Страница 11 из 43
Надо было поступать в институт. Так советовали учителя, так хотела Тэгрынэ, так хотел и старый Мэмыль, как ни грустно было ему расставаться с дочерью. Хабаровск — это уже не Анадырь Из Анадыря Тэгрынэ приезжала два раза в год — на летние каникулы и на зимние. Да еще два раза за зиму Мэмыль навещал дочку. Теперь только один раз — летом — сможет приезжать домой Тэгрынэ. Зимние каникулы слишком коротки, от Хабаровска не доедешь. И письма втрое дольше будут идти… Правда, у старого Атыка сын учится еще дальше — в Ленинграде. Но у Атыка и старуха жива и другие дети с ними живут. А у Мэмыля, кроме дочери, — никого.
Однако задерживать дочь Мэмыль не хотел. Наоборот Пусть учится, пусть узнает все то, чего не мот узнать Мэмыль, пусть откроются перед ней все пути, которые прежде были закрыты для чукчей.
Тетя Нутэнэут приготовила в дорогу лепешек, жаренных в нерпичьем жиру. Когда Тэгрынэ пришла прощаться, лепешки были уже готовы, дядя Гэмалькот аккуратно обернул их чистой тряпицей, а поверх — кожей, чтобы не замаслили чего-нибудь в чемодане.
— Ой, зачем же мне столько — воскликнула Тэгрынэ.
— Еда в дороге не тягость, — наставительно сказал Гэмалькот. — Едешь на день — бери запас на неделю.
— А едешь морем — запасайся вдвое, — добавила Нутэнэут. — Бери, Тэгрынэ, ты ведь любишь эти лепешки. И Мэмыль их любит. А дорога у вас дальняя, пригодятся.
— Морем мы — всего два дня. Отец только до аэродрома меня проводит. А оттуда он меня самолетом отправит. Это — за медаль. Он мне давно обещал.
— Самолетом? — Нутэнэут опустилась на китовый позвонок и посмотрела на племянницу так, будто та сразу изменилась. — Самолетом Знала бы покойная Туар, что ее Тэгрынэ поедет учиться в Хабаровск Да еще по воздуху полетит, самолетом
И Гэмалькоту, и Тэгрынэ, и самой Нутэнэут стало от этих слов яснее все значение предстоящего полета. Правда, они уже привыкли к таким вещам, даже старики постепенно привыкли. А двадцать лет назад, когда жива была Туар, это казалось бы чудом. Как тревожилась бы Туар за свою дочь. И в то же время — какой гордостью наполнилось бы ее материнское сердце
И вот стальная птица несет Тэгрынэ в Хабаровск. Несет над заливами Охотского моря, над восточными отрогами хребта Джуг-Джур.
«В Хабаровске обязательно куплю для старика бинокль, — думает Тэгрынэ, и при мысли об отце улыбка озаряет ее лицо. — Куплю самый дорогой, чтобы еще лучше был, чем тот».
Тэгрынэ ловит себя на том, что мысли, только что казавшиеся ясными, последовательными, четкими, вдруг спутываются, становятся расплывчатыми, растворяются в каком-то тумане. И глаза, оказывается, были закрыты. Видимо, она задремала, убаюканная полетом.
«Это его пример меня в сон вогнал, — думает Тэгрынэ, разглядывая пассажира, сидящего перед нею. — Ему-то можно спать, он, может быть, уже двадцать раз летал. А мне нужно каждую секунду использовать. А то еще самое интересное просплю».
Толстый пассажир по всей видимости географ. Или геолог. Наверно, участник какой-нибудь экспедиции. Может быть, даже начальник экспедиции. Во-первых, на руке у него, рядом с часами, — компас. Во-вторых, когда все сдавали в багаж свои чемоданы, он сдал только большой рюкзак с четырьмя ту-X) набитыми накладными карманами. Седина, умное, спокойное лицо… «Это профессор геологии, — решает Тэгрынэ. — Его экспедиция открыла новое месторождение. Какое-нибудь очень ценное месторождение. Золото, или нефть, или апатиты. Его срочно вызвали в Москву для доклада правительству. И, скорее всего, он вовсе не дремлет, а обдумывает свой предстоящий доклад».
'Конечно, этот пассажир может, в конце концов, оказаться не геологом, а инженером-строителем или бухгалтером-ревизором, ездившим на Чукотку проверять финансовый отчет какого-нибудь учреждения. Но Тэгрынэ мысленно уже помогает ему составлять доклад для Совета Министров. «Дорогой товарищ Сталин — сказала бы она на его месте. — Уважаемые товарищи министры Я счастлив, что могу доложить вам об открытии, которое поможет дальнейшему расцвету одной из окраин нашей великой Родины. Месторождение, открытое нами, заставляет предполагать о наличии многих других полезных ископаемых в том же районе. Они должны быть открыты, и они будут открыты Местные кадры для этих работ уже растут. Вместе со мной летела в самолете одна чукотская девушка. Она летела учиться…»
Тэгрынэ так увлекаетсй, что на минуту забывает о своем намерении заниматься агробиологией, а не геологоразведкой.
Остальных своих спутников она немного знает, — успела познакомиться с ними еще на аэровокзале в ожидании самолета. Только этот приехал в последний момент. А во время промежуточной заправки он походил минут десять, чтобы размяться, сел на камень, вынул блокнот и записывал в него что-то до тех пор, пока летчик не пригласил пассажиров подняться в кабину. Так Тэгрынэ и не знает, правильно она определила его специальность или нет.
Два сотрудника Главсевморпути возвращаются из командировки. Один из них — летчик, Герой Советского Союза, участник рекордных перелетов, поражавших весь мир в те годы, когда Тэгрынэ была еще маленькой девочкой. Сейчас он уже немолод.
Стахановец рыбоконсервного завода чукча Рэн-тыргин летит на краевое совещание передовиков рыбной промышленности.
— Уполномоченный Союзпушнины — маленький, хитроглазый, сам чем-то напоминающий пушного зверька — ведет себя так, будто находится не под облаками, а в собственном рабочем кабинете. Он достает какие-то папки из своего огромного портфеля, перелистывает бумаги, испещренные цифрами, подчеркивает что-то красным карандашом.
Член президиума крайисполкома и корреспондент краевой газеты — тоже, видимо, бывалые воздушные путешественники. Они играют в шахматы. Тэгрынэ впервые видит такие шахматы: вместо доски нечто вроде кожаного бумажника с чередующимися квадратиками темной и светлой кожи; фигурки плоские, из пластмассы, плашмя вставляющиеся в прорези квадратиков. Игроки так поглощены шахматами, что даже головы не поднимут, в окошко не поглядят.
Что ж, Тэгрынэ тоже может заняться делом, она тоже уже не первый час в полете.
Она вынимает из портфельчика книгу и пытается читать. Но из этого ничего не получается: глаза все время поднимаются к окошку, за которым с каждой минутой открываются все новые картины, полные редкостной, неповторимой красоты.
Когда самолет чуть кренится влево, Тэгрынэ через склоненные головы шахматистов видит сияющий простор моря. Только один раз виден был маленький пароходик, а все остальное время — необъятная поверхность моря, каждой волной своей отражающая солнце.
А справа, за окошком, возле которого сидит Тэгрынэ, — горы, горы, горы. Могучие горные хребты, величественные снежные вершины, высокогорные плато. Может быть, это Оймеконское плоскогорье? Нет, Оймеконское плоскогорье уже должны были пролететь.
Толстый пассажир открыл, наконец, глаза. Тэгрынэ решает воспользоваться этим.
— Когда смотришь вниз, — говорит она, — кажется, будто под нами не настоящая земля, а географическая карта. Посмотрите, совсем как на карте. Правда?
— Да. Когда летишь на большой высоте, сходство с картой становится еще сильнее.
— А сейчас мы разве не на большой высоте летим?
— Сейчас? — пассажир посмотрел вниз. — Сейчас около тысячи метров будет.
— Тысяча метров? Целый километр от земли
— Да. Вы, видимо, впервые совершаете воздушное путешествие.
— Впервые. А это очень заметно?
— Нет, отчего же… Почти совсем незаметно. А что касается сходства земной поверхности с ее условным изображением на карте, то это факт не такой простой, как кажется. Учтите, что условные обозначения картографии были приняты задолго до того, как появилась авиация. И вот, представьте, они почти совпали с той картиной, которая действительно открывается перед нами с птичьего полета. Замечательное, по-моему, совпадение
«Определенно — географ» — думает Тэгрынэ, с интересом слушая пассажира. Ей все это и в голову не приходило, когда она сказала, что сверху земля похожа на карту.