Собаки!

— Сегодня же вечером посватаюсь к твоей госпоже, — глумливо поклонился он статуе — заходи взглянуть на нас, дружок.

И, одолжив у приятеля новый камзол, явился к маркизе Анне со сладкими речами и предложением руки. Читал стихи, наигрывал на мандолине, цитировал греческих философов и подливал вина в кубок. Но только он встал на одно колено, прижав руки к сердцу, как послышались тяжёлые шаги. Распахнулись двери и в залу вошла мраморная статуя верного Лепорелло. Маркиза лишилась чувств, лакеи бросились вон, а Д. Гуанно потерял дар речи.

— И кого это ты назвал «дружком», мерзавец? — раскатилось эхо по замку.

Д. Гуанно пал ниц, а каменный штейнбракк схватил его за ворот и оба исчезли навсегда…

Спасаясь от поклонников и прессы, великий Лев Николаевич Толстой нашёл уединение и покой в Ясной Поляне. От Петербурга имение располагалось далековато, да и незваных гостей здесь принимали неохотно, так, что лучшего места для работы и размышлений было не найти. Единственной связью с внешним миром оставалась бесперебойно работающая почта. Письма шли лавиной, и, иногда начинало казаться, что каждый, худо-бедно научившийся грамоте житель Империи считал своим долгом отписаться графу с пожеланиями здоровья и творческих успехов или прислать какую-нибудь милую сердцу безделушку. Впрочем, скажем честно, писем этих Толстой не читал, а вот посылочки вскрывать и рассматривать любил. А уж чего только восторженные читатели не присылали! Тут тебе и тёплые носки из казачьей станицы, и серебряная коробочка с кокаином от экзальтированных курсисток, и именной кортик от офицеров Кронштадта, и цельный копчёный осётр от ресторатора N, и вышитые платочки, иконки, крестики от каторжан, и детские наивные рисунки от гимназистов. Да, всего и не перечислишь. У Софьи Андреевны была даже мысль создать своего рода музей подарков, но граф воспротивился.

И вот приносит как-то поутру почтальон некий ящичек с дырками. А там, под крышкой в мягких опилках лежит очаровательный щеночек рыжего бретонского грифона и записка от старого сослуживца ещё по Крымской кампании, мол, «прими, дорогой Лев от давнего товарища, помню, люблю».

— Софьюшка, — кричит граф, — это же от барона Х.! Жив, значит ещё, старый рубака. Ах, какое время было. Люди какие!

И начинает Толстой собираться. Рубаху чистую из сундука достал, порты. Сидит на лавке лапти шнурует (или привязывает?).

— Куда Вы, Лёвушка? — заволновалась Софья Андреевна.

— Пойду до станции пройдусь, ответ барону с телеграфа отправлю. Вот порадовал-то, старый чёрт, — улыбается граф. — Да и пёсик пусть прогуляется. Насиделся, бедняга, в коробке-то.

Сказано-сделано. Взял Толстой посох, свистнул гриффона и зашагал себе к чугунке. Идёт граф, дышит запахом цветущей гречихи, солнышку улыбается, жаворонков слушает. Хорошо ему, на душе светло и радостно. Дошёл к обеду до станции и прямиком к будке телеграфиста. А на платформе жизнь кипит. Дачники в белых панамах, дамы под кружевными зонтиками, чиновники в мундирах, гувернантки с детьми, местные модники с папиросами, залётные шулера, да подвыпившие провинциальные актёры. А граф наш взял щенка на руки, бороду вперёд и пробирается сквозь публику. И тут некий хлюст в парусиновой тройке и с крысиными усиками, рааз, и упирается тросточкой в грудь Толстому.

— Мужик, — говорит, — а, откуда у тебя собака такая?

— Моё это, — вежливо отвечает граф и тросточку небрежно рукой отстраняет.

— У тебя, сиволапый, — вроде как к Толстому, а на самом деле к обществу обращается франт, — такой собаки быть не должно. И, сдаётся мне, что ты, мужик, вор!

— Не доводи до греха, прими в сторону, — набычился Толстой и щенка крепче к груди прижимает.

— А вот мы тебя сейчас в участок-то отведём, — глумится тот. И графу на ухо шепчет, — Мужик, вот тебе гривенник, давай свою собаку и беги отсюда. Уж больно мне твой щеночек приглянулся.

Посерел граф лицом, опустил щенка на землю, подумал, что негоже ему философу, отвечать злу насилием и, не размахиваясь, ударил снизу вверх…

У франта на станции оказались приятели и сочувствующие, так что минут пять Толстой бился в плотном кольце недругов, сокрушая их могучими кулаками и матерной руганью. Словно былинный богатырь отбивался он от наседающих врагов. Когда же появилась полиция, некая юная дама в очках, вдруг не выдержала и, взвизгнув, ударила бегущего к графу слугу закона зонтиком по голове.

— Сатрапы, — закричала дама. — Палачи!..

Примчавшейся к вечеру на экипаже Софье Андреевне пришлось приложить немало стараний и средств, пока ей на руки не выдали мятежного графа с соратницей.

— Гривенник за бретонского грифона, — всё ещё горячился Толстой. — А в рыло не хотите?!!

— Вурдалаки — вторила ему юная особа в очках. — Кровопийцы!

Счастливый щенок беззаботно спал в корзине, заботливо захваченной с собой Софьей Андреевной. После посылочной коробки ему явно нравилось новое место и новый хозяин.

Ирландец Брэм Стокер своим романом «Дракула» прославил Трансильванию и, одновременно, нанёс ей непоправимый ущерб. Старожилы рассказывают, что ещё перед Второй Мировой, селяне, перед тем, как пойти в лес по грибы, запасались осиновыми вениками, что бы отгонять надоедливых упырьков. И бутылочка со святой водой, носимая в кармане, никогда не была лишней, и вязанка чеснока на дверях дома, и охотники один из стволов заряжали серебряной пулей. Всё было… И не сказать, что народ стенал и плакал под властью вампиров. Живут же люди в Индии, среди кобр, и, ничего. Просто не ходят в откровенно змеиные места, или, услышав шипение, сворачивают. Так и трансильванцы по ночам старались не забредать на кладбище и не устраивали пикников в мрачных подземельях. Однако, как только в 1897 году Б. Стокер опубликовал свой роман, местные леса просто наводнили любители пощекотать себе нервы! Обвешанные распятиями, с осиновыми кольями в руках, новоявленные сталкеры превратили мрачноватые, заросшие древними лесами горы в сущий балаган. Повсюду свет костров, факелов, карманных фонариков, охотники на оборотней перекликаются, поют, серебряные пули свистят, святая вода — рекой. Переполошили всё зверьё, часть лесов сожгли, постреляли сгоряча кладбищенских сторожей, но и упырей побили порядком. Делать нечего, старые, матёрые вурдалаки ушли далеко в горы или заползли на самое дно своих склепов, а молодняк, в ужасе, разбежался по всей округе. Тут бы трансильванцам и насторожиться, да приструнить распоясавшихся гостей, но нет. Настроили гостиниц, наоткрывали туристических агентств. Охотничьи домики, помощь егерей, VIP-охота, услуги таксидермистов. Даже особую трансильванскую гончую вывели, мол, берёт след, преследует и, не портя шкурки, душит упыря. Всё на продажу! И, нет бы, задуматься, да оставить, хотя бы, небольшой заповедничек. Или ферму какую построить в развалинах.

А что теперь в Трансильвании? Обветшалый замок графа Дракулы, выставленный наследниками на продажу, пара паршивых краеведческих музеев, да жидкий ручеёк пенсионеров-туристов. Из кровососов — одни комары…

Каждый штат в США, помимо официального названия, имеет свой ник. К примеру, Айова — Кукурузный штат, Орегон — Бобровый штат, а Теннесси — Ореховый. Вот из древесины ореха местные умельцы и вырезают фигурки знаменитой Древесной Собаки — символ разума и рассудительности. Спросите, почему такой символ? Слушайте легенду племени Одживбе.

Жил себе одинокий Индеец. Стало ему скучно одному, и пошел он искать себе невесту. Идет и кричит:

— Кто выйдет за меня замуж?

Отвечает Сова:

— Я выйду.

Одинокий спрашивает:

— А чем ты будешь меня кормить?