Страница 89 из 122
— Что, Джил, тебе всё те три парня на виселице мерещатся?
— Нет, — сказал он, очнувшись. — Я про них и думать забыл, пока ты не напомнил. Чего мне теперь о них печалиться?
— Что же тебя грызет?
Он не ответил.
— Я считал, что ты любишь всякие заварушки. Думал, станешь добиваться, чтоб тебе какое-нибудь поручение дали.
— Я не против того, чтобы повесить угонщика, — громко сказал он. Ехавшие впереди повернулись в седлах и стали всматриваться в нас. Кто-то сердито шикнул. Тут я обиделся за Джила; так всегда у нас с ним: постоянно между собой ссоримся, а чуть что, друг за друга горой. Хотя есть между нами разница. Джил и впрямь любит подраться. Обозлившись, любит дать волю рукам, схватиться с кем-нибудь, бить наотмашь, не жалея кулаков; я же дерусь потому, что Джил, если ему придет охота кого-нибудь отдубасить, становится таким несносным, таким неотвязным, что мне волей-неволей приходится принимать бой, чтобы не оказаться в трусах.
— Что за секреты, — сказал я так же громко, как Джил. — Или боитесь, что та троица нас в окружение возьмет?
Тот, который шикнул, осадил лошадь и повернул ее вполоборота. Был это старый Бартлет. Я подумал, он пошлет ее прямо на нас, но Джил ехал ему навстречу с таким видом, будто сам не прочь помериться силами, и Бартлет вернулся на свое место в строю, однако, не спеша, желая показать, что Джила не боится.
Когда все угомонились, Джил сказал:
— Я вовсе не против, чтоб с убийцей разделаться. Не нравится только, что это будет в темноте. Всегда найдется дурак, который начнет палить по любой движущейся мишени, хотя бы мальчишка Грин, или Смит, а, может, и молодой Тетли.
— Этот стрелять не станет, — сказал я.
— Может, и нет, но его напугать — раз плюнуть. Да он уже напуган. А у него револьвер. Но меня, собственно, не это сильнее всего беспокоит. Я предпочитаю командиров сам себе выбирать. А тут мы никаких командиров не выбирали, однако, вон они, тут как тут. Нас попросту втравили в дело. А кто втравил? Малец Грин, прискакавший с какой-то бредовой историей, в которой, насколько я помню, он сам запутался, и Смит с Бартлетом, которые его раздули, да еще Осгуд, потому что он нас раздражал. Ничего себе командиры…
— Никто нас не заставлял, — сказал я.
— Они и заварили, они да еще Фернли. Не то чтобы я Фернли с ними равнял. Фернли вообще-то кремень. Но уж если взбеленится, удержу нет. Такое дело лучше без него решать. Теряет власть над собой. Помню, — начал он рассказывать, — раз видел я, как Фернли в ярость впал. Мы тогда вместе у Хэзи на ранчо работали, на реке Гумбольдт. Мясной скот отгоняли. Какой-то умник для улучшения породы надумал в ту весну запустить уймищу лонгхорнов в свое стадо. А они огромные, что твой фургон, и бешеные. Некоторых гуртить просто невозможно; быстрые как кони, и в стадо ни в какую не желают идти, как волы. Приходилось вылавливать по одному, арканом, словно на таврение. Ну, вот, в самый разгар этой кутерьмы, когда пыль столбом, один из лонгхорнов, серый пятнистый бык, с сильными, как у лошади, ногами и с аршинными рогами, изловчился и поднырнул под кобылу Фернли, вспорол ей брюхо — будто рыбу выпотрошил; кишки вывалились, и хлынула черная кровь. Бык дернулся, но оказалось, что рога ушли глубже, чем мы думали. Лошадь еще стояла на негнущихся ногах, пытаясь освободиться от него, но тут вдруг захлестала красная кровь, и ноги у лошади разом подломились. Фернли успел соскочить — он ведь быстрый и ловкий, как кошка. Но затем он знаешь что сделал? Глянул на лошадь — это была его любимая, четыре года на ней ездил — и тут же как безумный кинулся за быком. Право слово, кинулся, на своих ногах, без револьвера, без ножа, словно голыми руками собирается ему шею свернуть! Слава Богу, я увидел, да еще поблизости оказался другой парень, Корнуэлл — Корни мы его звали — и я крикнул ему. Мы сумели завернуть быка, прежде чем он успел добавить еще одну дыру в придачу к той, которую он Фернли в боку проковырял. Не очень глубокую — так, только кожу и мясо пропорол. Но Фернли и этого показалось мало. Он как дикая кошка у нас из рук рвался, чтобы опять на быка кинуться. Я до того обозлился, что готов уже был отпустить его, пусть бык из него котлету делает, но Корни давно был с ним знаком и знал его норов. Так вот, Корни слез с лошади и говорит мне: «Ну-ка, отпусти его!» Я отпустил его, и он как ненормальный кинулся с кулаками на Корни. А Корни стоит себе спокойно, и только Фернли подбежал, а он его тут же аккуратненько уложил. Фернли сник, как пустой мешок, и нам пришлось добывать воду на полевой кухне, чтобы его в чувство привести. Казалось бы, уж достаточно? Корни жизнью рисковал, слезая с лошади в такой момент. Бык-то был разъярен не меньше самого Фернли, все крутился вокруг нас, норовя хоть разок еще кого-нибудь в бок боднуть. Я из сил выбивался, только б его не подпустить. Он окончательно осатанел, а мне не улыбалось потерять свою лошадь тем же манером. Думаешь, Фернли нам спасибо сказал? Ничего подобного! Лежал в тенечке у походной кухни, пока повар, как умел, ему бок перевязывал, и так на нас смотрел, будто готов обоих ножом садануть. Если б что, ей-Богу, я б так ему дал, что он у меня долго бы не опомнился! Только Корни меня урезонил. Почти до самого конца отгона Фернли нас взгляда не удостаивал. И по сей день о том случае ни слова. Надолго зло затаить умеет, ничего не скажешь. — Я думал, Джил отклонился от темы, но, оказывается, нет: — И вот такой мужик будет решать, когда до решения дойдет…
— У него будет время все обдумать, — ответил я. — Тут совсем другое дело, Тетли сумеет его остановить, если что…
— Ни Тетли и никто другой, — сказал Джил. — Да, кстати, Тетли-то кто выбирал? Не наш он вовсе, зазнавшийся южанин, черт бы его взял!
— Поднял-то нас на дело как-никак Тетли, — напомнил я.
— Не нравится мне это.
— А мы можем и назад повернуть. Нет такого закона, который бы нас обязывал к этому отряду присоединяться.
— Ну, уж нет, — поспешно возразил Джил. — Взялись так взялись. Я хуже других, что ли? Ты смотри, держи ухо востро, — прибавил он. — Не поддавайся ни Дэвису с Осгудом, ни этому пустозвону Тайлеру. Никто ничего не сможет нам пришить, пока мы все заодно, и они это прекрасно знают.
— Не я завел этот разговор.
— И не я. Я просто хочу предупредить тебя, что кое за кем из этой публики нужен глаз да глаз. За Фернли, за Бартлетом, за Уайндером и за Мамашей, да и за Тетли тоже. Я не позволю, чтобы какой-нибудь обходительный прохвост втянул меня в дело, которое я не одобряю. Только и всего…
— Тебе и карты в руки.
— Хватит с меня, заткнись! — прикрикнул он.
Дальше мы ехали молча. Джил — все еще досадуя, оттого что никак не мог прийти в равновесие, я же — посмеиваясь над ним, но про себя. Он бы меня конем растоптал, попробуй я только хихикнуть.
Подъем стал покруче — я так и чувствовал, как напрягаются под седлом мускулы Пепла, слышал его прерывистое дыхание… Затем мы въехали в теснину, и стало ясно, что мы почти на самом верху перевала. Дорога шла по краю утеса, и стена ущелья, по ту сторону потока, была всего в футах двадцати от нас. В такую ночь невозможно предположить, что темнота может сгуститься. Однако, в ущелье оказалось еще темнее. Сбоку отвесно поднималась скала футов на сорок-пятьдесят. Стук копыт с трудом одолевающих подъем лошадей отзывался, ударившись о нее, легким эхом, которое не заглушали даже ветер и ревущий поток. Ветер в ущелье был сильный.
Мы все жались поближе к скале, поскольку противоположная сторона, с обрывом, была едва различима.
Я ехал со стороны скалы. Время от времени мой сапог чиркал по камню, а иногда мы стукались стременами с Джилом, который ехал почти вплотную ко мне. Его лошадь чуяла обрыв и беспокойно вертелась, норовя заглянуть в него.
— Хорошенькое местечко для засады, — сказал Джил, давая понять, что согласен снова разговаривать.
— Тут втроем можно сто человек уложить, — поддакнул я.
— На это они не пойдут.
— Я тоже думаю, что нет. — Через минуту я сказал: — Снег будет…