Сын погибели

— Что ж за шваль-то такая?! — выругался разбойник. — А у тебя что?

Он ухватился за ворот Федюниной рубахи.

— Оставь его! — крикнул Гарри, выхватывая из костра горящую ветку.

— А ну не балуй. — Разбойник свистнул, и из темноты с разных сторон послышался ответный свист. — Желаешь, чтобы вас тут стрелами истыкали?

— Не надо, дяденька, — проговорил Федюня.

— То-то же. — Грабитель насмешливо скривил губы и запустил руку мальчонке за пазуху. — О, тут что-то есть!

Он извлек это «что-то» и уставился на него, пытаясь сообразить, из чего сделана диковинная вещица, попавшая в его руки.

Уж точно сия штуковина не напоминала крест: три сплетенных кольцом змеи, кусающие свой хвост, на шее каждой из них красовалось нечто вроде крошечного перстня с алым камешком. Невесть из чего были сделаны переплетенные змеи, уж точно не из золота. Вроде даже из обычного железа, да только отчего-то казалось, будто в железе том словно молния золоченая играет.

— Занятная штучка. — Лесной житель сжал было пятерню и тут же отдернул ее.

Ему показалось, что три тонкие иглы впились в ладонь, точно железные змейки разом куснули его.

— Да это что же. — Он осекся, чувствуя, как наливается свинцовой тяжестью подраненная рука.

Он снова попытался прикрикнуть, но горло его перехватило, и ни вдох, ни выдох не проходили сквозь него. Дернулся, хватаясь здоровой рукой за плечо странного мальца, и вдруг увидел, как на месте, где только что стоял тот, взметнулась выше деревьев человечья голова на длинной змеиной шее. Два пылающих, точно горны плавильной печи, глаза неотрывно глядели в самую душу разбойника, и он, того не желая, затосковал, что не умер вчера.

— Ступай, — услышал он негромкий шелестящий голос, — боль твоя в тебе живет и останется она с тобой, пока не избудешь ее.

— Помилуй, Кракемар! — просипел разбойник и обессиленно рухнул на колени, неотрывно глядя в сверкающие глаза. Как ни крутил он головой, как ни отворачивался — взгляд следовал за ним неотступно.

Глава 5

Ни один победитель не верит в случайность.

Тмуторокань, именовавшаяся в Константинополе Матрахой, а окрестными кочевниками — Тамар-Тарханом, с давних, еще хазарских времен служила важнейшей базой, обеспечивавшей торговые пути хазарского каганата и ромейской империи. Сюда шли караваны с Востока, везущие драгоценный шелк и пряности, но с тех пор минуло немало лет, секрет шелководства уже давно похитили из Поднебесной цареградские монахи, да и хазары большей частью были истреблены или же ушли на запад, в Полонию и Венгрию, чтобы раствориться там меж коренных народов. Земли же эти вместе с древним городом достались победителям — руссам.

На месте старого городища возвели новую крепость со стенами из обожженного кирпича и башнями в черненых шеломах. Эта цитадель зорко охраняла как побережье Эвксинского Понта, так и вход в Миотийское болото, считавшееся тоже морем.

Тмутороканское княжество не было лакомым куском при распределении уделов между родней Великого князя: ни тебе особых богатств, ни обильной охоты — степь да море. Караваны ушли в прошлое и не вернулись оттуда, зато кочевники досаждали как прежним властителям Тамар-Тархана, так и нынешним князьям Тмуторокани. Посылаемые князем разъезды и заставы держали ясов и касогов с печенегами в напряжении, но как отбить у соседей охоту к набегам, когда сие достойное истинного мужчины занятие от века почиталось здесь единственным промыслом, заслуживающим уважения.

На высоком насыпном кургане, украшенном уродливым изваянием какой-то местной жительницы, разглядывая крепость, стояли два всадника. Один из них, судя по одежде, был здешним степняком-касогом, второго же по его манере общения можно было принять за ромея, хотя и весьма бойко говорящего на языке руссов.

— …Видишь вон те кресты на колокольне? — Заморский вельможа указал пальцем на храм, возвышающийся над крепостной стеной.

— Вижу, кеназ.[12]

— Три года назад мой родич Мстислав закончил строить эту церковь Богородицы, и я клянусь, что сровняю ее с землей, как только город окажется в моих руках.

— Зачем, достославный Дауд ибн Эльги? Ведь это же дом твоего бога.

— Весь мир — дом моего бога, Тимир-Каан. А это, — он ткнул в мерцающие в лунном свете кресты, — тоже напоминание о Мстиславе. Я сокрушу его и изгоню из памяти людской, как сокрушил и изгнал моего отца Владимир Мономах. Я сокрушу этот храм и построю куда больше и выше.

Всадник, которого ромей величал Тимир-Кааном, удивленно поглядел на спутника.

— Мы не строим таких больших домов для богов, но почитаем их. И не гневим ни старых, защищавших наш род в прежние времена, ни того, чье имя принесено нам Пророком, ни каких других. К чему обижать тех, на чью силу у тебя нет аркана?

— Тебе не понять этого, — отмахнулся князь Давид. — Расскажи лучше, знаешь ли ты, где слабое место в этой крепости?

— Нет слабее места в обороне, чем сердце защитника. Если же оно сильно — и голая степь может стать неприступной твердыней.

— Оставь свои глупые рассуждения, Тимир, у меня не так много сил, чтобы долго осаждать Тмуторокань. Мне нужно знать точно, где ударить. Ты получил достаточно золота, чтоб помочь мне.

— Касоги давно не воевали с руссами, — вздохнул его собеседник. — Я действительно получил хороший бакшиш. Но ты, видно, хочешь, чтобы я за эти деньги погиб сам, а заодно погубил своих воинов? Тогда зачем нам золото?

— Я пойду в бой вместе с вами, и мои люди — тоже.

— Ты храбр, Дауд. Иначе бы и говорить с тобой не стал. Но сердце, даже если это сердце барса, не заменяет воину ума. Я помогу тебе взять крепость, конечно, если ты послушаешь меня. Но не проси меня искать смерти — она сама отыщет меня, отыщет и тебя.

Чуть свет в ворота Тмуторокани влетел гонец на взмыленной лошади.

— Из Киева от князя Святослава Владимировича, — прохрипел он, едва не падая из седла. — К князю, немедля!

Князь Глеб, правивший в Тмуторокани, не ждал нынче почты из стольного града, однако же, что означало появление такого всадника, понимал без лишних слов.

Гонец, еле идущий на подкашивающихся от усталости ногах, предстал пред ясны очи князя так быстро, как только смог.

— Касоги шли на Переяславль набегом, — коротко сообщил он. — Их отбили от Донца, многих в сече порубили, остальные ушли в степь. Там им дорогу перерезали, они сюда повернули — и полудня не перейдет, здесь будут.

— Спасибо Великому князю за упреждение, — склонил голову Глеб. — Станем в станах насмерть, не пустим супостата!

— Великий князь повелел сказать, что ежели ворота закрыть, то, пожалуй, касоги все пожгут, посады да села в округе пограбят и к себе на Белу Вежу уйдут. Их тут всего-то на полдня задержать надо — следом за касогами Тимир-Каана сам Великий князь с большой дружиной поспешает.

— Да как же их задержишь? — удивился Глеб. — У Тимир-Каана всадников без счета, а я тут сотни три, ну, с городовым ополчением — пять, в поле выведу.

— И то немало. Степняки в схватках потрепаны, бежали три дня без продыху, все как один уставшие. Увидев рать, сами в схватку не полезут.

— И что с того, — покачал головой князь Глеб, — все едино их по пять, а то и по десять воинов на одного моего выйдет.

— Великий князь Святослав передал, что ежели дружину перед Тимир-Кааном поставить, да сразу человека к нему послать, то касоги сами в драку не полезут, особо ежели им дать понять, что в поле лишь малая рать, а в стенах городских еще столько да столько же осталось.

— Ну, положим, — прикидывая шансы, кивнул Глеб.

— Так, стало быть, когда согласится Каан за выкуп уйти, тут и следует его байками кормить, покуда Великий князь с войском не подоспеют. А там мы Тимирку точно меж двумя ладонями прихлопнем.

12

Кеназ — князь (тюркск.).