Солженицын – прощание с мифом

*В таком случае получается, что все гонорары за «Архипелаг», поступившие на счет А.И.Солженицына до второй половины 1977 г., остались в его собственности.

Писателю можно было бы посочувствовать, если бы мы не знали, что он сам был учредителем Фонда. Поэтому как автор распоряжаться гонорарами от «Архипелага» он больше не мог, а как учредитель фонда имел к этому самое непосредственное отношение. Да и президентом фонда был не чужой человек – как ни как – собственная жена.

«Жестокая эта суматоха, – сетует Александр Исавич на западный бюрократизм, – растянулась в бурной стадии – на полгода, в кропотливой – дотянет еще на полтора, наверно» (31).

«…в феврале 1978 – пишет А.И.Солженицын, – цюрихские финансовые власти признали и дали газетное коммюнике, что со стороны Солженицына не было никакого злого умысла, а лишь могла быть ошибка, размеры которой продолжают выясняться…Через 19 месяцев дело кончилось признанием полной моей невиновности и было закрыто» (32).

Отвлекали Александра Исаевича от литературного творчества и другие дела. Прежде всего это касается истории с директором ИМКА-пресс И.В.Морозовым, который весной 1978 г. все-таки был устранен с директорского поста (33).

В освещении А.И.Солженицына события развивались следующим образом: «…в конце 1977 г. отставку Морозова предложил его близкий друг Б.Ю. Физ». Весной 1978 г., пишет Александр Исаевич, Наталья Дмитриевна «подтвердила от моего имени, что я тоже поддерживаю отставку». «Морозов согласился уйти на условиях, что тощее издательство еще более 6 лет будет платить ему полное жалование до пенсии» (34).

Однако вся эта история развивалась совершенно иначе. В сентябре 1977 г. А.И.Солженицын обратился к Н.А.Струве как редактору «Вестника РСХД» с «Письмом», в котором выразил возмущение той русофобией, которая, по его мнению, нередко прорывалась со страниц публикуемых «Вестником» статей (35). В самом этом письме не было ничего особенного, если бы за ним не стояло недовольство одной из ключевых фигур РСХД и ИМКА-пресс И.В.Морозовым.

Объясняя одну из причин этого недовольства, В.Е.Аллой отмечал: «…Солженицын оказался вовсе не такой уж высокоудойной коровой. Ну, первый том «ГУЛага» действительно стал бестселлером: за ним – едва ли не впервые в послевоенной эмигрантской истории – стояли очереди в магазин. Но второй уже пошел хуже, а на третий и вообще пришлось думать о сокращении тиража, не говоря уже о «Теленке», тридцать тысяч экземпляров которого почти полностью гнили на складе…» (36).

Подобным же образом рисовал эту картину и А.Флегон. «Первый том на русском языке, – писал он в 1981 г., – выдержал три издания, и разошлось 60000 экземпляров. Второй и третий тома печатались только раз и то далеко не распроданы. Из второго тома разошлось всего 4000, а из третьего 2000 экземпляров» (37). Кроме того было отпечатано 10000 экземпляров поэмы «Прусские ночи» и записи чтения ее автором на пластинке таким же тиражем, но до лета 1980 г. удалось продать лишь около 200 экземпляров. Убыток составил 100000 франков (38). Первый тираж «Письма вождям» весь пошел под нож, из 10000 экземпляров второго тиража за 1974-1980 гг. было продано и роздано около 2000 экземпляров (39). Подобным же образом складывалась и судьба «Теленка», издано было 10000 экземпляров, продано за пять лет «не более 4000» (40).

Если И.В.Морозов склонен был видеть причину затоваривания солженицынских произведений в них самих, то их автор во всем обвинял директора ИМКА-пресс. В такой ситуации Б.Ю.Физ вынужден был поставить вопрос об оставке И.В.Морозова и начал переговоры с его преемником Владимиром Ефимовичем Аллоем (41).

Вспоминая эти события, В.Е.Аллой называл еще одну причину активности А.И.Солженицына. «По-видимому, – писал он, – самое время сказать несколько слов о…наступлении Вермонта на сложившуюся систему эмигрантских институций. Отношения с «третьей эмиграцией» у Александра Исаевича были достаточно сложными. Обвинив практически всех уехавших в дезертирстве и предав анафеме «демдвиж», Солженицын всячески подчеркивал свою неприязненность к самим принципам и идеям правозащитников, а тем более к идее свободы выезда из страны – что естественно не могло вызвать сочувствия в среде эмигрантов. Соотвественно воззрениям Александра Исаеевича следовало менять всю систему контрпропаганды, построенной на совершенно чуждых ему началах. А для этого надо было прежде всего подчинить структуру, за нее ответственную, а уж затем решать «кадровые вопросы» (42).

Между тем, отмечал В.Е.Аллой, «финансовое положение ИМКИ к середине 70-х было катастрофическим». Только А.И.Солженицыну издательство задолжало 400 тыс. франков. Совет РСХД раскололся (43). «В середине весны [1978] Никита передал вердикт: если Совет не решит судьбы Морозова, Солженицын не только покидает ИМКУ, но и забирает все свои деньги и, главное, требует немедленной выплаты долга» (44). Вместе с тем, по свидетельству В.Е.Максимова, Александр Исаевич заявил о своем намерении «лишить публикаторов издательских прав на его сочинения. Потеря таких прав для ИМКА-пресс означала не только потерю лица, но и значительные материальные убытки» (45).

«С этим «убойным» доводом в кармане, – вспоминал В.Е.Аллой, – и прислал Александр Исаевич на главную баталию своего полномочного министра иностранных дел – жену» (46). Это значит, что Наталья Дмитриевна не подтвердила мнение мужа о его готовности поддержать отставку И.В.Морозова, а привезла его ультиматум о необходимости такой отставки. Факт подобного ультиматума признает и Александр Исаевич: «…сам я очень расскаиваюсь, что вмешался в эту внутреннюю перетасовку в Имее – угрозой больше не печататься в ней при Морозове» (47).

Лукавит Александр Исаевич и в другом отношении. «Иван Васильевич, -писал В.Е.Максимов, – чтобы спасти издательство, повиновался, пошел на жертву, хотя ему было только без трех месяцев 59 лет, а во Франции пенсия выдается в 65 лет. Издательство не приняло на себя обязательство полностью обеспечить ему шесть лет, остающиеся до права на пенсию» (48).

В разгар этого конфликта 15 апреля 1978 г. скоропостижно от разрыва сердца скончался Борис Юльевич Физ (49). 5 ноября, лишившись прежнего источника доходов и оказавшись не у дел, повесился И.В.Морозов (50).

Директором издательства стал В.Е. Аллой, директором книжного магазина – Алик Хананий, директором антикварного магазина – Юрий Николаев. Как ехидно отмечал А.Флегон, все трое выехали из СССР в Израиль, но вместо земли обетованной оказались во Франции (51).

Под «огнем» КГБ

Еще в мае 1975 г., сообщает А.И.Солженицын, «какой-то швейцарский журналист Петер Холенштейн, уже не знаю, подставной или нет, пишет мне в Цюрих, что ему доставлены документы большого интереса и вот он посылает мне копию одного: прежде чем его опубликовать, он, дескать, по добросовестности журналиста, хотел бы знать о нем мое мнение. В позднейшей переписке он сообщил мне, будто подбрасывалось целое собрание таких подделок – часть – через видного функционера ГДР» (1).

«Видный функционер ГДР» – это, по всей видимости, член ЦК СЕПГ Генри Тюрк, который в это время проявил «интерес» к А.И.Солженицыну и в связи с этим не только побывал в СССР, но и интервьюрировал здесь Н.Д.Виткевича. Не исключено, что во время этой поездки в его распоряжении оказались те самые документы, о которых мы узнаем из воспоминаний А.И.Солженицына, и которые через него ушли на Запад (2).

Получив копию упомянутого документа, представлявшего, по свидетельству А.И.Солженицына, сфабрикованный от его имени лагерный донос 1952 г., он сразу же, 18 мая 1976 г. передал его телеграфным агенствам, охарактеризовав как фальшивку (3). «И, – пишет он, – ждал. Ждал, что начнут доказывать, настаивать, другие подделки совать. Нет! Трусливо подобрали растянувшиеся хвосты. Вместо бомбы вышла хлопушка» (4).

В то же 1976 г. в Лондоне появились воспоминания Ильи Зильберберга «Необходимый разговор с Солженицыным», в центре которых была история с изьятием «архива» А.И.Солженицына осенью 1965 г. Особое внимание автор воспоминаний обращал на то, что Александр Исаевич, а затем «Литературная газета», почему-то утверждали, что архив был обнаружен на квартире Теушей, между тем, как Александру Исаевичу с самого же начала было известно, что КГБ изьял его на квартире И.И.Зильберберга (5). У читателей этих воспоминаний невольно возникал вопрос: откуда «Литературной газете» был известен факт подобного обыска. И невольно напрашивался ответ: только от КГБ. Неужели Александр Исаевич озвучивал версию, которая исходила из этого учреждения?