Неумолимый

– Скорее ураган, эдак миль шестьдесят в час. От него эта этажерка развалится на части.

Взгляд майора впился в Уолкера, как лезвие ножа, – недвижный, но готовый изрезать на куски.

Надо подумать. Позади на сиденьях для пассажиров громко разговаривали остальные – нервно и невпопад. Эдди Барт шиковал, и Бараклоу говорил ему своим гнусавым ровным голосом: "Незачем так смачно хлюпать губами", – но и сам не мог удержаться от глуповато-счастливого смеха. В самолете имелись места для шестерых, включая пилота, пять кресел занимали люди, на шестом валялись матерчатые военные вещмешки. Здесь было слишком тесно, чтобы считать похищенные деньги, но Бараклоу своим наметанным глазом оценил добычу – минимум девятьсот тысяч долларов. Десять кубических футов десяток, двадцаток и сотенных купюр. Уолкер сам принимал четыре вещмешка, когда их грузили в самолет, и, по его прикидкам, каждый весил не меньше шестидесяти фунтов.

Бараклоу говорил подчеркнуто торжественным тоном, как экскурсовод при отправлении экскурсионного автобуса:

– А сейчас счастливые, хотя и усталые, скажем последнее прости этому дому, еще недавно битком набитому веселенькими "зелеными"...

– Боже, сделай милость, заткнись, пожалуйста! – не выдержал Джек Хэнратти. Он не переносил высоты, самолеты внушали ему ужас, а тут еще и майор затаил на него зуб – тогда в машине Уолкеру подумалось, что майор наверняка убьет Хэнратти за то, что тот уложил из винтовки толстого старого индейца – охранника банка. Майор мог это сделать не моргнув глазом, он был мастак в делах такого рода и знал не понаслышке около дюжины способов убить человека голыми руками тихо и очень быстро.

Когда во время совершения любого уголовно наказуемого деяния происходит убийство, все соучастники по закону автоматически признаются равно виновными в убийстве первой степени. Теперь на них на всех висит убийство с отягчающими обстоятельствами. И все из-за Хэнратти с его винтовкой. У него что, руки чесались? У Уолкера вообще не было при себе оружия, но Хэнратти и из него сделал убийцу. Неудивительно, что Хэнратти трясся, как осиновый лист: все пятеро влипли по уши из-за его глупости.

Майор долбил им все время, пока они готовились к операции: "В штате Аризона все еще применяется смертная казнь. Я не хочу, чтобы были жертвы. Даже синяки – и то нежелательны. Со временем о деньгах забудут, но для убийства срока давности не существует".

Проклятый Хэнратти с его винтовкой. Старый толстый индеец чихнул.

Чихнул.

И от таких мелочей зависит жизнь.

У Уолкера была дырка в зубе, и зуб ныл всякий раз, когда туда попадали кусочки еды. Надо было сходить к врачу еще пару недель назад.

Он взглянул на приборы. Скорость упала до ста сорока: они двигались в разреженном неподвижном воздухе перед штормовым фронтом.

– Послушай, мы можем повернуть на север, добраться до Эли или Элко и сесть там, а потом похитить другой самолет или хотя бы машину.

– Нет!

– Дьявольщина, почему – нет? Они же вычислят в конце концов, что мы улетели на самолете, и начнут искать. А в автомобиле мы запросто проскочим.

– Да потому, что я так говорю. Потому что план разработан до мельчайших деталей и мы не станем менять его на ходу, – отрезал майор.

Двигатели работали с хриплым гулом и где-то дребезжала расшатавшаяся заклепка. Уолкер указал на черноту, нависшую впереди. Внизу все окутала непроглядная тьма и горные пики справа по борту исчезли во мгле. Где-то внизу должна быть граница штата Невада.

– У нас осталось пять минут, чтобы развернуться и убраться с пути штормяги. Здесь пахнет не просто осенним снежком, майор, это буран. Взгляни в метеосводку.

Он стащил эту сводку украдкой сегодня утром в Рино, когда заполнял липовые документы на полет до Солт-Лейк-Сити. Она была составлена в полночь. К тому времени шторм пересекал границу Калифорния – Невада где-то южнее Рино, и стрелки на карте указывали, что буря обрушится на Вегас к утру и будет продвигаться на восток в сторону Кингмена со скоростью двадцать пять – тридцать узлов в час. Но очевидно, с тех пор шторм набрал скорость и сместился. Сейчас он висел над горными вершинами к северо-западу от Вегаса – и это означало, что он напитался влагой.

– Нам светит снег с градом, – заметил Уолкер.

Майор взглянул на колеблющуюся стрелку наружного термометра. Он показывал сорок три градуса по Фаренгейту, но Уолкер покачал головой:

– Мы еще не пересекли штормовой фронт. Внутри его ты получишь десять-пятнадцать градусов. И град, несущийся по ветру со скоростью шестьдесят узлов в час, запросто пробьет кучу дырок в крыльях этого самолетика. Это не грузовой лайнер военно-воздушных сил, майор.

Остальные прекратили разговоры – они могли теперь наблюдать шторм воочию, и нависшая над ними угроза начала доходить до их сознания, оттеснив прочие страхи и радость по поводу удачного ограбления.

Бараклоу подался вперед, и Уолкер ощутил на своей шее его дыхание, смешанное с запахом ментоловых сигарет.

– Послушай, майор, я думаю – он прав. Это тебе не ливень во время муссона.

– Град, – изрек Эдди Барт, – вовсе не то развлечение, которое нам сейчас нужно.

– Ну вот, кажется, до всех дошло, – заключил Уолкер. Во рту у него вдруг пересохло. Он крепко сжал штурвал и надавил правой ногой на педаль руля поворота. – Все, я поворачиваю.

Майор собрался что-то возразить, но тут они вошли в штормовой фронт, и самолет тряхнуло. Порыв ветра ударил под брюхо делающей вираж машине, но Уолкер, чувствуя это, развернул тяжелый левый элерон. Ему удалось выровнять самолет, и он дал ветру закончить за него маневр. Теперь впереди по курсу оказались горы, и Уолкеру пришлось включить двигатели на полную мощность, задрав нос для подъема, на что машина при таком низком давлении отозвалась весьма вяло. Еще полминуты – и Уолкеру стало ясно, что это дохлый номер.

– Так ничего не выйдет, – сообщил Уолкер. – Придется развернуться, чтобы набрать высоту.

Майор ничего не ответил. У Уолкера не было времени, чтобы оглянуться на него, но он знал, что этот человек чувствует сейчас раздражение, но не страх.

По крайней мере, майор не спорил.

Уолкер развернулся на девяносто градусов и вновь взял курс на восток – ветры, несущие передний край штормового фронта, гнали машину вперед, пока Уолкер набирал высоту. Им надо было набрать по меньшей мере пять или шесть тысяч футов, прежде чем повернуть снова на север и попытаться перелететь через горы, – а в действительности хорошо бы подняться еще выше, на семь с половиной тысяч футов, ибо никогда не знаешь, на какие воздушные ямы можно наткнуться в этих каньонах. При низком давлении и тяжелом грузе на то, чтобы набрать такую высоту, уйдет немало времени.

Улучив минутку, Уолкер взглянул на майора и увидел, как в раздумье прищурились его глаза на бесстрастном с ястребиными чертами лице. Позади остальные вновь заговорили прерывистыми голосами: их явно прошиб пот от страха – всех, кроме майора, который молча смотрел вперед. На скулах его ходили желваки. Майор думал, вынашивал какой-то план. И возможно, даже хороший.

В прежние, теперь уже далекие дни Уолкер встречал майора Лео Харгита в Тан-Сон-Нхите и Да-Нанге, но они не были даже приятелями, и, вернувшись в Штаты, Уолкер и думать забыл о нем, пока майор сам не нашел его в Таксоне.

К тому времени от прежнего Уолкера уже почти ничего не осталось. Он был хорош на войне и не слишком годился для чего-либо другого. Во Вьетнаме ему доверяли самолет стоимостью в полмиллиона долларов и десять человеческих жизней, но теперь, после партландского инцидента, ему никто не доверил бы и "кукурузника".

Уолкер не служил в военной авиации, но летал на медэвакуационных самолетах над полуостровом Индостан в течение трех лет, откладывая деньги за сверхурочные вылеты, и дважды получал надбавки за участие в боевых действиях. Несколько раз его обстреливали с земли, но ни разу не сбили; сейчас ему было двадцать девять, и летал он с семнадцати лет – налетав одиннадцать тысяч часов. До Портленда его ценили очень высоко, как одного из немногих пилотов, способных летать на всех возможных машинах: от одномоторных развалюх до реактивных истребителей.