Страница 90 из 122
Видно, и он принюхивался к ветру. Потом чертыхнулся и сказал:
— Только этого нам не хватало. Хотя, в это время года настоящей пурги, пожалуй, быть не должно.
— Как сказать. Помню, пытался я проехать Орлиным перевалом в первых числах июня… Пришлось повернуть назад. Снег лошади по брюхо, а мы и полпути до вершины не сделали. Парень, который почту разносил на снегоступах, говорил, что на вершине намело девять футов. Он там палку с зарубками поставил.
— Ну, ведь это не за один же день нападало.
— Все, до последнего дюйма! За два дня до этого дорога совсем чистая была.
— Орлиный перевал повыше.
— Так-то оно так. Но и здесь почти восемь тысяч. Тоже не низко.
— Может, и отменить придется, — высказал Джил предположение.
— Все зависит от того, насколько, по их подсчетам, угонщики нас опередили.
— Да, удовольствие ниже среднего, — сказал Джил. — Но, конечно, мы будем продвигаться вперед куда быстрее, чем они. Дураком надо быть, чтобы выбрать этот путь для перегона скота. И потом, ведь им пришлось остановиться на привал, как только стемнело. По этой дороге скот впотьмах не погонишь.
— По той же причине мы можем проехать мимо них, даже об этом не догадываясь.
Джил задумался, потом сказал:
— Лишь в том случае, если они сделали привал у брода на старице. Отсюда до самого Пайкс Хола нет другого места, куда можно согнать скот голов сорок.
Старицей называли раздол высоко в горах. Мы с Джилом раз проболтались там пару дней. В длину он мили две или три. В ширину — полмили или три четверти. Со всех сторон горные вершины, почти все лето покрытые снегом. Ручей, пробегающий посредине, делает петлю, как змея, пытающаяся сдвинуться с места на сыпучем песке. По обе стороны ручья полого поднимается луг, и тогда, поздней весной, он весь пестрел лиловыми и золотистыми фиалками величиной со сливу. За лугом начинается строевой лес, восходящий затем к самым вершинам. Чудо какой раздол, прохладный, пропахший хвоей и совершенно безлюдный. Если кто в него и сворачивал, то только в засуху. Проезжая в конце лета по дороге мимо, вы могли увидеть овчара, издали совсем маленького, со своим стадом, осликом и собаками. Остальное время здесь хозяйничают белки, бурундуки да горные сойки. Все они резвятся на опушке, галдят, ссорятся и милуются.
В разделе однажды кто-то поселился и пробовал заняться сельским хозяйством. Под сенью нескольких деревьев, отделившихся от леса с западной стороны, поставил себе бревенчатую избу под крутой крышей, чтобы не залеживался снег. И загон построил, и настоящий сарай с сеновалом. Но кто бы ни был этот человек, отказался он от своей затеи давным-давно. Дверь и окна в избе высажены, дощатый пол прогнил и пророс сеянцами сосны и полынью. От загона осталось несколько столбов, сарай сплющило снегом: стены подломились, и сверху их придавило крышей. По кружкам почернелого камня видно было, где случайные заезжие, вроде нас с Джилом, жгли костры из обломков сарая и изгороди.
Мы потолковали, остановятся ли угонщики в этом разделе. С южной стороны дорога подходит к нему почти вплотную; хорошее пастбище, и вода есть, и бурелом на топливо. Вот только проход в него всего лишь один, по крайней мере для тех, кто гонит скот. С трех остальных сторон его обступают крутые горы, поросшие у подошвы дремучим лесом. Выше непролазные заросли шиповника, еще выше растресканный от морозов, оползающий глинистый сланец; даже преодолев все эти препятствия, вы лишь заберетесь дальше в горы. Второго места на дороге, где бы они могли сделать привал, нет. Правда, есть поляна на самой вершине, но там ни травы, ни воды. И дорога вниз, по ту сторону, не лучше этой — крутая и узкая на всем протяжении; несколько небольших водомоин, только-только годных, чтобы дилижансу съехать с дороги, дать лошадям передохнуть, но не для того, чтоб вместить сорок голов скота. Сколько мы ни крутили, получалось, что им надо сделать привал на старице или идти вперед не останавливаясь.
На вершине ветер ударил в полную силу, словно мы вылезли из укрытия. Он был сырой и страх какой холодный; вроде бы я почувствовал на лице несколько снежинок, но оно успело так одеревенеть, что уверенности у меня не было. Даже лошади пригибали морды, спасаясь от ветра.
На поляне Тетли и Мэйпс остановили нас, чтобы снова дать лошадям роздых, и тут же затеяли спор как раз о том, о чем говорили мы с Джилом — о дороге и о старице; раздались голоса и за то, чтобы повернуть назад. Говорили, что, поскольку начинается снег, при таком ветре пурги не миновать. Однако, Тетли стоял на своем, мол, тем более надо погоню продолжать: если их следы снегом заметет, да еще день-два они выиграют, как раз, чтобы перетаврить, и с чем мы тогда останемся? Дэвис — на этот раз Мур его поддержал — предложил послать пару ковбоев в Пайкс Хол уговорить тамошних задержать угонщиков. Я сразу понял, куда он гнет. Для большинства жителей Пакс Хола Кинкэйд был никто, да и скот угнали не их. Порядка ради угонщиков они, конечно, задержат, но до приезда шерифа ничего предпринимать не станут. Уайндер и Мамаша взяли сторону Тетли. Уайндер обвинил Дэвиса и даже Мура в трусости: они-де готовы дать угонщикам уйти, только бы от дела увильнуть. Дэвис подтвердил, что готов скорее на волю десять душегубов отпустить, чем иметь на своей совести одного повешенного безвинно. Тетли сказал, что невинных вешать не собирается: он намерен сперва получить бесспорные доказательства, которые даже Дэвиса удовлетворят. Фернли представилось, что и Тетли собирается тянуть канитель. Он заявил, что предпочитает повесить убийцу, чем расстрелять, потому что это более постыдная смерть, но скорее сам всех троих из-за куста перестреляет, чем даст хоть одному покинуть горы безнаказанно. Я попробовал остановить Джила, когда он начал, но он только отмахнулся от меня и выложил Фернли, что никто, кроме конокрада, не станет убивать человека из-за куста — тем более троих за одного, если к тому же никто с поличным не пойман. Фернли полез было на Джила — за что я его порицать не могу, но в темноте они друг друга не сразу нашли, а потом уж их и разняли. Я попытался урезонить Джила, но он только сказал с отвращением: «А, к черту все» — и плюнул так, будто плевок всем нам предназначался, и поехал вперед один. Похоже было, что предстоит длинная новая перебранка. Сразу, как мы остановились, я стал гонять Пепла взад-вперед по краю поляны, чтобы не дать ему остыть слишком быстро, ну, и из разговоров кое-что услышать. Несмотря на мороз, Пепел сильно вспотел от подъема.
Затем я пустил его на опушку, где деревья немного защищали от ветра, нагнулся, взял пригоршню прошлогодней хвои и хорошенько протер его. Хвоя была колючая, так что он забеспокоился, но когда я еще и снежком обтер, ему это понравилось. Снег был жесткий и зернистый, и у меня в руках снова зациркулировала кровь. Уж кончали бы они свои разговоры! С другой стороны, и спешить никуда не хотелось. Я рад был постоять на ногах и размяться немного. Совсем закоченел в седле. И вдруг кто-то в толпе прокричал нараспев:
— А, ну, расступись, ребята, лошади бегут!
Тетли, кажется, команда не понравилась, во всяком случае, он быстро начал отдавать другие распоряжения, но недостаточно громко, так что я не расслышал. Всадники поспешно рассыпались во все стороны. Мне видны были лишь неясные очертания конной толпы, распадающейся веером и очищающей середину. Сквозь вой ветра я не слышал голосов, не долетало и приближающегося конского топота. Словно разметывало по сторонам тени, похожие на обрывки облака, разлезшегося на фоне луны. Средняя часть поляны опустела и посерела, готовая к чьему-то появлению. Я понял, отчего не понравилась Тетли та команда, помимо того, что незачем так орать: среди наших ребят, рассыпавшихся по опушке, не нашлось бы ни одного, кто рискнул бы выстрелить по поляне, зная, что по другую сторону стоят тоже наши. Четверо или пятеро всадников сбились в кучу и ускакали в темноту, туда, где на поляну выходила дорога. Среди них, как мне показалось, был и Тетли. Он в таких случаях не терялся. Судя по предупредительному окрику, я ждал, что лошади вот-вот будут здесь. Однако, как я ни напрягал слух, никакого топота слышно не было, только завывание ветра меж густых сосен, гул, возникавший вдруг в высоте, похожий на взрывы аплодисментов в заоблачном пространстве, да шум потока, слабо вторившего ветру. Да еще за спиной у меня постанывали сосны, что повыше.