Страница 57 из 269
— Это очень хорошая мысль, синьор Петруччи. Даже если мы не преуспеем, я награжу вас за выдумку. Если же мы достигнем успеха, у вас не будет ни малейшего повода дурно думать о моей щедрости.
— Об одной услуге я хотел бы попросить вас прямо сейчас.
Джулио Чезаре знает сиенца слишком давно, чтобы не догадаться хотя бы отчасти, чего тот может желать.
— Вы хотите наблюдать за опытом?
— Я хотел бы в нем участвовать.
— Но, помилуйте, для чего это вам? — изумляется синьор Варано. — Вы ведь уже, по вашим же словам, испытывали нечто подобное…
— Я заинтересован в результате иначе, чем вы, но не меньше. У ваших сыновей, синьор Варано, нет нужного опыта. Они никогда не испытывали этого на себе и не будут знать, когда отойти в сторону. А мы с вами не сможем с достаточной точностью определить момент извне. Мы рискуем провалить попытку… и потерять приманку.
— Иногда, — Варано задумчиво проводит рукой по расшитому золотом и жемчугом оплечью кафтана, — иногда мне кажется, что желание знать — самая главная движущая сила в человеке. Она способна завести куда дальше, чем желание властвовать или продлить срок своего бытия в этом мире. К счастью, эта страсть просыпается не так уж часто и лишь в немногих. К счастью, дорогой мой синьор Петруччи, я не оговорился. Будь в мире множество людей, подобных вам, он был бы прекрасен… но и ужасен.
— Он не был бы ужасен, — качает головой синьор Петруччи. — Если бы нас было даже не много, а просто чуть больше, мы могли бы работать вместе и не опасаться, что знания будут потеряны, а работа останется незаконченной. То, что вас пугает, синьор Варано, наверное, ушло бы или сильно смягчилось… не было бы нужды втискивать в одну жизнь все, что можно.
— Когда?
Сиенец посмотрел в окно на белое полуденное небо.
— Завтра, синьор Варано. Сегодня я посмотрю на вашего подопытного и еще подумаю, а завтра мы начнем. У меня не так много времени, а с первого раза может и не получиться.
Голос у поющего несильный, но чистый, уверенный и очень заразительно веселый, а еще совершенно трезвый. И знакомый. Папский секретарь морщится — он людей запоминает хорошо, в том числе и по голосам, но вот кто из его почтенных знакомых мог бы распевать такое под окнами трактира, явно сочиняя строчки на ходу… не вспомнишь. Разве что сам Его Святейшество, но это точно не он.
Тут загадка разрешилась сама собой, потому что сначала распахнулась внешняя дверь и песенка либо прервалась, либо потонула в шуме общей залы, потом очень быстро простучали шаги, дверь распахнулась, впуская клуб теплого воздуха и осколки сорока громких разговоров, а следом за паром и словами на чистую половину, слегка прихрамывая вошел Бартоломео Петруччи, ученый муж из Сиены.
— Доброго вам дня, мессер Бурхард! — провозгласил гость, повел рукой в сторону накрытого стола, и добавил: — А также наиприятнейшего аппетита!
— И вам доброго дня, синьор Петруччи — впрочем, если я могу верить своим ушам, он у вас и вправду добрый. Не соблаговолите ли разделить мою трапезу?
— С превеликим удовольствием и почту за честь! — Петруччи уселся напротив, дождался, пока подойдет служанка, попросил обед посытнее и вина побольше, и только после того, широко улыбнувшись, сообщил, что день он почитает скорее уж отвратным, впрочем, по сравнению с прошедшим — и впрямь добрым, поскольку вчерашний был попросту преотвратнейшим.
Бурхард с интересом следил за сотрапезником. До сих пор ему казалось, что сиенец в обращении суховат, и уж никак не похож на весельчака, однако, надо понимать, лишь воздух Ромы делал его таковым, а стоило покинуть пределы города, как все решительно изменилось.
— Простите, я заметил, что вы неловко двигаетесь и бережете ногу. Вы упали? Или карета перевернулась? Здешние дороги ведь и вправду кружат как пьяные, да и колдобин достаточно — мы этим утром не опрокинулись только потому что застряли…
— Сочувствую, мессер Бурхард. Нет, к сожалению, причина моей хромоты не столь проста и разумна — можно сказать, что я споткнулся о собственное любопытство.
— Любопытство? — удивляется секретарь. И уже произнеся вопрос вслух, думает, а не стоило ли счесть слова собеседника намеком и укоротить язык собственной привычке выспрашивать и выяснять.
— И упрямство. Про него тоже забывать нельзя. — Синьор Петруччи улыбается. — Я с коллегами ставил опыт… умному человеку с первого раза стало бы ясно, что ничего не получится. Я заподозрил со второго, но решил перепроверить. А в чем мы ошиблись, понял вот только что… когда все, что могло взорваться, уже сутки как взорвалось.
— Тогда и пострадали?
— Да, но это, как раз, оказалось большой удачей. Человек, оплативший нашу затею, был недоволен результатом, но ни сердиться на меня, ни отказаться от дела по справедливости не мог.
Надо понимать, сиенец ставил опыты со взрывчатыми веществами. Что ж, весьма полезное по нынешним временам дело, думает папский секретарь. Скоро начнется большая война, в сущности, она уже началась, а что пушки пока молчат — так это затишье перед бурей. Того, кто преуспеет в создании улучшенного пороха, Его Святейшество щедро вознаградит. А у ученых людей всегда весьма разнообразные интересы, ведь лишь ремесленник, скудный умом и образованием, замыкается на одном деле, ограничивая свой разум повторением того, что заповедано предками, или внося крохотные усовершенствования. Настоящий ученый посвящает себя всему, что есть сущего в материальном мире, но и этим не ограничивается…
— Надеюсь, ваши следующие опыты окажутся более удачными.
— Спасибо, мессер Бурхард, я тоже на это очень надеюсь, — фыркает Петруччи.
Видно, и в самом деле отыскал ошибку. А может быть, и из ошибки получилось что-то полезное, так тоже бывает и не только с учеными, но и с дипломатами. Выразишься не вполне точно или просто не ко времени, и ударит взрыв. Зато потом, если жив останешься, будешь знать вещи, о существовании которых и не подозревал.
— А вас какие труды увели столь далеко от благословенного Города? — Сиенец любезен и умеет вести застольную беседу, не только рассказывая о себе, но и интересуясь делами сотрапезника.
— Я ездил в Нарни по поручению Его Святейшества… Я не знаю, сколько вы отсутствовали в Роме, но племянница Его Святейшества, младшая дочь его брата, Джеронима, выходит замуж за Фабио Орсини.
— Отсутствовал я около недели, и о том, что этот брак возможен, даже слышал. Теперь, надо понимать, все решено?
— Да, все решено и не только обговорено, но даже подписано. Стороны сошлись на всех подробностях и все будет, поверьте мне, сделано правильно и без заминок.
— Достойный церемониал, детальное соблюдение обычаев и исполнение обрядов — лучший залог успешного начала жизни для молодой семьи. А если за дело беретесь вы, мессер Бурхард, то нет ни одной причины в этом сомневаться.
— Должный церемониал, сеньор Петруччи, не обеспечит браку счастья, — в ином случае, Бурхард стал бы искать в словах собеседника иронию, но сиенец, как это свойственно самым умным из ученых людей, редко позволял себе смеяться над окружающими, даже когда они не могли сделать ему зла. — но оградит всех от кривотолков и обвинений в недобрых замыслах. Что в данном случае особенно важно.
— Очередное родство между семействами Орсини и Корво… — улыбается со вздохом собеседник. — Надеюсь, на этот раз планы Его Святейшества сбудутся, хотя я не стал бы на это рассчитывать. Когда отцы семейств ссорятся, распадаются союзы между младшими членами. Это довольно жестоко, но это так. Впрочем, я не считаю, что два этих достойных рода вообще годятся друг другу в союзники, как ни сшивай их узами очередного брака.