Миссия выполнима

– Само собой, мы будем все отрицать. Да и как вы собираетесь это доказать?

– Хорошо, тогда посмотрим с другой точки зрения. Я понимаю, чем встревожены ваши люди. Некоторые из ваших союзников отбились от рук, и Москва хочет знать, не замешан ли здесь кто-нибудь из ее друзей. Если выяснится, что к делу приложили руку Румыния или Чехословакия, это бросит на вас тень. Что ж, я готов дать вам кое-какую информацию. У нас нет никаких оснований думать, что за похищением стоит чье-либо правительство. В нем не участвуют ни секретные службы, ни национально-освободительные движения каких бы то ни было государств. Этого достаточно?

– Боюсь, что нет.

– Я и так сказал слишком много.

– Я знаю. – Михаил плотно сжал губы, так что они почти превратились в нитку. Его недовольство было направлено не против Лайма, а против собственных начальников. – Но у каждого есть свои приказы.

Это звучало почти как афоризм.

Лайм представил себе этих людей, сидящих в Кремле в своих тесных мундирах с удушающими воротничками и отказывающихся идти на какие бы то ни было компромиссы. Они знали, что у них на руках есть козырь, и, если бы Михаил отказался играть по их правилам, его живо отправили бы на Лубянку.

У Лайма не оставалось выбора.

– Юлиус Стурка. С ним небольшая команда любителей. Возможно, в деле замешан Рауль Рива.

– Стурка. – Ноздри русского расширились. – Вот оно что. Нам давно следовало с ним покончить. Он анархист. Называет себя коммунистом. Вы знаете, что за эти годы он причинил нам, наверно, еще больше вреда, чем вам?

– Знаю. Он не способствовал улучшению вашей репутации.

– И вы не представляете, где его можно найти?

– Нет.

– Жаль.

Михаил допил свой стакан:

– Мецетти снял номер в железнодорожном отеле в Хейноле. За ним следят три наших машины. В настоящий момент в вестибюле дежурят три агента. Они ждут вас и не будут вам мешать.

– Прикажите им уйти, как только я приеду.

– Разумеется.

– В ваших досье, случайно, нет качественного фото Стурки?

– Не думаю.

У Лайма было одно фото – снимок, сделанный Барбарой Норрис ее «Минолтой». Но это был шестнадцатимиллиметровый негатив, зернистый и с плохим фокусом.

Прощаясь, они не пожали друг другу руки – у них не было такой привычки.

Снег густо лепился на ветровое стекло, и его едва успевали счищать «дворники». По боковым окнам стекала снежно-водяная жижа. Чэд Хилл наклонился над рулем, чтобы лучше видеть дорогу; они едва ползли вперед. У них была целая колонна – четыре автомобиля и полицейский фургон.

Перед тем, как сесть в машину и отправиться в Хейнолу, Лайм перечитал сообщение, приготовленное к отправке оператором.

«ОТПРАВИТЕЛЬ: ЛАЙМ

ПОЛУЧАТЕЛЬ: САТТЕРТУЭЙТ

ПРЕЖНИЕ СООБЩЕНИЯ ОТМЕНЯЮТСЯ X ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ММ ЗАШЛО В ТУПИК X В СВЯЗИ С ФАКТОРОМ ВРЕМЕНИ ПРИНЯТО РЕШЕНИЕ АРЕСТОВАТЬ ММ ПОДВЕРГНУВ ДОПРОСУ X».

Часть пути сообщение должно было идти открытым кодом, поэтому он не стал упоминать о русских.

Всего шесть часов, но мир словно погрузился в беспросветную арктическую ночь. Тьма вокруг была вязкой, как сироп.

Чэд Хилл свернул к обочине; впереди сквозь снегопад блеснули огни привокзального отеля.

Человек в высоких сапогах и меховой шапке вычищал лопатой снег из-под выхлопной трубы своего «фольксвагена»; его напарник стряхивал снег с переднего стекла. Лайм подошел поближе и заговорил с тем, кто счищал снег:

– Товарищ?

– Лайм?

– Да.

Русский кивнул. Повернувшись, он задрал голову, так что снег стал хлестать ему в лицо, и показал окно на втором этаже. Из-под опущенных штор пробивался свет.

Из машины вышел Чэд Хилл. Лайм сказал:

– Пора вспомнить, чему вас учили.

– Да, сэр.

Лайм сделал знак рукой подъехавшей автоколонне; люди стали выскакивать из машин, не захлопывая дверей, и окружали со всех сторон гостиницу.

Ледяная корка у подъезда захрустела под ногами Лайма, как яичная скорлупа. Он уткнулся носом себе в плечо, чтобы защитить лицо от ледяного ветра, и заглянул в туманное окно. В вестибюле можно было разглядеть несколько неясных фигур. Ничего подозрительного не было, никто не собирался устроить им засаду. Конечно, в такой ловушке не было бы никакого смысла; но Лайм всегда готовился к самому худшему варианту.

Он открыл дверь, на шаг опередив Чэда Хилла, и вошел в отель с мокрым от снега лицом и грязными ботинками.

Трое мужчин в вестибюле немедленно встали и направились к входной двери. Лайм и Чэд Хилл стояли в стороне, пока они не вышли.

Внутри осталось двое пожилых мужчин, сидевших с журналами в креслах. Портье из-за стойки удивленно смотрел на Лайма, но не стал протестовать, когда тот направился прямо к лестнице.

Чэд Хилл держался рядом. Лайм спросил:

– Инструменты с собой?

– Да, сэр.

– Постарайтесь производить как можно меньше шума, – предупредил он.

Они поднялись по лестнице тихо, как два грабителя. Лайм быстро оглядел коридор. Над дверью номера Мецетти в потолке горела яркая лампочка. Лайм поднялся на цыпочки и вывернул лампу из гнезда. Ему не хотелось, чтобы за его спиной горел свет: никто не знал, есть ли у Мецетти оружие.

Он осмотрел дверь снаружи, потом опустился на одно колено и заглянул в замочную скважину. Дверь была закрыта вставленным изнутри ключом.

Чэд Хилл держал ящик с инструментами открытым, и Лайм выбрал пару узких остроносых щипцов.

За спиной наверху лестницы появились четверо мужчин и бесшумно рассредоточились по коридору.

Проще всего было постучать в дверь, придумав тот или иной предлог. Но Мецетти мог занервничать – зачем зря его тревожить? Лайм представил себе пули, расщепляющие дверную панель…

Это был старый замок с большим заржавленным отверстием, в котором хватало места для щипцов. Он ухватился их концами за ключ и правой рукой вытащил из-под мышки револьвер.

Чэд Хилл кусал губы. Костяшки его пальцев побелели на рукоятке пистолета.

Лайм кивнул. Потом крепко сжал щипцы и повернул ключ.

Ничего. Он повернул его не в ту сторону. Всегда так и бывает. Он повернул ключ в обратном направлении, и, когда замок громко щелкнул, крутанул дверную ручку и ввалился в комнату.

Мецетти не успел сообразить, что происходит.

– Лицом к стене, руки на стену.

Они вшестером окружили Мецетти. Лайм обыскал его, нащупал толстый пояс, обернутый вокруг талии, и скорчил гримасу.

– Деньги все время были с ним. Снимите с него рубашку.

Он отложил револьвер в сторону и бегло осмотрел номер. Из крана умывальника непрерывно капала вода; рядом на четырех растопыренных ногах стояла старомодная ванна. Надо отдать должное Мецетти – во всем отеле это был, наверно, единственный номер с собственной ванной. Революционеры тоже используют комфорт, когда у них появляется такая возможность.

Агенты вывалили деньги на пол, Мецетти стоял, быстро моргая глазами и пытаясь смотреть на всех сразу. Лайм сделал своим людям знак отойти и приблизился к Мецетти вплотную.

– С кем ты должен встретиться?

– Ни с кем.

– Где записка, которую тебе оставили в машине?

Мецетти взглянул на него с удивлением. Лайм бросил через плечо:

– Двое, займитесь запиской. Он не успел ее выбросить.

Мецетти стоял в одних кальсонах и дрожал, но явно не от холода. Лайм подошел к небольшому столу и отодвинул кресло. Оно шаталось – из-за сломанной ножки или неровного пола. Он закурил сигарету.

– Стой на месте.

– Какого черта вы тут делаете? Вы знаете, кто я…

– Молчать. Ты будешь говорить, когда тебе скажут.

– Эти деньги принадлежат «Мецетти индастриз». Если вы попытаетесь их украсть…

– Заткнись!

Лайм сел и закурил, глядя на Мецетти. Один из агентов обшарил карманы пальто, висевшего в гардеробе.

– Вот она.

Чэд Хилл взял у него записку и отнес Лайму.