и ты должна стать мне помощницей, Сэцу-тян, слышишь? (Замечает искаженное лицо Сэцуко и испуганно замолкает.) Что с тобой? (Вдруг спохватывается и приходит в замешательство.)