Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

Первым днем авиаподготовки стало 2 июня. Особенность первого дня заключалась в том, что главный удар VIII авиакор­пусом наносился не по позициям войск, а по городу, чтобы довершить то, что не удалось сделать в ходе налетов в конце мая. Человеку, не видевшему войны, тяжело представить то ожесточение, с которым бомбардировщики люфтваффе ата­ковали объекты СОРа.

«С 7 часов утра 2 июня, — писал начальник береговой обо­роны ЧФ генерал-майор П. А. Моргунов, — противник начал наносить мощные артиллерийские удары по всему сухопут­ному фронту и одновременно массированные удары своей авиацией. Войска и тылы СОРа были подготовлены к этим ударам: весь личный состав находился в окопах, укрытиях, бетонных и туннельных сооружениях, в щелях и т. п.

Ежедневно с утра до вечера продолжалась бомбардиров­ка всего района СОРа. Трудно, даже невозможно подсчитать, сколько в ней участвовало вражеских самолетов и сколько было выпущено снарядов. По далеко не полным данным, в на­летах ежедневно со 2 по 6 июня участвовало более 600 само­летов, а сброшенные бомбы и выпущенные снаряды исчисля­ются десятками тысяч.

Противник, видимо, зная местонахождение старого ко­мандного пункта (Приморской армии. — М. М.), неоднократно наносил по нему удары. С вновь созданного командного пунк­та, расположенного в районе Херсонесского монастыря, можно было видеть такую картину: всю линию фронта и ее ты­лы с артиллерийскими позициями заволокло пылью и дымом от разрывов бомб и снарядов. Эта зловещая туча неподвижно висела с самого утра до позднего вечера. Самолеты против­ника шли волнами по 20—30 машин. Видно было только 3—4 волны, а дальше они сливались в одну общую массу.

После массированных ударов авиации и артиллерии го­род задыхался в дыму огромных пожаров, представлял собой сплошное море огня и дыма. С водой было очень плохо, а на­леты продолжались непрерывно, и число пожаров росло.

Ночью наступала зловещая тишина. Ни с той, ни с другой стороны не раздавались выстрелы, вражеская авиация также прекращала свои варварские налеты. В городе пылал чудо­вищных размеров костер, зарево от которого было видно за десятки километров. Казалось, в Севастополе погибла вся жизнь и к утру от него останется лишь груда развалин и пеп­ла. Но город жил. В подземных туннелях, укрытиях и всевоз­можных убежищах отважные севастопольцы продолжали ра­ботать для фронта».

Вот краткая хроника этого драматического дня. Еще до на­ступления рассвета базу бомбили 25 самолетов, сбросивших 220 бомб. С 07.00 до 07.30 город и войска на фронте подверг­лись массированному артиллерийскому обстрелу, который вела 121-я немецкая батарея (около 1600 орудий), стянутая Манштейном для штурма города. Затем снова показались бомбардировщики. 50 из них атаковали аэродромы Херсо­несский маяк и Юхарина балка, где смогли повредить СБ (по другим данным, самолет уничтожен) и два УТ-16. Одновре­менно последовали удары по городу, портовым сооружениям, нефтяным резервуарам. Самолеты шли непрерывными вол­нами и с высот около 5000 м вываливали свой бомбовый груз. Всего над базой до заката, по данным ПВО, прошли 168 Ju-88, 13 Не-111 и 60 Ju-87. На самом же деле самолетов было еще больше — посты ВНОС, не привыкшие к таким налетам, про­сто не успевали считать прибывающие эскадрильи. По не­мецким данным, в сумме на объекты СОРа в эти сутки обру­шилось 525 тонн бомб, в том числе одна 1700-килограммовая и семь 1400-килограммовых. К концу суток в городе было раз­рушено и подожжено до 100 домов, убитые и раненые исчис­лялись сотнями. Тушить пожары было нечем, поскольку водо­напорная станция была уничтожена одним из первых ударов. Рихтгофен, который первую половину дня наблюдал за дейст­виями своих подчиненных, летая на «Шторьхе», а во второй половине дня перебрался на специально для него построен­ную в южном секторе наблюдательную вышку, не без удовле­творения записал в дневник:

«Во время первого налета нефтяные резервуары начали гореть. Русские, по-видимому, попытались потушить их. Огонь начал гаснуть через полчаса или около того. Затем прибыла новая волна, русские нырнули в убежища, и огонь начал расти опять. После обеда они окончательно сдались и просто по­зволили им догореть».

Одновременно бомбардировке подверглись позиции зе­нитной артиллерии, главным образом расположенного на Се­верной стороне 110-го зап. Удары по ним с пикирования осу­ществляли снайперы из группы III/LG1. По немецким данным, в течение авиационной подготовки к штурму к молчанию были приведены 13 зенитных батарей, в то время как 26 других бы­ли «атакованы с хорошим результатом». Генерал Плохер, на­ходившийся тогда на штабной должности в 4-м воздушном флоте и лично присутствовавший при описываемых событиях, после войны свидетельствовал, что «спустя несколько первых дней в безоблачном небе можно было наблюдать только не­сколько изолированных облачков разрывов зенитных снаря­дов». По советским данным, в результате налетов 2 июня было выведено из строя только одно зенитное орудие и ранено восемь человек артиллеристов. Основной же причиной снижения ин­тенсивности зенитного огня являлась экономия боеприпасов, расход которых совершенно не покрывался доставкой.

Небо также стало объектом ожесточенной воздушной схватки. Советские перехватчики совершили около 30 выле­тов, причем практически все они сопровождались воздушны­ми боями. Ветераны 6-го гиап Алексеев и Катров сбили Ju-88, Катров самостоятельно — Bf-109, а лейтенант Кособьян на И-16 — еще один «юнкерс». Не отставали от них и пилоты 247-го иап ВВС РККА. Капитан Абрамов и лейтенант Шишков вдвоем сбили «мессершмитт», а затем каждый самостоятельно «юн­керс» и «мессершмитт» соответственно. Кроме того, семерка штурмовиков в сопровождении пятерки «яков» совершила дневной налет на аэродром в Евпатории, где, по донесению, уничтожила 11 и повредила один двухмоторный самолет.

Немцы всех этих потерь не признают. По их данным, в воз­душных боях пострадал на 35% лишь один Ju-88 из III/LG1. Другой «юнкерс» из KG51 погиб якобы в результате случайного попадания снаряда собственной полевой артиллерии. Не вер­нулся на свой аэродром Ju-87 командира эскадрильи 5/StG77 обер-лейтенанта Финка, который признали жертвой зенитно­го огня, а один из «хейнкелей» I/KG100 пострадал на 20% при рулежке на собственном аэродроме.

Потери советской стороны оказались большими. «Мессер­шмитты» сбили «ишачок» Кособьяна, который получил серь­езные ранения. Другой подбитый И-16 лейтенанта Николаева разбился при приземлении. Пилот погиб. Вечером на глазах у аэродромной команды пара «мессершмиттов» из II/JG77 сби­ла перелетавший на Кавказ для ремонта ДБ-3 капитана Разу­мова. Но гораздо более тяжелая утрата была понесена в этот день в море. Вечером немецкая разведка обнаружила в море конвой, куда входил танкер «Михаил Громов» (836 брт), траль­щики «Т-411», «Т-412» и четыре сторожевых катера. Такое слабое охранение объяснялось весьма просто — 28 мая ко­мандование ЧФ приняло решение из-за «усилившейся опас­ности для кораблей флота в Севастополе вследствие захвата противником инициативы в воздухе и непрерывного патрули­рования немецкой авиации над главной базой» использовать для конвоирования быстроходных транспортов и танкеров ба­зовые тральщики и сторожевые катера, в то время как «эскад­ренные миноносцы лучше оставлять для конвоя у Кавказского побережья». Но разве могли тральщики и катера, на которых практически отсутствовала зенитная артиллерия дальнего боя, отражать массированные налеты торпедоносцев? Они помешали прицельно сбросить бомбы 11 «юнкерсам», но ока­зались бессильны против десятки «хейнкелей», атаковавших судно с обоих бортов. Судно получило попадание торпеды в носовую часть, которое сразу же вызвало пожар и серию взрывов. Спустя час танкер переломился надвое и затонул. Войска СОРа недополучили 745 тонн авиационного и автомо­бильного бензина. «Громов» стал последним танкером, который командование ЧФ пыталось провести в Севастополь. С этого момента для доставки горючего использовались только под­водные лодки. Бензин закачивался им в топливно-балластные цистерны, откуда через неплотные соединения бензиновые пары проникали внутрь прочного корпуса. При многочасовом движении в подводном положении запах начинал буквально дурманить моряков, делая почти невозможным несение вахты в прилегающих к топливным цистернам отсеках.