Люди нашего берега

Она снова смотрит в окно. Горы здесь совсем не такие, как на севере. Они темнозеленые, но эта окраска не ровная, не спокойная, это не может быть цветом самих гор. Это похоже скорее на сплошное многотысячное стадо каких-то удивительных животных, пасущихся на склонах. Да, да, все дело именно в этом: темнозеленая, кудреватая масса почему-то кажется Тэгрынэ живой. «Лес» — догадывается Тэгрынэ.

— Скажите, пожалуйста, — спрашивает она, — это не леса? Вон там, на склонах.

— Леса. Самые настоящие горные леса. Безлесная тундра давно уже позади.

«Леса Настоящие леса» — повторяет про себя Тэгрынэ. Как давно уже мечтала она увидеть их

В ее родном поселке, рядом с ярангами, стоит уже несколько бревенчатых домов. Пароходы привезли их на Чукотку в разобранном виде — сотни бревен на одном пароходе. Вдоль улицы стоят столбы, на них, раскачиваемые ветром, висят электрические лампочки. Столбы — это тоже бревна, а каждое бревно было когда-то стволом живого дерева — растущего, зеленого, помахивающего ветвями на ветру, перешептывающегося о чем-то со своими соседями. Тэгрынэ не раз читала об этом, не раз любовалась снимками с картин, изображавших лес. «Если бы все бревна, какие есть в нашем поселке, — мечтала она, когда была еще девятиклассницей, — вдруг воскресли бы, встали, пустили корни, оделись листвой… Целый лес, наверно, получился бы»

Осенние штормы не раз выбрасывали на берег стволы больших деревьев. Листвы на них не было, ветки были обломаны, но все-таки жизнь еще чувствовалась в них. Тэгрынэ могла часами рассматривать такой подарок моря, пока Мэмыль или кто-нибудь другой из охотников не начинал разделывать его на брусья, собираясь мастерить новые нарты или остов байдары.

А теперь Тэгрынэ уже летит над такими местами, где на сотни километров тянутся дремучие леса. «Шум деревьев, — думает Тэгрынэ, — на что он похож? На завывание вьюги или на шум прибоя? Или, может быть, на гул авиамотора?»

Она решает, что в Хабаровске, как только оформит свои дела в институте, непременно пойдет в ближайший лес. Или поедет, если это не очень близко. Потрогает руками стволы живых деревьев, посмотрит, как машут они ветвями навстречу ветру, послушает, как они шумят.

Она хочет спросить своего соседа, есть ли леса под Хабаровском, но видит, что глаза у него опять закрыты. Дремлет он или думает, прикрыв глаза, чтобы не рассеивалось внимание? И в том и в другом случае нечего, конечно, надоедать ему своими, расспросами.

… Сколько ни старалась Тэгрынэ запечатлеть в памяти каждый момент путешествия, не пропустить ничего интересного, но случилось так, что соседям пришлось разбудить ее, когда самолет приземлился на хабаровском аэродроме. Сказалась, видимо, усталость. Всю ночь накануне отлета Тэгрынэ проболтала со своей школьной подругой, у которой они с отцом останавливались. Отец спал в соседней комнате, и подружки не смыкали глаз до рассвета. Бессонная ночь, расставание, обилие новых впечатлений во время полета, — все это утомило Тэгрынэ.

— Дальше не полетим, — говорит толстый пассажир, притрагиваясь к ее плечу. — Доброе утро — с улыбкой добавляет он, хотя на дворе уже поздний вечер.

Тэгрынэ выходит из самолета. Совсем темно, как зимой. На Чукотке в августе даже глубокой ночью не бывает такой темноты.

Вместе со своими спутниками она идет по полю к освещенному зданию аэровокзала.

— С прилетом, товарищи — говорит дежурный по аэровокзалу. — Присаживайтесь отдыхайте. Автобус будет ровно через пять минут. А ваша машина здесь, Юрий Николаевич, — обращается он к члену президиума крайисполкома. — Уже с полчаса дожидается.

— Отлично, — говорит Юрий Николаевич. — Ну, товарищи попутчики, кто из вас со мной? Могу предложить три места.

— Спасибо, — отвечает знаменитый летчик. — Мы автобуса подождем.

— Вас-то я, так и быть, оставлю. Вы у нас в Хабаровске свой человек. А вот товарищей, которые здесь впервые, доставлю до места назначения… Здравствуй, Игорь — приветствует он своего шофера, зашедшего в это время в зал. — Возьми-ка, будь другом, чемодан товарища Рэнтыргина. А я, Тэгрынэ, возьму, если разрешите, ваш чемодан. Ого Увесистый Небось, книги?

— Книги. Главным образом книги.

— Так я и думал. И вас, товарищ Холмогоров, как гостя я тоже попрошу в машину.

Холмогоров — это фамилия толстого пассажира. Он говорит:

— Я у вас в Хабаровске частый гость. И, кроме того, я один всю вашу машину заполню.

Но Юрий Николаевич увлек за собой и его.

Город освещен, но Тэгрынэ почти ничего не может разглядеть; ее посадили посередине, правое окошко заслонил Холмогоров, левое — Рэнтыргин. Оба они вышли возле гостиницы «Амур», и машина помчалась к общежитию пединститута.

Свернули в переулок, в котором нет ни одного фонаря. Видна только узкая полоса мостовой, освещенная автомобильными фарами.

— Безобразие — ворчит Юрий Николаевич. — Безобразие. Две недели осталось до начала учебного года, а еще света сюда не дали. Район это, понимаете ли, новый, только начинаем застраивать. Но строители клялись на президиуме, что к первому сентября в студенческом общежитии и свет будет, и вода, и все прочее.

Машина останавливается, шофер выносит чемодан Тэгрынэ, ставит его у дверей какого-то дома и возвращается на свое место. Но они не уезжают до тех пор, пока комендантша не отзывается на стук Тэгрынэ.

— Сейчас, сейчас — слышен из-за двери сонный голос. — Кто там?

После непродолжительных переговоров она отправляется за ключами.

— До свидания, Тэгрынэ — кричит Юрий Николаевич. — Ни пуха, ни пера

— До свидания

Машина осторожно разворачивается и уходит. Тэгрынэ остается одна. Налетает ветер, над головой раздается какой-то шум, будто ветер гонит тысячи сухих снежинок и они шелестят о верхние шкуры яранги. Но какой же в августе снег? Нет, это похоже скорее на шелест множества крыльев—так бывает, когда низко, над самой головой, проносится огромная гагачья стая.

Комендантша возвращается с ключами и открывает двери.

Тэгрынэ поместили в комнату, где спят еще две девушки. Спит, собственно, одна из них, другая проснулась и через минуту после того, как Тэгрынэ легла, спрашивает ее:

— Девушка, ты еще не спишь?

— Нет еще.

— Тебя как звать?

— Тэгрынэ.

— Тэгрынэ? Никогда такого имени не слыхала. Красивое имя. Ты с Чукотки, да?

— Да. А тебя как звать?

— Меня — Светланой, Светой. А ты почему так поздно приехала? Ведь экзамены уже скоро кончаются.

— Меня уже зачислили. Я документы до почте послала, мне ответили, что зачислена.

— Медалистка?

— Да. Только у меня — серебряная.

— Все равно без экзаменов. Молодец Ну, спокойной ночи, ты, наверно, устала с дороги. Долго ехала?

— Нет. Я — самолетом.

— Да ну? И не страшно?

— Не страшно.

— Ой, как интересно Завтра ты нам все-все подробно расскажешь. Я ни разу в жизни не летала. А сегодня давай спать, нам завтра с утра на консультацию.

— Спокойной ночи.

Но минуты через две Светлана снова шепчет:

— Тэгрынэ, ты не заснула еще?

— Нет.

— Ты на какой факультет поступаешь?

— На естественный. А ты?

— Я на литературный. Факультет русского языка и литературы. И Варя — на литфак. Вон та девушка, соседка наша. Ее Варей зовут;

— Я на литературный тоже хотела. Только мне ответили, что на два нельзя.

— Нет, на два сразу не разрешается. Только на один можно.

— Да. Мне ответили, что зачислили меня на естественный, *а литературой я смогу заниматься в кружке.

— Правильно, в литературном кружке. И кроме того… Слушай, знаешь, что я придумала?

— Что?

— Вот что. Меня естественные науки тоже очень интересуют. Давай условимся так: я тебе буду рассказывать про все, что проходят на нашем факультете, а ты мне—. про все, что на вашем. Согласна?

— Согласна.

— Вот и договорились. А теперь будем спать. А то, если я послезавтра провалюсь, весь наш уговор лопнет.