Миссия выполнима

Брайан Гарфилд

Миссия выполнима

Книга первая

Пять бомб

22.45, восточное стандартное время.

Тело девушки было найдено человеком в плаще. Это случилось в аллее на пересечении Эвклидовой и Четырнадцатой, в Северо-Западном районе, где шумный город переходит в тихие предместья.

Поначалу он отшатнулся от тела – прислонился спиной к стене, мигая и тяжело дыша, но потом все-таки опустился на колени рядом с девушкой и стал обшаривать труп и рядом с ним. Надежды было мало – если девушку убили ради ограбления, унесли с собой и сумочку.

Сзади медленно подъехала машина. Человек в плаще не обратил на нее внимания, пока она не остановилась, а потом стало уже слишком поздно. Мощный свет фар ударил ему в лицо и пригвоздил к стене.

Он заслонил рукой глаза и услышал, как в машине хлопнула дверца. Потом раздался голос:

– Повернись спиной. Руки на стену.

Человек в плаще повиновался. Он знал правила. Встав в ярде от стены и расставив ноги, он оперся ладонями о стену. Патрульный обыскал его, ничего не нашел и, скрипя ботинками, направился к телу девушки.

Второй коп вышел из полицейской машины. Первый коп сказал:

– Убийство. Звони в отдел, пусть пришлют фургон.

Человек в плаще услышал, как первый коп выпрямился и сделал два шага назад. Его голос изменился: прежде он был усталым, а теперь стал напряженным и рассерженным.

– Какого дьявола ты тут натворил?

– Я ничего не делал.

Он почувствовал, как его грубо схватили за плечо, и коп, развернув его к себе лицом, щелкнул на руках наручниками.

– Ну-ка, сядь.

Он скользнул по кирпичной стене на землю. Дождик начал моросить за воротник плаща, и он поерзал, чтобы вытянуть из-под себя плащ и подтянуть его повыше. Фары били ему в глаза, заставляя почти полностью закрыть веки.

– Чертов ублюдок, – спокойно сказал полицейский. Когда ботинок вонзился ему в ребра, человек в плаще этого уже ожидал и успел собраться, мягко упав на бок; удар причинил боль, но ничего не сломал. Он остался лежать на боку, упершись щекой в щебенку. Он прекрасно знал, как надо вести себя в таких ситуациях. Если будет хотя бы намек на сопротивление, они вытрясут из тебя всю душу.

Коп снова занес ногу, и он приготовился к новому удару, но в этот момент от машины отделился второй коп.

– Полегче, Пит.

– Ты еще не видел, что этот сукин сын сотворил с девушкой. Поди взгляни.

– Ладно, только не горячись. Потом какой-нибудь адвокат заявит, что он весь в ссадинах и синяках, и его выпустят, а мы с тобой получим взыскание.

– Кто заметит синяки на этом ниггере?

Но больше он его бить не стал.

Второй коп подошел к мертвой девушке. Он слегка присвистнул:

– Господи Иисусе.

– Вот видишь.

– Чем он это сделал?

– Откуда я знаю. Наверно, поработал ножом.

– Да нет, одним ножом тут не обошлось.

– Я поищу вокруг.

Пока первый коп отправился прочесывать аллею, второй подошел к человеку в плаще:

– Сядь прямо.

Он повиновался. Коп стоял над ним, и когда он поднял голову, то увидел в резком свете фар его белое мясистое лицо.

– Есть какие-нибудь документы? Только без резких движений.

Человек медленно сунул руку в плащ и достал небольшой пластиковый бумажник. Коп взял его и стал рассматривать, повернувшись к свету. В бумажнике находились карточка социальной помощи, бланк социального страхования и банкнот в один доллар.

– Франклин Делано Грэхем, – прочитал коп. – Господи Иисусе.

23.20.

– Думаю, что он говорит правду, – сказал лейтенант.

Сержант стоял, прислонившись к низкой перегородке, отделявшей уголок лейтенанта от остальной комнаты.

– Какого черта, он же наркоман. Он не поймет, что такое правда, даже если сунуть ее ему под нос.

– Хорошо, и что я должен думать? Что он искромсал девушку, взял у нее сумочку, спрятал с инструментами вместе где-нибудь в укромном местечке, а потом вернулся и стал бродить поблизости, дожидаясь, пока мы его сцапаем? Звучит не слишком правдоподобно, верно?

Сержант рассеянно оглядел отдел. В комнате стоял десяток столов, за некоторыми сидели люди. Франклин Делано Грэхем примостился на лавочке у дальней стены под охраной полицейского, который его сюда привез. На черном лице Грэхема было написано безнадежное уныние наркомана, который знает, что не получит вовремя свою следующую дозу.

Сержант сказал:

– Все правильно. Но все-таки я бы взял его на крючок.

– Отправь его в наркологическую клинику.

– Зачем?

Сержант пожал плечами, но все-таки уселся за свой стол и начал заполнять соответствующую форму. Лейтенант уже разговаривал по телефону.

– Так что, выяснили что-нибудь насчет убитой девушки?

23.35.

Элвин стоял у окна и смотрел на улицу. На подоконнике лежал толстый слой пыли, а с наружной стороны стекла был нарисован жирный белый крест. Сквозь него в окно были видны ступеньки крыльца и тротуар, где под уличным фонарем стояли Линк и Дарлин, оба разряженные в пух и прах и на вид слишком тощие и легкомысленные, чтобы походить на часовых.

Бомбы лежали на столе в ряд, и Стурка сосредоточенно над ними работал. Пятеро из Калифорнии сидели в дальнем конце комнаты на перевернутых ящиках, сдвинутых в кружок. Пегги и Сезар находились возле стола, наблюдая, как Стурка трудится над бомбами; Марио Мецетти сидел в углу комнаты, погрузившись в чтение дневника Че.

Элвин снова взглянул в окно. В воздухе все еще висела дымка, хотя дождь уже перестал. Ветер развеивал белые облачка газов, вырывавшиеся из выхлопных труб проезжавших мимо машин. Вдоль улицы шли несколько чернокожих парней, и Элвин разглядывал их лица. Может быть, завтрашний день никак не отразится на их жизни. Но попробовать все-таки стоит.

Стурка сгорбился над длинным и узким обеденным столом. В комнате никто не разговаривал: это было молчание, выработанное дисциплиной и опытом.

Помещение было почти голым – ничего, кроме потрескавшейся штукатурки и занозистых половых досок. Марио приколол к двери портрет Мао и прикрепил под ним один из своих безвкусных плакатов: «Да здравствует победа в Народной войне». Чемоданы калифорнийцев аккуратно стояли возле стола, и Пегги сидела на одном из них, куря «Мальборо» и глядя, как Стурка собирает бомбы. На столе стояла мощная лампа на гибкой шее и с длинным проводом, которую Стурка по мере надобности передвигал от механизма к механизму. Кроме этого, в комнате имелись кучка раздутых рюкзаков, полосы грязи вперемежку с пеплом, пустые чашки и затхлый запах запустения: дом предназначался на слом, отсюда и белые кресты на окнах.

На столе все лежало с профессиональной аккуратностью, словно на выставке: пять «дипломатов» и портфелей внутренностями наружу; пластиковое вещество, провода, батарейки, детонаторы и часовые механизмы.

Пегги было не по себе; она подошла к окну и посмотрела через плечо Элвина на Линка и Дарлин, стоявших на краю тротуара.

– Что-нибудь не так, Элви?

– Нет, все в порядке. Почему ты спрашиваешь?

– У тебя напряженный вид.

– А с чего бы мне расслабляться?

– Они ведь не пара сосунков.

– Я знаю.

Они говорили тихо, но Стурка поднял голову и бросил на Элвина сосредоточенный взгляд. Он повел плечом в сторону комнаты, и Пегги вернулась обратно к чемодану, закурив очередную сигарету. Пегги была мрачноватой девушкой с твердым характером, и Элвину она немного нравилась. Три года назад в Чикаго она участвовала в демонстрации против войны: просто стояла в толпе, ничего не делая, даже без плаката, но копы накинулись на них, и какая-то свинья проволокла Пегги за ноги по бордюру тротуара, так что голова у нее билась о бетон; потом они грубо затолкали ее в фургон и посадили в камеру, и все это называлось «сопротивлением офицеру». Теперь, в свои двадцать три, она была одинокой, ожесточенной и целеустремленной девушкой, а кроме того, хорошей медсестрой. Стурка окружал себя только профессионалами.