Страница 25 из 44
Впрочем, «Школа» занимала только часть его времени. В Италии Брюллов нашел ту творческую среду, в которой окончательно развернулся и обрел полную мощь его талант. За двенадцать лет жизни в этой стране он создал огромное количество первоклассных произведений, так что можно только поражаться его кипучей энергии и невероятной работоспособности. Он пишет огромное количество акварелей, жанровых картинок, портретов. Его наброскам, зарисовкам и этюдам вообще нет числа. И во всех — цепко схвачена и запечатлена его любимая Италия. Радость творчества не покидала его ни на минуту. С утра Брюллов либо отправлялся в музей, либо бродил по городу с альбомом в руках, либо напряженно трудился в своей мастерской. Он работал быстро, вдохновенно, часто сразу над несколькими картинами или портретами. Великолепные произведения одно за другим выходили из-под его кисти.
В коротком очерке, конечно, нет возможности рассказать о каждом из них.
Упомянем только о самых известных.
Первой в подлинном смысле самостоятельной работой Брюллова стала небольшая картина «Итальянское утро» (1823). На ней юная девушка умывается перед струей фонтана. Все здесь полно очарования и молодости, все говорит о счастье бытия: легкий, еще не насыщенный зноем воздух, зелень сада, едва стряхнувшая с себя ночную темноту, по-утреннему прохладный камень фонтана, свежесть воды, серебристой струей сбегающей по желобку, молодая женщина с обнаженной грудью, склонившаяся над водой… Эта картина, присланная в Россию, имела необыкновенный успех у современников о чем говорит великое множество сделанных с нее копий. Общество поощрения подарило «Утро» императрице Александре Федоровне. Императору Николаю I она тоже очень понравилась, и он пожелал иметь в пару к ней еще одну картину в том же роде. Брюллов, которому сообщили о пожелании государя, сначала задумал сделать композицию «Вечер» — молодая женщина, подошедшая с лампадой к окну, посылает последний привет своему возлюбленному. Однако начав работу, он отказался от этого замысла, который и в самом деле был слишком односложным. Между тем Брюллову хотелось не просто показать свою героиню в разное время суток, но связать с представлением о времени дня этапы человеческой жизни. И вот однажды он привел к себе в мастерскую модель, какой у него еще не было: невысокую плотную женщину, далеко не классических пропорций, уже пережившую свою юность, но с первого взгляда покоряющую зрелой красотой, ярким блеском широко поставленных глаз, брызжущей через край жизненной силой. У себя в саду в винограднике он поставил лестницу — женщина позировала ему, будто и впрямь, стоя на ней, собирает виноград. Так появилась одна из самых известных картин Брюллова «Полдень» (1827). От женщины, любующейся на этом полотне сочной гроздью, веет безудержной радостью. Полдневное солнце, пробившееся сквозь пышную листву, ласкает ее нежное лицо, вспыхивает в голубоватых белках искрометных глаз, в золоте серег, отсвечивает на полуобнаженной груди. Ее зрелая красота под стать налитой солнцем и соками земли кисти винограда. Зенит дня, зенит жизни природы — пора созревания плодов, зенит человеческой жизни — все представлено здесь и сливается в единой гармонии.
Подобной темы еще не знала русская живопись. Отступление от классических канонов настолько бросалось в глаза, что их уже невозможно было не замечать, Общество поощрения художников не замедлило указать на это.
Надо сказать, что отношения Брюллова с его покровителями становились год от года все напряженней. Меценатов раздражало, что их подопечный пишет одни «игрушки» и не хочет заняться «серьезными вещами» (Общество, например, настоятельно просило, чтобы он прислал картину с изображением святых патронов императора и императрицы: Александра Невского, Елизаветы и Марии). Но Брюллов к этому времени уже не нуждался в поддержке — он был достаточно известным, именитым художником и хорошо зарабатывал писанием портретов (за годы, прожитые в Италии, он написал около 120 портретов). В 1829 г. он вежливым, но сухим письмом отказался от положенного ему пенсиона и с этого времени мог считать себя свободным от любой опеки.
Не святые патроны августейшего семейства — совсем другие замыслы волновали в это время Брюллова. Хотя и не разделяя мнения Общества, что его картинки — «игрушки», он уже давно сознавал, что имеет силы написать нечто большее, и упорно искал сюжеты для больших монументальных картин.
Некоторые из них (например, «Олег, прибивающий щит к воротам Константинополя») были начаты, но тотчас же брошены. Главным произведением Брюллова стала картина не на русскую тему — его подсказала все та же, горячо любимая им Италия. Еще в 1827 г. он побывал в Неаполе, поднялся на Везувий и, конечно, осмотрел знаменитые Помпеи. Вид этого прекрасного города, уничтоженного в один день страшным извержением вулкана, ошеломил его. Тогда же в первый раз у него явилась мысль создать большое полотно, изображающее это трагическое событие. Брюллов сделал несколько эскизов. Уже в них определилось место действия и выбор момента. События разворачиваются близ усыпальницы Скавра и сына жрицы Цереры. Черный мрак навис над землей, будто наступил конец света. Кроваво-красное зарево окрашивает небосвод у горизонта. Тьму разрывают острые и длинные, как копья, молнии. Грохот подземных толчков, треск рушащихся зданий, крики, стоны, мольбы оглашают воздух. Вдруг посреди бегства над толпой раздается грозный, оглушительный удар грома. Несчастные останавливаются и, пораженные ужасом, смотрят на небо, как бы страшась, чтобы оно не обрушилось на их головы. Как в судный день, перед лицом смерти, обнажается суть человеческой души. Все наносное спадает с человека, и он предстает тем, чем является на самом деле. Этот краткий миг и был увековечен в картине Брюллова.
Он с головой уходит в изучение источников, которые помогли ему с возможной полнотой представить катастрофу, происшедшую в 79 г., обращается к материалам археологических раскопок. Некоторые фигуры он изобразит потом точно в тех позах, в каких были найдены в застывшей лаве скелеты жертв разгневанного Везувия: мать с дочерьми, упавшая с колесницы женщина, группа юных супругов. Почти все предметы быта, которые показаны на картине, были списаны Брюлловым с подлинных экспонатов в Неаполитанском музее.
Работа над полотном была долгой и упорной. Один за другим Брюллов делает около десятка эскизов: перестраивает композицию, заменяет одни группы другими, меняет их состав, варьирует позы, движения, жесты. От эскиза к эскизу замысел очищается от случайностей, шлифуется, набирает силу и выразительность. В 1830 г. художник начал работу на большом холсте — к концу года все фигуры, по его словам, уже «были поставлены на места и пропачканы в два тона». Он работал неистово, до изнеможения, так что порой его буквально на руках выносили из мастерской. Впрочем, он должен был несколько раз прерывать свой труд для выполнения срочных заказов, а также для поездок в художественные музеи Болоньи и Венеции, куда он отправлялся «на совет» к старым мастерам. Заразившись их мощью и колоритом, он вновь спешил в Рим, к картине, которая приковывала теперь к себе все его мысли. Наконец, к середине 1833 г. работа была почти закончена. Однако чего-то по-прежнему не хватало. Изо дня в день в течение двух недель Брюллов подолгу стоял перед мольбертом, почти не прикасаясь к холсту, и никак не мог понять, что же вызывает в нем смутное недовольство. «Наконец, мне показалось, — вспоми-, нал он, — что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Я осветилкамни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда я осветил всю мостовую и увидел, что картина моя была кончена».
Современники, увидевшие «Последний день Помпеи» сразу после ее завершения, были ошеломлены ее смелым новаторством. Не порывая прямо с многими традициями классицизма, Брюллов отступает от них буквально на каждом шагу. Его желание перенести внимание с переднего плана в глубь полотна, стремление выразить событие через характеры, психологию людей, через многогранные оттенки чувства, старание выдержать естественное освещение, смелое разрушение локальности светотенью — все это принадлежало уже новой романтической школе. Глубоко романтична была и сама идея. Творение Брюллова заставляло зрителя не просто наслаждаться красотой, но и горячо сопереживать происходящему. Картина порождала трепет и неподдельный восторг. Итальянская публика, тонко чувствующая и понимающая прекрасное, немедленно оценила работу русского мастера. Трудно найти другое живописное произведение, которое бы сразу после своего появления произвело больший восторг и воодушевление, чем «Последний день Помпеи».