Страница 27 из 150
Сейчас пьеса занимает около 100 страниц типографского текста (16). Первоначальный вариант, по утверждению А.И.Солженицына, был в полтора раза больше, т.е. около 150 страниц (17). Одна типографская страница – как минимум, полторы машинописных, следовательно, первоначальный текст пьесы составлял не менее 225 машинописных страниц, или же 10 а.л. Как же мог автор написать такой текст практически за 16-17 выходных дней? Одно из двух: или учебная нагрузка была не такой, как пишет о ней Александр Исаевич, или же к лету 1954 г. пьеса не была готова.
По выходе из диспансера больные раком остаются в нем на учете и обязаны появляться для профилактического осмотра сначала один раз в месяц, потом один раз в полгода, наконец, один раз в год (18). Казалось бы, и опасение за свою жизнь, и возможность лишний раз побывать за пределами Кок-Терека делали Александра Исаевича заинтересованным в точном соблюдении этого требования. Между тем, в Ташкенте он появился снова только 21 июня 1954 г. (19).
По свидетельству Н.А.Решетовской, летом этого года А.И.Солженицына опять госпитализировали, и он «долечивался в диспансере почти два месяца» (20), т.е. до конца августа, после чего в Ташкенте больше не появился ни через полгода, ни через год. Более того, летом 1954 г. Александр Исаевич сообщил Наталье Алексеевне о полном выздоровлении (21).
Из Ташкента он привез фотоаппарат (22). «…За одним ремеслом, – пишет А.И.Солженицын, – потянулось другое: самому делать с рукописей микрофильмы (без единой электрической лампы и под солнцем, почти не уходящим в облака – ловить короткую облачность). А микрофильмы потом – вделать в книжные обложки, двумя готовыми конвертами: Соединенные Штаты Америки, ферма Александры Львовны Толстой. Я никого на Западе более не знал, но уверен был, что дочь Толстого не уклонится помочь мне». (23).
Невольно вспоминаешь чеховского Ваньку Жукова, который адресовал свое письмо почти также: «На деревню дедушке». Разница заключается только в том, что Ваньке было всего девять лет и он не имел университетского образования.
Но давайте вдумаемся в приведенное свидетельство.
1954 г. Заброшенный в степи небольшой казахский поселок и почтовое отделение, куда поступают две бандероли, адресованные не куда-нибудь, а в Соединенные Штаты Америки! Поскольку отсюда такие бандероли уходили не каждый день, они сразу должны были привлечь к себе внимание. И уж их никак не могли не заметить на таможне. Последствия этого представить не трудно.
По свидетельству А.И.Солженицына, завершив «Республику труда», он в 1955 г. начал писать роман «В круге первом», в основу которого легли его личные впечатления о пребывании в Марфино и который первоначально назывался «Шарашка» (24). Со слов мужа, Наталья Алексеевна утверждала, что до конца ссылки роман был написан на треть (25).
Поразительно, находясь в лагере и имея возможность, если верить ему, сочинять только в уме, А.И.Солженицын за два с половиной года (с августа 1950 по февраль 1953 г.) написал полпоэмы и две пьесы, а в ссылке за три с лишним года года (с марта 1953 по июнь 1956 г.) – только одну пьесу и не более трети первой редакции романа «Шарашка». Причем с ноября 1954 по сентябрь 1955 г. в схеме «Исторические даты» вообще перерыв (26).
Что же отвлекало его от литературного творчества?
Не исключено, что после второй поездки в Ташкент у А.И.Солженицына начался «роман». «Пятьдесят пятый год, – пишет Н.А.Решетовская, – Саня встретил с девушкой, которой симпатизировал. Смертельно надоело жить бобылем. К тому же вдруг заболеет? И поухаживать некому» (27). Единственно, что пока известно об этой девушке, ее имя – Ксенья (28). Видимо, именно к ней, в Караганду, ездил Александр Исаевич в августе 1955 г. (29) «Я повидал ее, – пишет он о Караганде, – перед концом всеобщей ссылки, в 1955 г. (ссыльного меня на короткое время отпустила туда комендатура: я там жениться собирался на ссыльной же)» (30). «Но жениться на ней, – вспоминала Наталья Алексеевна, – все-таки не решился – слишком велик риск для творчества» (31).
О том, что после второй поездки в Ташкент А.И.Солженицын действительно был озабочен поисками невесты, свидетельствует и его «роман» в письмах с Натальей Бобрышевой, которая была племянницей Е.А.Зубовой и жила с матерью на Урале, в Златоусте (32).
Вернувшись осенью 1955 г. к литературному творчеству и начав писать «Шарашку» (33), Александр Исаевич, как явствует из «Хронографа», вскоре отложил роман в сторону и 21 декабря взялся за цикл лагерных стихов «Сердце под бушлатом», с 27 января по 24 марта 1956 г. он трудился над поэмой «Дороженька», которая тогда называлась «Шоссе энтузиастов», с 22 мая по 9 июня – над «Пиром победителей» (34).
«Вдруг совсем негаданно-нежданно, – читаем мы в Архипелаге, – подползла еще одна амнистия – «аденауэровская», в сентябре 1955 г. Перед тем Аденауэр приезжал в Москву и выговорил у Хрущева освобождение всех немцев. Никита велел их отпустить, но тут хватились, что несуразица получается: немцев-то освободили, а их русских подручных держат с двадцатилетними сроками…И вот крупнейшая из всех политических амнистий после Октября была дарована в «некий день», 9 сентября…Ну, как не заволноваться?…А московские друзья настаивали: «Что ты придумал там сидеть?…Требуй пересмотра дела! Теперь пересматривают!». «Зачем?… Однако… начался XX съезд…И я – написал заявление о пересмотре» (35).
Кто же были эти московские друзья А.И.Солженицына? В начале 1955 г. в Москве Н.А.Решетовская случайно встретилась в ЦУМе с женой Д.М.Панина Евгенией Ивановной и дала ей адрес А.И.Солженицына (36). К этому времени Дмитрий Михайлович отбыл свой срок и обосновался в Москве (37). Здесь он восстановил отношения с тоже вышедшим на свободу Л.З.Копелевым. Срок наказания Л.З.Копелева истекал 7 июня 1955 г., однако его освободили досрочно 7 декабря 1954 г. (38) И хотя он вынужден был прописаться в деревне под Клином, но вернулся в Москву и жил у друзей (39).
«Весной 1955 года, – вспоминал Л.З.Копелев, – мы с Дмитрием Паниным узнали адрес Солженицына…стали переписываться. Он тогда был под наблюдением онкологов – еще не оправился после операции семиномы» (40)
Именно они и могли подвигнуть А.И.Солженицына на подачу прошения о пересмотре его дела. Если верить ему, он решился на такой шаг только после ХХ съезда, который проходил с 14 по 25 февраля 1956 г. и на котором был осужден культ личности И.В.Сталина.
Но вот перед нами воспоминания уже упоминавшегося бывшего военного прокурора Б.А.Викторова: «…Мое заочное знакомство с Александром Исаевичем Солженицыным,… состоялось в сентябре 1955 г…Из Секретариата Первого секретаря ЦК КПСС нам было передано заявление А.И.Солженицына. Адресовывалось оно естественно на имя Н.С.Хрущева. Датировано: 1 сентября 1955 г.” (41).
Б.А.Викторов приводит текст этого заявления с изъятиями (42), полностью оно воспроизведено в книге К.А.Столярова (43). Заявление заканчивалось словами: «Прошу Вас снять с меня ограничения в передвижении, а по возможности и прочие ограничения» (44).
Итак, получается, что А.И. Солженицын снова поставил вопрос о пересмотре своего дела не после ХХ съезда и даже не после «аденауэровской амнистии», а за полторы недели до того, как узнал о ней.
Начало 1956 г. ознаменовалось целой серией подобных обращений Александра Исаевича: 30 января 1956 г. он направил письмо на имя министра обороны СССР Г.К.Жукова (45), в котором просил его помочь в «снятии ссылки», «снятии судимости», «возврате орденов» (46). 24 февраля 1956 г. последовало новое ходатайство на имя Н.С.Хрущева, на этот раз с просьбой о «полной реабилитации» (47). В тот же день подобное заявление было направлено Генеральному прокурору СССР Р.А.Руденко (48). Имеются сведения, что тогда же А.И.Солженицын обратился к заместителю председателя Совета министров СССР А.И.Микояну (49).
«Совершенно неожиданно в апреле 56 года, – писала Н.А.Решетовская в своих первых воспоминаниях, – я получила от Сани письмо. Он сообщил мне, что его освободили от ссылки со снятием судимости» (50). Это свидетельство нашло отражение и в последующих ее воспоминаниях (51).