Страница 103 из 122
— Свяжите их порознь, Мэйпс, — распорядился Тетли.
Отовсюду стали протягивать веревки, Смит и Уайндер помогали Мэйпсу. Только с одним Мартином оказалось непросто справиться. Он потерял голову. Наконец все трое стояли порознь, с руками, плотно примотанными по швам несколькими оборотами веревки. Ноги оставались несвязанными, чтобы сами могли дойти до места. У каждого на шею была надета петля; к каждому был приставлен человек, чтобы придерживать конец веревки.
Несмотря на все старания, Мэйпс не смог удержать Мартина в стоячем положении — тот повалился на колени. Что он там бормотал, разобрать было невозможно. Когда Мэйпс снова поднял его на ноги, он устоял, но шатался, как деревце на переменчивом ветру. Теперь можно было разобрать отдельные фразы:
— Один ведь совсем маленький, — лепетал он, — совсем еще дитя. Им жить будет не на что, они же нищие. Никого у них нет, и жить не на что, совсем одни останутся…
— Отведите их, — велел Тетли, указывая на дерево. Это была сосна с отколотой молнией вершиной. Один сук, длинный и прямой, протянулся над поляной футах в двадцати от земли. Этот сук мы уже все приметили.
— Мексиканца беру я, — сказал Фернли. Тетли кивнул и послал кого-то из ребят за конями угонщиков.
Мартин продолжал упираться, и когда его подпихивали вперед, не закрывая рта, молил:
— Погодите немного, ведь это совсем не по-людски. Погодите немного…
Старый Хардуик споткнулся и чуть не упал, но удержался на ногах. Он молчал, только рот был приоткрыт и глаза выпучены до невозможности. Мексиканец шел твердо и только криво усмехался, будто с самого начала ничего другого не ожидал.
Когда всех троих выстроили в ряд под суком, в ожидании их лошадей, Мартин сказал:
— Я должен написать письмо. Если в вас осталось что-то человеческое, вы должны хотя бы это мне позволить. — Дыхание у него вырывалось со свистом, но голова, по-видимому, снова работала.
— Что ж нам всю ночь здесь торчать? — сказал ему Мэйпс, готовясь накинуть на сук веревку с толстым узлом на конце, специально для этого завязанным.
— Так ли уж он много просит, Тетли, — сказал Дэвис.
Старый Хардуик, по-видимому, сообразил что к чему и забормотал, что боится темноты, что де умирать в потемках не хочет, в потемках ему разное мерещится.
— Он и правда темноты боится, — сказал Мартин. — Неужели до рассвета подождать нельзя? Так ведь и принято как будто.
Ребята, приведшие трех лошадей, остановились с ними в стороне. Фернли держал конец веревки от петли на мексиканце. Он злобно сказал Тетли:
— Ну, что вы там раздумываете, Тетли? Они оттянуть стараются, вот и все! Трусят, вот и стараются оттянуть! Вы что, хотите, чтобы Тайлер с шерифом нас здесь накрыли и не дали б дело сделать? — И, словно считая вопрос решенным, перекинул конец веревки через сук.
— В такой снег они не поедут, — сказал Дэвис.
— Пожалуй, вы правы, — сказал Тетли Дэвису. — Хотя я и не уверен, что вас это порадует. — Он спросил Бартлета: — Который теперь час?
Бартлет вытащил из кармана жилетки толстые серебряные часы и посмотрел на них.
— Пять минут третьего.
— Ладно, — сказал Тетли, подумав немного. — Подождем до рассвета.
Фернли стоял, держа конец веревки и испепеляя взглядом Тетли. Потом усмехнулся одной половиной лица и сдернул с ветки веревку с таким видом, что, мол, с него хватит.
— А что? — сказал он. — Пускай сукины дети как следуют прочувствуют! — Затем вяло пошел к костру и встал сбоку, в стороне от всех. Он внутри так и кипел, даже со спины было видно.
Собственно говоря, никто из нас этой отсрочки не приветствовал, поскольку предстояло пройти через все снова. Но как откажешь людям в таком положении в этих трех или четырех часах, если они им так уж нужны?
— Ну-с, ваше преподобие, — сказал Тетли Спарксу, — можешь со своими обязанностями не спешить.
Кто-то предложил запереть пленников в хижине, но Тетли сказал, что там слишком холодно и печки нет. В костер снова подбросили, и всех троих рассадили вокруг него, подальше друг от друга. Я никак не мог решить, куда мне деваться — с одной стороны, хотелось быть поближе к огню, с другой — подальше от этих людей.
Мартин попросил, чтобы ему развязали руки.
— Я так писать не могу, — объяснил он. Мексиканец тоже что-то сказал по-испански.
— Он есть просит, — Амиго ухмыльнулся. — Говорит, голодный очень, говорит, дорога была длинная и разговор очень-очень длинный. — Мексиканец улыбался нам, пока Амиго переводил его слова.
— Развяжите всех, — распорядился Тетли и назначил Смита, Мура и Уайндера держать их под прицелом.
Когда Мартина развязали, он пересел на бревно. Потирая запястья, попросил карандаш и бумагу. У Дэвиса в кармане оказалась небольшая бухгалтерская книжка в кожаном переплете и карандаш. Он передал их Мартину, указав на пустые страницы в конце книжки. Однако, у Мартина так дрожали руки, что писать он не мог. Дэвис предложил написать за него. Но тот сказал, что это скоро пройдет; он предпочитает писать сам.
— А может, и другие хотят написать? — спросил его Дэвис.
— Спросите Хуана, — сказал Мартин, взглянув на мексиканца. Каждый раз при взгляде на него лицо у Мартина становилось озадаченным, будто он хотел что-то сказать, да не решался. — А старика и спрашивать нечего, — прибавил он, подняв глаза на Дэвиса и не забыв улыбнуться в знак благодарности. — Он и знать-то не будет, что написать и как. Да и есть ли у него кто-нибудь? Он помнит только тех, кто с ним рядом.
На вопрос Амиго мексиканец ответил, что нет, писать он не хочет. Почему-то его даже развеселила мысль, что он может кому-то писать.
Мамаша собралась покормить мексиканца и теперь обследовала вьюки угонщиков, прислоненные к стене хижины. Она вытаскивала предмет за предметом, громко объявляя, что ею обнаружено. Продуктов было куда больше, чем могло понадобиться троим людям поесть два раза в пути. Например, целый куль свежей говядины — она была завернута в бумагу и сложена в мешок, а мешок наполовину закопан в старый сугроб с подветренной стороны хижины. Был и кофе.
Мамаша успела перечислить всего лишь часть обнаруженных продуктов, когда Смит заорал, чтоб она готовила ужин на всех. Он стал громко объяснять: раз уж нужно мерзнуть и лишаться сна из-за того, что кто-то боится темноты, необязательно к тому же голодным сидеть, да и хищением это никак не назовешь, потому что к тому времени, как еду мы съедим, она все равно будет уже ничьей. Он ухитрился притащить с собой бутылку и теперь, в минуты временного затишья, к ней прикладывался. Сам он был в восторге от своего остроумия.
Несколько человек оглянулись и смерили Смита недобрым взглядом, но большинство сделали вид, что заняты своими мыслями и не расслышали. Не промолчал только Мур, который сказал Мамаше, что есть ничего не будет; его поддержали и другие. Смит обозвал нас слюнтяями, но, не получив ответа, заткнулся: понял, отчего мы так. Как можно есть на глазах человека принадлежащую ему еду, а потом его же повесить?
Однако, когда Мамаша принялась с помощью Спаркса готовить, многие изменили свое решение. Нестерпимо аппетитный запах шел от жарившегося мяса, капающего жиром и подгорающего на угольях. Никто из нас с полудня толком не ел, а то и с раннего утра, воздух был морозный, со снежком, и припахивал хвоей. На таком воздухе жарящееся мясо пахнет особенно хорошо.
Джил заставил меня выпить кофе, потому что зубы у меня стучали. Я не то чтобы замерз, а просто захирел от потери крови. Кофе доставил мне большее удовольствие, чем прежде выпитое виски, после чего я украдкой взял кусочек мяса, постаравшись, чтобы Мартин не видел. Однако, пожевав немного, я понял, что все равно есть не смогу. И налил себе еще кофе.
Спаркс отнес пленникам мяса, хлеба и кофе в их собственной посуде. Мексиканец ел, понемногу накладывая в рот, не спеша и с удовольствием. Его крепкие челюсти равномерно двигались, и отблески костра играли на них. Он запивал мясо большими глотками кофе, и в знак одобрения кивал Мамаше. Покончив с едой, он глотнул виски, предложенного Джилом, скрутил и закурил сигарету и уселся, скрестив ноги, пуская дым двумя тонкими струйками через нос и одной широкой, разраставшейся в облако, изо рта. Он смотрел на костер и подчас улыбался про себя, наверное, своим воспоминаниям.