Штам. Начало

Дойдя до выхода, он протянул руку к черной панели с большой красной кнопкой, расположенной рядом с дверью, и с силой надавил. Ничего не произошло.

Гус надавил еще дважды — сначала медленно и осторожно, затем резко и быстро, чтобы пружина, если ее заклинило, отпустила кнопку.

Рессоры микроавтобуса вновь заскрипели, но Гус не позволил себе обернуться.

Гаражная дверь была сделана из безликой стали — ни ручек, ни поручней. Потянуть не за что. Гус раздраженно пнул дверь — она чуть слышно грохотнула.

Словно в ответ на это из микроавтобуса донесся новый удар, следом раздался страшный скрежет, и Гус вновь подскочил к кнопке. Он жал и жал на нее, пока наконец не заурчал электродвигатель; цепь пришла в движение, и дверь начала подниматься.

Гус оказался на улице, не дожидаясь, когда дверь поднимется даже наполовину; он пролез под ней, словно краб, и выпрямился, хватая ртом воздух. Затем повернулся лицом к гаражу. Дверь дошла до верхней точки, помедлила и стала двигаться вниз. Гус удостоверился, что она опустилась полностью и следом за ним из гаража никто не вышел.

Он огляделся, постоял еще немного, успокаивая нервы, проверил шляпу и быстро зашагал к углу, словно подгоняемый только что совершенным преступлением, — ему было важно оставить гараж как можно дальше позади. Он пересек улицу Визи и уткнулся в забор, окружавший квартал, в котором ранее высились башни Всемирного торгового центра. Теперь на их месте вырыли огромный котлован — зияющую яму среди извилистых улиц южной части Манхэттена. Тут высились подъемные краны, сновали грузовики — стройка кипела вновь.

Гус уже пришел в себя. Он приложил к уху мобильник.

— Феликс, ты где, amigo?[51]

— На Девятой, еду на юг. А что?

— Ничего. Просто поторопись. Я тут сделал что-то такое, 0 чем хочется побыстрее забыть.

Инфекционное отделение Медицинского центра Джамейки

Эф приехал в Медицинский центр Джамейки, кипя от ярости.

— Как это — «они ушли»?

— Доктор Гудуэдер, мы не смогли найти способ убедить их, чтобы они остались, — ответила дежурная.

— Я же просил выставить охрану, чтобы не подпускать к ним этого слизняка, адвоката Боливара.

— Мы и выставили. Здесь был офицер полиции. Но ему предъявили распоряжение о правовой защите, и он сказал, что ничего не может сделать. Кстати… адвокат рок-звезды тут ни при чем. Это госпожа Ласc, правовед. Распоряжение — дело рук ее юридической фирмы. Они обратились напрямую к руководству больницы. Меня никто не поставил в известность.

— Тогда почему не сообщили мне?

— Мы пытались связаться с вами. Позвонили вашему представителю.

Эф повернулся. Джим Кент стоял рядом с Норой. На его лице отразилось изумление. Он вытащил телефон, начал просматривать принятые звонки.

— Не вижу… — Джим сконфуженно посмотрел на Эфа. — Может, солнечные вспышки во время затмения или что-то еще… Входящих звонков нет.

— Я оставила сообщение на вашей голосовой почте, — сказала дежурная.

Джим проверил вновь.

— Подождите… Вот… Несколько пропущенных звонков… — Он опять виновато посмотрел на Гудуэдера. — Столько всего навалилось, Эф… Боюсь, тут мое упущение.

Эта новость словно бы выхолостила ярость Эфа. Джим никогда раньше не допускал подобной ошибки, особенно в критической ситуации. Эф смотрел на помощника, которому всегда полностью доверял, и его гнев испарился, уступив место глубокому разочарованию.

— Четыре человека, с помощью которых мне, возможно, удалось бы решить эту загадку, взяли и ушли.

— Не четыре, — поправила его дежурная. — Три.

Эф повернулся к ней.

— Что вы имеете в виду?

Капитан Дойл Редферн сидел на больничной койке, установленной в пластиковом шатре. Он осунулся. Его бледные руки покоились на подушке, лежавшей на коленях. Медсестра сказала, что он не ест, жалуется на оцепенелость в горле и постоянную тошноту, отказывается даже от воды. От обезвоживания его спасают, вводя через вену физиологический раствор.

Эф и Нора стояли возле пилота. Они были в масках и перчатках — на всякий случай.

— Мой профсоюз хочет, чтобы я вышел отсюда, — говорил им Редферн. — Такова политика авиакомпании: «Всегда виноват пилот». Сама авиакомпания во всех случаях ни при чем — перегрузка графика, сбой оборудования роли не играют. Независимо от настоящей причины трагедии они собираются сделать козлом отпущения капитана Молдеса. А может, и меня. Но со мной… что-то не так. Внутри. Будто я — это уже не я.

— Нам крайне необходимо ваше сотрудничество, — сказал Эф. — Я не нахожу слов, чтобы выразить вам благодарность за то, что вы остались в больнице, и мы сделаем все возможное, чтобы вернуть вам здоровье.

Редферн кивнул. Эф отметил, что его шея стала малоподвижной. Он коснулся горла пилота, пощупал лимфатические узлы. Они заметно распухли. Пилот определенно боролся с какой-то болезнью. То ли связанной с массовой гибелью людей в самолете… то ли подхваченной во время путешествий по миру.

— Самолет совсем новый, прекрасная машина. Я просто представить себе не могу, каким образом вырубились все системы. Это наверняка саботаж.

— Мы проверили кислородные баллоны и баки с водой. Все чисто. Ничего такого, что дало бы понять, почему умерли люди и полностью обесточился самолет. — Эф ощупал подмышки пилота и там тоже обнаружил увеличенные лимфоузлы. — Вы по-прежнему ничего не помните о посадке?

— Ничего. И это сводит меня с ума.

— Можете назвать причину, по которой дверь в кабину экипажа осталась незапертой?

— Нет. Инструкции ФАУ такое категорически запрещают.

— Вам доводилось проводить время в комнате отдыха экипажа? — спросила Нора.

— Наверху? Да. Вздремнул пару часиков, когда летели над Атлантикой.

— Не помните, спинки кресел были опущены?

— Они всегда опущены. Нужно место, если хочется вытянуть ноги. А что?

— Не заметили там чего-нибудь необычного? — спросил Эф.

— Наверху? Нет. А что я там мог увидеть?

Эф выпрямился, отступил от койки.

— Вы что-нибудь знаете о большом черном ящике, который стоял в грузовом отсеке?

Капитан Редферн покачал головой, стараясь уловить суть вопросов.

— Не имею ни малейшего представления. Но такое ощущение, что вы взяли след.

— Не совсем. Мы пребываем в таком же недоумении, как и вы. — Эф сложил руки на груди.

Нора включила «волшебную палочку», прошлась черным светом по рукам Редферна.

— Вот почему ваше решение остаться в палате так важно для нас, — продолжил Эф. — Я хочу, чтобы вас здесь полностью обследовали.

Капитан Редферн посмотрел на свои руки.

— Если вы думаете, что благодаря этому удастся найти причину случившегося, я готов стать подопытным кроликом.

Эф одобрительно кивнул.

— Откуда у вас этот шрам? — спросила Нора.

— Какой шрам?

Нора смотрела на шею Редферна. Пилот немного отвел голову назад, чтобы Нора смогла коснуться тонкой линии, обретшей отчетливый темно-синий цвет в ультрафиолетовых лучах «волшебной палочки».

— Выглядит как хирургический надрез.

Редферн ощупал свою шею в том же месте.

— Ничего не чувствую.

И действительно, как только Нора выключила лампу, линия стала невидимой. Она снова включила «волшебную палочку», и теперь линию обследовал Эф. Длиной она была сантиметра полтора, шириной — несколько миллиметров. Рана зарубцевалась, похоже, совсем недавно.

— Вечером сделаем интроскопию. ЯМР нам что-нибудь да покажет.

Редферн кивнул. Нора погасила черный свет.

— Знаете… есть еще один момент… — Редферн замялся, на его лице отразилась неуверенность. — Я кое-что помню, но не думаю, что это будет хоть сколько-нибудь полезно для вас…

— Мы готовы выслушать все, что вы сможете нам рассказать, — заверил пилота Эф.

— Видите ли, когда я отключился… мне кое-что приснилось… что-то очень давнее… — Капитан огляделся, словно ему вдруг стало стыдно своих слов, и продолжил уже шепотом: — Когда я был маленьким… по ночам… я спал на большой кровати в доме бабушки. И каждую ночь, в полночь, когда в расположенной неподалеку церкви били часы, я видел тварь, которая появлялась из-за старого гардероба. Каждую ночь, без исключений, тварь высовывалась из-за гардероба… у нее была черная голова, длинные руки, костлявые плечи… высовывалась и впивалась в меня…

51

Друг (исп.).