Страница 91 из 99
О мощи ударов люфтваффе говорят и следующие цифры: к концу дня только самолеты группы III/LG1 произвели 16 групповых вылетов. Заставляя экипажи бомбардировщиков совершать до восьми вылетов в день, фон Вильдт добился того, что за сутки VIII авиакорпус совершил 1329 самолето-вылетов и сбросил 1218 тонн бомб. С учетом того, что протяженность линии фронта по сравнению с началом июня сократилась примерно в два раза, плотность огневого поражения была колоссальной. При этом враг сбрасывал бомбы с малых высот, прицельно. Советская зенитная артиллерия почти не стреляла, и в течение дня немцы потеряли от ее огня только два Ju-87 без экипажей. В боевом донесении об обстановке, сложившейся к 16 часам, Октябрьский докладывал: «… Авиация противника продолжает беспрерывно бомбить группами 18—60 самолетов боевые порядки в районе Сапун-горы, хут. Дергачи, Малахов курган, высота Карагач, гора Суздальская, Английское кладбище и Хомутовая балка.
Авиация противника не дает нашей пехоте занимать рубежи обороны. Части несут большие потери в живой силе и матчасти.
Все дороги находятся под непрерывным огнем и бомбоударами. Погода штиль. Во всем районе стоит сплошной столб пыли, ничего не видно…» В следующем донесении, датированном 9 часами 30 июня, адмирал добавил, что «тылы войск вследствие беспрерывных бомбежек нарушили нормальный оборот питания, довольствия войск».
Столь интенсивная поддержка люфтваффе не могла не обеспечить успех наземного наступления. Часть опорных пунктов на южном берегу бухты и на Сапун-горе была полностью уничтожена огневыми ударами, часть — окружена противником. Продолжавшие обороняться в них малочисленные группы советских солдат сражались до последнего человека. К вечеру большинство защитников Сапун-горы погибло. Удерживавшие линию фронта советские войска не были отброшены — они просто перестали существовать. Как вспоминал В. И. Раков, «наша оборона уже не гнулась и не отодвигалась, ее куски откалывались, как глыбы от скалы, под яростным напором врага. В образовавшиеся трещины просачивались серо-зеленые фигуры фашистских солдат, вбивая клинья все глубже. Начались бои на окраине города». Резервы не могли выдвинуться в назначенные районы, поскольку все дневные передвижения в условиях вражеского господства в воздухе оказались невозможны. К тому же из-за массового выхода из строя проводной связи и гибели части командиров оказалось полностью дезорганизовано боевое управление. В штабе не знали ни начертания переднего края, ни состояния войск на нем, ни того, смогли ли резервы выполнить поставленные перед ними задачи. В линии фронта в нескольких местах образовались широкие разрывы, куда широким потоком хлынули воспрянувшие духом немцы. Так совершенно неожиданно для командования СОРа произошел коллапс всей обороны.
Советская авиация над полем боя фактически не появлялась. В предрассветные часы слетали 12 У-26, пять УТ-16, «чайка» и три И-15бис (один из них разбился при взлете), днем и вечером — шесть Ил-2, три старых истребителя в варианте штурмовиков и 11 различных истребителей в качестве воздушного эскорта. По докладам, штурмовикам удалось уничтожить две зенитные батареи, два миномета и до двух взводов пехоты. Прикрывающие истребители — капитан Сапрыкин и лейтенант Лопацкий из 45-го иап — доложили о сбитии Ju-88, но немецкая сторона подтверждает только поврежденный в воздушном бою разведывательный «хейнкель». В любом случае этот воздушный бой стал последним, где советские и немецкие летчики пытались помериться силами в севастопольском небе. От огня зениток советская сторона потеряла «ил» капитана Куликова (выпрыгнул с парашютом), а «чайка» лейтенанта Петрова скапонировала при посадке. Еще пять «яков» были повреждены на аэродромах артиллерийским огнем. Совершенно очевидно, что в создавшихся условиях боевая деятельность остатков 3-й ОАГ уже никак не могла повлиять на сложившуюся обстановку.
Из-за отсутствия связи с частями весь масштаб произошедшей катастрофы командованию СОРа удалось осознать только к утру 30 июня. В 09.50 Октябрьский, который еще недавно был убежден, что с часу на час противник прекратит штурм из-за понесенных тяжелых потерь, дал телеграмму следующего содержания:
«Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум 2—3 дня.
Исходя изданной конкретной обстановки, прошу Вас (телеграмма адресовалась наркому ВМФ Кузнецову и маршалу Буденному. — М. М.) разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200—250 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».
Чтобы правильно оценить значение этой телеграммы, необходимо заострить свое внимание на двух основных моментах. Во-первых, в отличие от существовавшей практики, она была подписана не Военным советом СОРа, а лично вице-адмиралом Октябрьским. О ее существовании даже среди руководителей обороны не было известно до вечера 30 июня.
Во-вторых, говоря о том, что защитники Севастополя «дрогнули», адмирал, мягко говоря, возводил на них напраслину. Характерный момент: в изданном в 1979 г. издательством «Наука» военно-историческом исследовании — мемуарах П. А. Моргунова «Героический Севастополь» слово «дрогнули» было стыдливо заменено многоточием.
Тем временем штурм города продолжался. Солдаты Приморской армии и матросы Черноморского флота отказывались верить в то, что переживший самые тяжелые моменты ноября и декабря 41–го Севастополь не устоит. Свыкнуться с этой мыслью для многих оказалось невозможно — легче оказалось погибнуть в бою, продав свою жизнь как можно дороже. Не желая терять и так сильно потрепанную пехоту, Манштейн использовал старую тактику — массированные удары артиллерии и авиации по любому очагу сопротивления с последующей «зачисткой» его пехотными подразделениями. Это была именно «зачистка», поскольку после сбрасывания в пределах небольших участков территории многих тонн металла об организованном сопротивлении речь уже, как правило, не шла. 30 июня самолеты VIII авиакорпуса совершили 1218 самолето-вылетов и сбросили 1192 тонны бомб — примерно по тонне на каждого вышедшего из строя в течение суток защитника черноморской твердыни. И это не считая артиллерии, которая как минимум удваивала этот показатель! Тем временем, пока в Севастополе кипели уличные бои, большая часть немецких войск обошла город с юга и продолжала наступление в направлении мыса Херсонес. Несмотря на то что войска СОРа все еще насчитывали около 80 тысяч человек, в качестве организованной вооруженной силы к исходу дня могли рассматриваться только 5,5 тысячи, входившие в состав 109-й стрелковой дивизии, 142-й бригады и четырех сводных батальонов, созданных на базе подразделений береговой обороны, ВВС и зенитной артиллерии. К исходу дня враг занял аэродром Юхарина балка. Еще раньше все остававшиеся на нем исправные самолеты перелетели на аэродром Херсонесский маяк. В ночь на 30-е 3-я ОАГ вступила в бой в последний раз — на штурмовку и бомбометание шесть раз вылетали У-26, 12 УТ-16, три И-15бис и один И-153. Их основной целью являлись батареи противника, совершавшие круглосуточный обстрел взлетной полосы и препятствовавшие посадке транспортных «Дугласов». Задолго до разрешения общей эвакуации началась эвакуация авиационной техники. Перед рассветом 30-го в направлении Анапы вылетели шесть Як-1, семь Ил-2, два И-153, по одному ЛаГГ-3, И-16 и И-15бис. Одним из «яков» управлял сам командующий ВВС ЧФ. «По решению Военного совета, — вспоминал В. И. Раков, — улетел В. В. Ермаченков, предупредив, что с «большой земли» пришлет транспортные самолеты для эвакуации с аэродрома оставшихся раненых, членов Военного совета, личного состава авиационной группы и всех остальных.