Штормовой день

Я произнесла его имя, и он обнял меня, крепко прижал к себе, целуя в глаза, щеки, губы. София глядела на нас, но я не обращала на это внимания. Я говорила себе, что она давно мертва, а Джосса я уже вычеркнула из своей жизни. Зачем же мне обращать внимание на то, что думает обо мне он или она?

Наконец Элиот сказал:

— Нам пора. — Он слегка отстранил меня со словами: — Тебе надо принять ванну, смыть всю эту грязь с лица, а я должен достать лед из холодильника и заготовить все необходимое, чтобы выступить в роли усердного виночерпия для Гренвила и матушки.

— Да. — Я высвободилась из его объятий, отвела прядь волос с лица. Я чувствовала жуткую усталость. — Который час?

Он взглянул на часы. Ремешок на них, который я ему подарила, был еще совсем новенький и поблескивал.

— Почти половина восьмого. Мы могли бы здесь хоть всю ночь оставаться, но, к несчастью, жизнь продолжается.

Я устало поднялась. Не глядя на портрет, я подняла его и поставила обратно — в укромный пыльный угол с его паутиной и пауками, опять повернув лицом к стене. Потом я взяла наугад еще несколько холстов и поставила их так, чтобы завалить, загородить портрет. Вот теперь, говорила я себе, все стало как прежде. Кое-как мы прибрали в мастерской и прикрыли холсты упавшими и пропыленными простынями. Элиот выключил торшер, я взяла фонарик. Мы вышли, погасив верхний свет, закрыв и заперев дверь мастерской. Элиот взял у меня фонарик, и вместе, вслед за прыгающим кружком света, мы пошли по тропинке, то и дело оскальзываясь, спотыкаясь о притаившиеся кочки и камушки бордюра; а потом взобрались на блестящие от дождя мокрые ступени террасы. Над нами высился дом, за задернутыми шторами которого горел свет, а вокруг бушевал ветер и гнулись, раскачивались безлистые деревья.

— Вот уж не знал, что непогода может так долго длиться, — сказал Элиот, открывая боковую дверь, и мы опять очутились в доме. Холл встретил нас теплом и ощущением безопасности, и пахло в нем вкусно: тушеной курицей, которая готовилась на ужин.

Мы расстались. Элиот направился в кухню, я же поднялась наверх, чтобы скинуть с себя грязную одежду, налить ванну и понежиться в теплом ароматном пару. Я смогла наконец расслабиться и ни о чем не думать. Я слишком устала, чтобы думать. Вот засну сейчас, мелькнуло в голове, и, наверное, захлебнусь. Почему-то перспектива эта меня не слишком встревожила.

Но я не заснула, потому что, лежа в ванной, вдруг услышала перекрывающий шум ветра звук: к дому приближалась машина. Из окна ванной, находившейся в задней части дома, были видны подъездная аллея и передняя дверь. Я не потрудилась задернуть шторы, и фары машины на секунду осветили темноту окна. Хлопнула дверь, раздались голоса. Потревоженная, я вылезла из ванны, вытерлась и направилась через площадку к себе в комнату, но замерла на месте, потому что из холла на лестницу донеслись взволнованные голоса:

— …нашел ее на полпути вверх по холму… — говорил незнакомый мужской голос.

И голос Молли:

— …но деточка, дорогая… — И тут же чьи-то дикие, душераздирающие рыдания.

Я услышала, как Элиот сказал:

— Ради Бога, девочка…

А потом опять голос Молли:

— Иди же сюда, к огню… скорее… все хорошо… все в порядке… теперь ты в безопасности…

Я прошла к себе в комнату, оделась, застегнула ворот своего коричневого казакина, расчесала щеткой волосы, заплела косу — все это за считанные минуты. Мазнула губы помадой — на более тщательный макияж не было времени, — сунула в сандалии голые ноги и сбежала по лестнице вниз, на ходу вдевая в уши серьги.

Уже внизу я столкнулась с Петтифером: он шел из кухни с лицом, как грозовая туча, и с рюмкой бренди в руке. Только очень серьезные события могли заставить Петтифера забыть о серебряном подносе под рюмку.

— Петтифер, что случилось?

— Не знаю, что именно случилось, но, кажется, у девочки истерика.

— Я слышала, как подъехала машина. Кто привез Андреа?

— Морис Тетком. Говорит, что ехал из Порткерриса и нашел ее на дороге.

Я ужаснулась:

— Вы хотите сказать, лежащей на дороге? Ее сбило машиной или как?

— Не знаю. Может быть, просто упала.

В глубине холла распахнулась дверь гостиной, и к нам торопливо, почти бегом бросилась Молли.

— О, Петтифер, не стойте с разговорами, несите скорее бренди! — Тут она увидела меня, совершенно растерянную. — О, Ребекка, дорогая, какой ужас. Право, ужаснее не бывает! Я хочу позвонить доктору. — Она была уже возле телефона и листала телефонную книгу, вслепую, потому что куда-то задевала очки. — Посмотрите, пожалуйста, будьте так добры! Телефон доктора Треваскиса… он где-то здесь записан, но я не могу найти…

Петтифер ушел. Я взяла телефонную книгу и стала искать номер телефона.

— Что случилось с Андреа? — спросила я.

— Бред какой-то… Просто не верится! Какое счастье, что Морис нашел ее. Она могла пролежать там всю ночь… могла умереть…

— Вот. Нашла. Лионель Треваскис. Порткеррис, восемьсот семьдесят три.

Молли схватилась за щеку.

— О, ну конечно. Я же наизусть его знаю. — Подняв трубку, она набрала номер. Дожидаясь ответа, быстро проговорила: — Пойдите туда, посидите с ней, а то от мужчин толку мало, никогда не знают, что надо делать!

Теряясь в догадках, но почему-то не желая узнать детали произошедшего с Андреа несчастья, я, тем не менее, послушалась Молли и сделала, как она просила. В гостиной я застала чуть ли не хаос. Гренвил, по всей видимости, крайне озадаченный, молча стоял перед камином, заложив руки за спину. Остальные толклись возле дивана. Элиот, налив выпить Морису, вместе с ним наблюдал, как Петтифер с похвальным терпением пытается заставить Андреа глотнуть бренди.

Андреа же… вид ее невольно изумил и испугал меня. Свежая водолазка и отглаженные джинсы, в которых она так весело отправлялась на свидание, были мокрыми до нитки и все в грязи. На коленке джинсы были продраны, и виднелась ссадина, из которой сочилась кровь — так разбивают коленки дети. Судя по всему, один ботинок она потеряла. Волосы ее прилипли к черепу, как липнет тина, лицо было в красных пятнах и вспухло от слез, а когда я окликнула ее и она повернулась ко мне, я увидела, что из глаз ее ручьем льются горькие слезы. На виске ее я с ужасом разглядела огромный, как от сильного удара, синяк. Кельтский крест на кожаном шнурке тоже отсутствовал, возможно, сорванный в каком-то немыслимом и диком противоборстве.

— Андреа!

Она издала громкий вопль и, рванувшись, вжала лицо в спинку дивана, попутно расплескав бренди и выбив рюмку прямо из рук Петтифера.

— Я не хочу об этом говорить! Я не хочу об этом говорить!

— Но это необходимо!

Петтифер сердито подобрал осколки и удалился. Я вспомнила, что девочка эта никогда ему не нравилась. Заступив на его место, я присела на краешек дивана и попробовала, взяв Андреа за плечи, повернуть ее к себе.

— Тебя кто-то обидел?

Резким движением Андреа оторвала лицо от диванной спинки, тело ее судорожно дернулось.

— Да! — И она крикнула мне, громко, словно глухой: — Джосс! — После чего опять разразилась потоком слез и рыданий.

Я подняла глаза на Гренвила и встретила его немигающий, суровый и холодный взгляд. Черты его были словно вырезаны из дерева. Я подумала, что с этой стороны помощи ждать не приходится, и обратилась к Морису Теткому:

— Где вы ее нашли?

Он переступил с ноги на ногу. Я заметила, что он нарядно одет, как для выхода в город: кожаная куртка с вышитыми узорами и потеками дождя на ней, облегающие джинсы и сапожки с высокими каблуками. Даже на высоких каблуках он едва достигал плеча Элиота, а длинные влажные его волосы жидко обвисли.

Он откинул их назад, жестом вызывающим и в то же время застенчивым.

— На полдороге вверх по Порткеррис-Хилл. Ну, знаете, там, где дорога сужается и кончается тротуар. Она была частью на обочине, а частью в кювете. Счастье еще, что я ее заметил, ей-богу… подумал, что ее сбило машиной, но это не так. Похоже, она поцапалась с Джоссом Гарднером.