Страница 4 из 10
- Козу ты спер?
- Ну, я. Да она дурная, твоя коза-то. Ты сам дурной - и коза твоя дурная оказалась. Подохла твоя коза, Однорук. Если хочешь, принесу. Да зачем она тебе дохлая? Я и не понесу. Кому, нужна дохлая коза? Никому! Даже тебе, Однорук, не нужна. Давай деньги. Эй, Однорук, ты оглох, что ли?
- Нету у меня.
- Дурной ты человек, Однорук. И дети твои дурные. Старшой, как уехал с острова, так и не пишет совсем.: А говорили - умница, светлая голова. Забыл он тебя, Однорук. А младший? Вымахал - смотреть страшно, здоровый как вол, а не работает, бродит по Лишайникам да девок портит. Одно слово - балбес. Ладно, Однорук, тащи вина.
Однорук отложил сети и направился к погребу.
- Похолоднее, Однорук! - закричал ему вслед Бородавочник.
Выпили, потом еще.
- Вот за что люблю тебя, Однорук - вино у тебя хорошее. У Губатого тоже хорошее, но у тебя лучше. Налей-ка еще стаканчик.
Вдруг над сопками пронеслось раскатистое: "У-уууу!"
Бородавочник сразу засуетился.
- Ну ладно, Однорук, пойду я, а то твой младший возвращается. Завтра еще зайду - ты уж деньги достань - нехорошо ведь, а, Однорук?
И, поднявшись, Бородавочник заковылял прочь.
- Здорово, батя! Смотри, чего я принес, - Голован запустил руки в мешок и вытащил пригоршню ягод. - Я, батя, брусники принес.
Руки у Голована были здоровые, еще больше, чем у Однорука, и волосатые. И весь он был волосатый, этот Голован, весь в отца.
- Зачем к тебе приходил Бородавочник?
- Денег просил.
- Ты бы ему по голове дал, чтоб больше не просил. По голове дашь - больше просить не будет. Жалко меня не было - я бы дал. По голове. Пожрать есть чего?
- Нету.
Однорук подошел к сыну.
- Я сети починил, скоро в море пойдем.
- Пошли сейчас.
- Вечером пойдем. Вечером стихнет.
И Однорук повернулся к морю.
- Ну, кто там еще? Да не стучи, дверь сломаешь.
- Открой, Губатый! Это я, Бородавочник.
Губатый отодвинул ржавый засов, скрипнула дверь.
- Ну что, спишь? А, Губатый?
- Ну.
- Много спишь, Губатый. Так и жизнь проспишь. Вином угостишь, Губатый?
- Ну.
- Хорошее у тебя вино, Губатый. У Однорука тоже хорошее, но у тебя лучше. Налей-ка еще.
Губатый налил.
- Слыхал, Губатый, Однорук в море собрался.
- Ну?
- Неспроста это, Губатый. В такую погоду просто так в море не выходят. Видать, Однорук что-то задумал. А иначе б зачем он в такую погоду сети чинил? Видать, задумал что-то.
- Ну?
- И главное, Голован вернулся. Сам знаешь, Голован просто так не возвращается. И сети чинят не просто так. Разумеешь?
- Ну.
- Гад он, этот Однорук. Гадом был, гадом и остался. Денег не дает. У тебя денег нет, а, Губатый?
- Не-е…
- Плохой у тебя дом, Губатый. И забора нет. И собаки тоже нет. Хочешь собаку, а, Губатый?
- Ну.
- Есть у меня собака. Для тебя, Губатый, и собаки не жалко. Хорошая собака, завтра приведу. Давай деньги.
- Не-е.
- Жадный ты, Губатый. Вот сидишь здезь, шлепаешь губами… - Ты это… Ты это брось… - Губатый приподнялся и насупился. - Ну, ну. Ладно тебе, я пошутил. Пойду, Губатый, пора мне. А насчет Одорука подумай - неспроста ведь, а?
- Ну.
- Где бруснику брал?
- У Гнилого Ручья, за просекой.
- Ну-ка, подтолкни. Во, во.. Хорош. Запрыгивай! Ну, с богом! - сказал Однорук и неловким движением снял шапку.
- А ты, батя, голова. И впрямь поутихло, только вот туман. Ни хрена не видно.
- Парус взял?
- Взял. Куда пойдем? К мысу?
- У Мыса нет ничего. Пойдем дальше.
- Туман, батя! Ты посмотри… Хотя, конечно, водоросли жрать надоело. Тошнит от них. Вот. они где у меня эти водоросли. Густой туман расстилался белой пеленой и, казалось, лодка плывет в парном молоке.
- Что братан пишет? - спросил Голован, не глядя на отца. - Непонятно пишет. Мудрено. Бородавочник читал - так я мало что понял. Про какие-то секретные Парники, про Муравьев каких-то. - Видать совсем его там задурили.
- Разматывай сети, дальше не пойдем. Сеть медленно опускалась в мутную воду, легкие волны игриво бились в борт лодки: пахло морем. Теперь нужно просто сидеть и ждать. Может быть, сегодня улыбнется удача. Хорошо бы.
6
Пока Махо тупо рассматривал плакат "Овладевай почерком чемпиона", появившийся неизвестно откуда, институт наполнялся слухами. Поговаривали о реорганизации, слиянии и переориентации. И чем больше об этом говорили, там меньше это нравилось. Слишком уж явно попахивало окопами.
Когда-то давно волна увлечения наукой захватила Махо, и он стал биохимиком. Четвертый год идет война, многое изменилось. Занятия чистой наукой теперь не поощряются. Не даром три четверти сотрудников института работают над созданием экономичных гербицидов. Но и этого оказалось мало, сейчас где-то наверху решается судьба института. Формально каждому будет дано право сделать выбор, но, в действительности, все уже решено заранее. Тем, кого военные признают профессионально пригодными, будет предложено принять участие в работах над Проектом, остальных выставят за дверь. А там перспектива одна - пехотный батальон и в окопы. Что это за Проект такой, никто не знает, но заниматься им все-таки значительно привлекательнее - изумительные возможности, белый халат, зарплата в конверте… Исследования, представляющие интерес для национальной безопасности, всеобщее уважение, никаких финансовых затруднений, Нужна центрифуга - пожалуйста. Электронный микроскоп - не забудьте расписаться.
"Просто чудо, что есть люди, которые работают в таких условиях, - подумал Махо. - И у меня все это было бы, если бы не проклятая неприязнь к военным!"
Ему почему-то всегда казалось, что военные от науки постоянно занимаются чем-то грязным, преступным. Что ж, можно было и дальше строить из себя пацифиста и интеллектуала и твердить под нос: "Я пацифист, я пацифист," но эту болезнь быстро вылечивают в окопах. Там все проще, хочешь жить - огнемет на плечо и шагом марш выбирать позицию.
Неожиданно открылась дверь, и на пороге показался директор института. Было видно, что он взволнован. За ним в комнату вошли бравого вида полковник и человек в штатском. Махо поднялся и поздоровался.
- Вот, - сказал директор. - Махо. Это он и есть.
"Если меня допустят к Проекту, видит бог, ломаться я не буду", - подумал Махо.
- Вот зтот? - спросил штатский.
Он пристально посмотрел Махо в глаза, в потом сказал, обращаясь к директору:
- Оставьте нас. Мы к вам зайдем позже.
Директор неловко поклонился и вышел, осторожно закрыв за собой дверь. Полковник подошел к двери, подождал мгновение, затем открыл ее, сказал: "Идите, идите," и вернулся в комнату. Махо стоял и ждал. Полковник с сомнением разглядывал его. Он привык не верить штатским.
- Ладно, - сказал он, решившись. - Введите в курс дела. Человек в штатском достал папку и начал читать. - Пото Махо. 24 года. Холост. Биохимик. Печатные работы есть. Проверку прошел. В попустительстве не замечен. К либералам относится с осторожностью. В антигосударственных выступлениях не замечен. - Хорошо, - сказал полковник. - Ближе к делу. - Институт прекратил свое существование. Работа над Проектом будет осуществляться в наших специальных учреждениях. Вам предоставляется возможность принять посильное участие в выполнении задания особой важности, имеющего огромное значение для Министерства Обороны. Беспрецедентный случай… Он замолчал, а потом вдруг мрачно, не скрывая своего раздражения, произнес сквозь зубы: - Ты что, не доволен? Почему я не могу прочитать на твоем лице радости? Признан негодным к строевой? На воду в колене не надейся! Сейчас на это плюют. С такой ерундой - прямая дорога в действующую. А если и в самом деле возникнут затруднения с призывом, то я всегда к твоим услугам. Протолкну! Вижу, не пахнет у тебя белым листком. И это хорошо.