Страница 15 из 27
В тот момент Дима имел сформировавшуюся, но, судя по всему, совершенно невнятную концепцию будущности «Нау», которую с азартом и претворял в жизнь. «Дима хотел сделать „Наутилус“ актом искусства в его понимании, — рассказывает Пантыкин. — Вне рамок социальных, рамок поп-культуры, популярности, славы… А не вышло по простой причине: как только человек начинает охранять какое-то дело от чуждых и вредных для дела влияний со стороны, он сам подрезает себе и делу крылья. Им владела идея сделать… до сих пор не могу понять, что он хотел сделать. „Наутилус“ к тому времени имел свою историю, уже были стонущие залы, пленки крутились чуть не в каждом доме… Он стал частью культуры страны. И вдруг нужно было сказать, что это все была х…я, а вот теперь мы, ребята, займемся делом, потому что истинное искусство, оно вообще в другой области залегает.»
Вскоре дела приобрели все свойства «Сказки про белого бычка»: Бутусов с Пантыкиным выдумывали, приходил Дима и говорил:
— Не то.
— Что, «не то»?
— А хрен его знает! Не то, что должно быть!
Что именно «должно быть», он не знал, предлагал идеи плана не музыкального, а общегуманитарного или организационного, Бутусов с Пантыкиным пытались их как-то реализовать, а потом Дима опять приезжал из Москвы и признавал в сделанном явные признаки «Урфин Джюса»… Переписывались тексты, перекраивалась музыка, каждая песня была уже на пленке в десятках вариантов; Диме все не нравилось. Слава все чаще сидел с понурой головой и вскоре выработал оптимальный способ общения с внешней средой: при первой попытке начать «серьезный» разговор — стакан коньяка залпом, и мир прекрасен. Этим способом он вскоре пользовался практически во всех случаях.
Наконец пришло, по мнению Димы, Пантыкину время собирать манатки, Александр отбыл на историческую родину, прихватив синтезатор и за собственный счет, обещанных денег он, как не справившийся с творческой задачей, не получил.
Дом в Коломяках, переезд в Питер, новая администрация — последний димин подарок «Наутилусу». Дом отыскали случайно, здоровенная хоромина с мезонином глядела на почти деревенскую улочку выбитыми окнами, в гостиной бомжи жгли костер из дверей. Хозяин сидел в тюрьме, сидел крепко, лет восемь еще оставалось «трубить»; его отыскали, заключили договор о «сдаче внаем жилья», на договоре в качестве лица, законность сделки удостоверяющего, расписался начальник колонии, полковник какой-то, сверху приложились колониальными печатями, бумага получилась — хоть кошек пугай… Бичей разогнали, дом отстроили почти заново, в одной из комнат оборудовали студию. И…
Ничего не «и». Набрали музыкантов, без них даже Дима уже не мог обойтись. Но и с ними Дима сосуществовать уже не мог. И не потому, что все они были профессионалами, басиста превосходившими по уровню несравненно; беда была внутри. Дима уезжал в Москву, возвращался, опять уезжал… Жизнь еще шла каким-то странным, ей одной понятным, чередом.
Режиссер Виктор Титов, постановщик таких замечательных фильмов, как «Здравствуйте, я ваша тетя» и «Жизнь Клима Самгина», должен был приступать к съемкам фильма по сценарию Алены Аникиной и под названием «Человек без имени». Готовились по-настоящему, ездили на пробы. Там небритый, замерзший Слава сидел однажды в автобусе, мрачно смотрел на мир, автобус остановился на окраине деревушки, мимо шла молоденькая девушка. Случайно бросила взгляд на автобусное окошко, всмотрелась и с тихим воем: «Бутусов! Бутусов…» — стала заваливаться в обморок. Виктор Абросимович Титов, внимательно эту сцену наблюдавший, буркнул: «Дикость какая-то…» Слава смолчал, уже привык. Уже выработал в себе отношение к происходящему, неожиданное в своей «бутусовости»: «Делаешь вид, что это не с тобой происходит. И нормально…»
3. Горький плод лауреатства
К концу 89-го вокруг имени «Nautilus Pompilius» витала таинственность, ни поклонники, ни газетчики, а подчас и друзья не знали толком, что же происходит. Да что там поклонники, вот выдержка из интервью Ильи Кормильцева, данного корреспонденту газеты «На смену» в начале декабря: «Этот год я занимался не столько „Наутилусом“, сколько другими вещами. С трудом представляю сегодня, чем они („Наутилус“ — Л.П.) занимаются. Приходится судить по конечному результату. Последний раз я их видел по телевизору. Это произвело на меня удручающее впечатление.» (9.12.1989.)
Илья несколько лукавил, потому что и знал, и виделся, но заявление показательно до чрезвычайности. К тому времени поэт «собирал манатки», он тоже не выдерживал конкуренции с Умецким, а Умецкий тоже писал стихи, активно писал, и жена его писала… Кормильцев редактировал в Свердловске журнал «МИКС — Мы и Культура Сегодня», активно занимался художественным переводом, переводил и просто так, синхронно, чем, собственно, на жизнь и зарабатывал, пробовал себя в прозе. Как это ни странно, спасла ситуацию премия Ленинского комсомола за 1989 год. По поводу присуждения которой и было дано интервью поэта, в нем он объяснял причины своего от этой премии отказа.
Выдвижение на такую премию — дело долгое, хлопотное, с бумажками и документами, с фотографиями претендентов… Свердловские комсомольцы искренне считали, что совершают для «Нау» великое благо, а что считали в ЦК ВЛКСМ — им видней, в ЦК, но премию после долгих мытарств присудили и… «Русская служба Би-Би-Си» передала отречение от нее одного из трех лауреатов, поэта Ильи Кормильцева.
Заметим по ходу, что это было едва ли не единственное столкновение «Нау» с политикой. Как ни странно, авторы «Скованных одной цепью» и «Шара цвета хаки» в дело реально-политического преображения Отечества нашего старались не лезть. Лишь однажды бес их попутал поучаствовать в сборном концерте в поддержку демократов, то были времена выборов в Верховный Совет РСФСР, времена всенародной поддержки «демократических тенденций», в качестве носителя которых и возник Геннадий Бурбулис. «Носитель» страшно нервничал и, поскольку сам бутылку купить не догадался, быстренько самоопределился в виночерпии. А бутылка была музыкантская, горбачевская, дефицитная. Бурбулис дрожащей рукой разливал и себя не забывал; рокеры косились …
«Сейчас понятно, что Геннадия Эдуардовича Бурбулиса нельзя было выбирать даже в управдомы, — признавался впоследствии Илья Кормильцев („Солидарность“, N9, 93), — но мне не стыдно, потому что Геннадий Эдуардович нам ничего не платил… Таким образом, это была действительно народная поддержка, пусть ошибочная…» Тогда же самому Кормильцеву было сделано предложение на предмет выдвижения в народные депутаты ультрамодного, освященного массой «демократических» имен, Верховного Совета РСФСР. Если вспомнить, что именно тогда в высшие органы законодательной власти без труда попадали и модные телеведущие, и шарлатаны, и просто психопаты, лишь бы подемократичней, нетрудно предположить, что перспектива проникновения Кормильцева в Верховный Совет была более чем реальной. Однако Илья Валерьевич крякнул и от всенародной поддержки наотрез отказался.
А позднее — забежим чуть вперед — уже весь «Наутилус» отказался выступать в грандиозном концерте 21 апреля 93-го на Васильевском спуске. Перед Всероссийским референдумом, в поддержку Ельцина. Участие в «поддержке» обещали оплатить, «Наутилус» заявили в афишках, в чем явно перестарались.
Однако вернемся к премии Ленинского комсомола. Собственно отречение происходило вечером по телефону, Илья ждал звонка и страшно волновался, несмотря на то, что все было заранее оговорено. А когда снял наконец трубку, незаметно для себя, непроизвольно выключил в комнате свет. Ему было страшно. Плюрализм плюрализмом, а хрен его знает, чем все могло кончиться… Говорил он что-то не совсем внятное про «политическую организацию» и гнусную роль подписавшегося под премией А. Иванова в политической травле несчастного рок-н-ролла, телефонная связь традиционно не ладилась, Илье приходилось в трубку орать; в результате все прошло в пересказе комментатора Григория Нехорошева.