Страница 8 из 35
Если дома не нравилось, они летели в степь, где было много всякого травяного добра. Овсюк, или перей[27] они поедали в большом количестве. Паслись и на землянике, особенно, если год был урожайным. Любили они и всякие корешки. С зари до вечерней зари они ворковали, взлетали, кружились в небе. Внизу же неистово пели петухи, ржали кони, лаяли собаки. Иногда возникал еще мягкий шелест листвы родного сада, поднятый ветром, или доносился колокольный звон, стук колес с дороги, или чьи-то голоса. И все видимое, все звуки, люди, слова были частью меня самого, входили в меня и оставались во мне.
Вот этого больше и нет! Окружающий меня в старости мир моей частью не является и в меня больше не входит. А тогда, помню отчетливо и ярко, входил, и я свою общность с окружающим сознавал. Что делать! То была Родина, которой ничто не заменит! Как много есть людей, которые этого даже никогда не почувствовали, а жили и дышали родным ветром, так и не зная, что он — родной! “Ну какая разница! Ветер есть ветер, в Америке, Африке, один и тот же”. — Тот да не тот! И похож, и даже, вроде, пахнет дальним дымком, да не тем дымком, и не так пахнет! И птички — не те, и — мухи, и пчелы. Осы — и даже надоедливые осы — не те. Не те, да и только! Ну что вы со мной поделаете? Говорю вам, не те, а во всем этом Родина и заключается. Не в одних людях и их делах! Самое расположение земной точки, где вы родились, высота солнца, сила света, трава, деревья, животные, все сочетание частей, свойственное Родине, неповторимо, и нигде на земле нет другого подобного места! В мои семь лет я, конечно, этого не знал, но я чувствовал и запоминал свои чувства. Сейчас я ими живу! Если бы кто стал мне доказывать, что это не так, я не задумываясь послал бы его ко всем чертям! Как это — “не так?” Я сам хозяин моим чувствам и сам определяю, что — “так”, а что — не так! Никаких советников мне и не требуется. Обойдемся своими силами. Особенно же ненавистны мне такие молодцы, что говорят: “У трудящегося нет отечества”. Это — лжецы! Отечество есть даже у самого шелудивого пса, какая-либо конура, где он увидел первый свет и где его ласкала мать. А о таких двуногих лучше не будем говорить. Они повинны в крови сотен миллионов людей. Однажды день настанет, и они за это заплатят.
За погребом и ледником начинался малинник, полный красной, почти черной, розовой и желтой малины. Тетя Анна любила варить разное варенье и настаивала, что розовая малина — самая пахучая. Михайло, слыша это, хитро щурился и говорил: “Ну, пускай так и будет!” Я потом сам нашел, что вся малина пахла одинаково. Однажды я это высказал Прабе. Та засмеялась и односложно буркнула: “А вот я тетке скажу!” Я уже знал, что она ей не скажет, но на всякий случай добавил: “А может, тетя лучше знает”. Праба посмотрела долгим взглядом, но ничего не сказала. Вечером она что-то рассказывала маме, обе они смеялись, а Михайло, которому я решительно все рассказал, улыбнулся и заметил: “С бабским родом надо хитрить, да и то не всегда сделаешь, как надо!” После плюнул и добавил: “Есть такие, что и хитрость не поможет”. Я был смущен: как же это — бабский род, когда дело касалось Прабы и даже мамы? Михайло же вывернулся, сказавши: “Оно конечно, наши Праба да ваша мама… ну, а бабский род уж такой…” Я обрадовался, ибо слова его, значит, ни Прабы, ни мамы не касались, а относились к чему-то постороннему. Это же — самое главное!
За забором, отделявшим от двора огород, был малинник, а еще дальше виднелись первые яблони плодового сада, и правее — виднелся длинный деревянный дом, где хранились зимние яблоки. Туда можно было входить только когда приходил отец. Там было множество полок, где лежали яблоки, столов и ящиков. На столбе посредине помещения висел градусник и на полу стояло ведро воды. Иногда отец приказывал принести еще ведро. Воздух там был чистый и насыщенный яблочным запахом. Зимой протапливали небольшую печку, чтобы разогнать холод. Я любил туда заглядывать. Отец при этом всегда давал мне хорошее яблоко, а я, поблагодарив, торопился к Михайлу, чтобы поделиться с ним. Он яблоки любил и с удовольствием, перекрестясь, ел и жмурился. — “Что, хорошо?” — спрашивал я. — “Самый тебе смак!” отвечал он: “Яблоко, брат, Бог дал человеку для радости!” В этом был уверен и я, и мог их есть целый день, без устали.
Праба только ворчала: “Ну, ну! Не торопись! Еще объешься!” Но как это можно было объесться яблоками? Михайло все же говорил: “Оскомину набьешь! Зубы будут болеть! Это дуже[28] нехорошо”. И я, помню, только однажды чуть перехватил, и было, действительно, дня два неприятно.
Как-то после сбора яблок, когда капуцины и георгины стали особенно пышно цвести, а молодые петушки начали жестокие драки и стали пытаться петь по-взрослому, но могли только прокричать два слога, Праба сказала: “Надо Яшку за крупчаткой[29] послать: Овсеня близко!” Яшка был подслеповатый мужик, не особенно дюжий, а толковый. Крупчатка нужна была на большие пироги-круглики, что пекли у нас, весной — Ярилин круглик, летом — на Ивана Купала и на Спожин, потом на Спаса, на Овсень к Покрова, и Колядино Коло к Рождеству и Новому Году. Яшка взял телегу, коней, запрёг и поехал.
Скоро он вернулся с несколькими мешками крупчатой муки и другими покупками. Я слышал, как он в летней кухне отчитывался перед Прабой: “Отож мука — четырехнолька,[30] сами знаете, почем, а в ящике узюм. Взял я белый, хотя предлагали черный. А вдруг нужно было белый, а вы не сказали, какой? Так узюм по шести копеек фунт.[31] Ванилевая палочка,[32] кардамун,[33] значит на четвертак. Ну, конфеты по сорок копеек, коробица мындального[34] масла шесть гривен. Обратно, пастила-сливянка по гривенику. Шахрану[35] не было. Поедут в Ростов на ту неделю за шахраном…” — “А почем за говядину платил?” — спросила Праба. — “Она на вид хорошая”. — “Самой лучшей просил. Дали по двенадцать копеек фунт”, — ответил он. Говядина оказалась превосходной. В деревне говядина — редкость. Все больше птица, свинина, баранина, рыба. За мясом ездили на станцию, где говядина была каждый день. Там же покупали и другие товары, каких в деревне не было. Шафран да кардамон мужики брали только на Рождество да на Пасху, и то — редкие. На станции же бывали казачьи офицеры, учителя, доктор, железнодорожное начальство. Им такие вещи требовались.
Яшку покормили, дали рюмку водки и полтину денег. Он ей очень обрадовался: “Жене ботинки надо, так это — на почин…” Но Праба нашла еще пару добрых ботинок: “Вот, отдай ей, так и полтину сохранишь”. Яшка растроганно благодарил.
Я побежал к Михайлу с вопросами: “почему Яшкиной бабе ботинок захотелось, да почему шафрану надо?” — “Э-э-э!..” протянул он: “Много знать будешь! Шафранту бабушка для сладких пирогов требовала. А что Яшкина баба ботинок хочет, так я ж тебе говорил, бабские дела довольно-таки хитрые! У нее чоботы есть. Сам видел. Ну, а ботинки, значит, чтоб пофрантить, нужные! Баба она еще молодая. Хочешь — верь, хочешь — нет, чтоб другие позавидовали! Ишь, Яшкина баба в каких ботинках ходит!.. Я ж говорю, бабьи дела — хитрые!” Говоря это он звучно плюнул. Я хотел бы это сделать как он, но уже раз от тетки влетело. Увы, она — городская, и нашей деревенской простоты не понимает! При Прабе тоже плевать не полагается, а при отце-матери и говорить нечего! Они этого не переносили. Просто заживо съедят!
Я побежал в сад, где шла еще работа, снимали последние яблоки. Там же, вдоль рвов, где были колючие заросли, ходили девки, бабы, собирали корзинами ежевику. Она шла и на варенье, и на наливки, морс — или настойки, а то на повидла.
27
Пырей м. злак, трава Тriticum repens. Пыреец, трава Саrех Schrеbеri. | Пырей, пырейник, Аgrostis vulgaris, полевица, метлюк. | Пырей, вор. растен. Аvena pubescens, лесной ковыль, заячий овес, овсюк, овсянец (вивсюнець, малорос.). (В.Р.Я.) Овсюг (овёс пустой) — однолетнее р-ние сем. злаков рода овёс. Произрастает в Евразии и Сев. Африке; как заносное р-ние — в Сев. Америке и Юж. полушарии. Встречается повсеместно как трудноискоренимый сорняк преим. яровых культур (овса, ячменя, пшеницы). О. наз. и нек-рые др. виды овса — также злостные сорняки. (БРЭС)
28
Дужий зап. южн. кур. твер. калужск. дюжий; сильный, крепкий, о человеке, о ветре и пр. Дужа, дуже нареч. очень, весьма, больно, сильно, гораздо, крепко, порато. (В.Р.Я.)
29
Крупчатка, крупичатая мука. (В.Р.Я.)
30
Видимо, сорт муки.
31
Фунт (от лат. pondus вес, тяжесть) — 1) осн. единица массы в системе английских мер, обозначается lb. 1 Ф. (торг.) = 0,45359237 кг, 1 Ф. (аптекарский и тройский, или монетный) = 0,37324177 кг. 2) Единица массы в системе русских мер, 1 Ф. = 0,40951241 кг = 1/40 пуда = 32 лотам = 96 золотникам = 9216 долям. (БРЭС)
32
Ваниль ж. пряное, тунеядное растение Западной Индии, из семьи орхидеев (кукушачьи слезки), Vanilla; душистые стручочки его идут в пирожные и шоколад. (В.Р.Я.) Ваниль, род р-ний сем. орхидных. Наземные или эпифитные лианы. Ок. 100 видов, в тропиках; культивируют там же неск. видов ради плодов, содержащих ванилин. (БРЭС)
33
Кардамом, кардамон м. пряное растение Аtоtum cardamomum. (В.Р.Я.) Кардамон, многолетняя трава сем. имбирных. (БРЭС)
34
Миндаль м. дерево Amygdalus communis и плод или орех его. Amygdalus nana, дикий миндаль или бобовник, см. персик. (В.Р.Я.) Миндаль, род небольших деревьев и кустарников сем. розовых, орехоплодовая культура. Ок. 40 видов, в Азии, а также в Сев. и Центр. Америке, на Кавказе и др. Культивируют М. обыкновенный; плоды используют в пищу и для получения миндального масла. (БРЭС) Миндальное масло, растит. жирное масло, получаемое из семян миндаля. Используют в кондитерской пром-сти и в медицине (как лёгкое слабительное и в мазях). (БРЭС) Здесь “миндальное масло”, вероятно, масло с добавлением миндаля.
35
Шафран, растенье Crocus sativus; идет на краску и, как пряность, в печенье. (В.Р.Я.) Шафран (крокус), род многолетних трав сем. касатиковых. Ок. 80 видов, в Европе, на Кавказе, в Передней и Ср. Азии; в России неск. видов, в юж. р-нах. Мн. виды выращивают как декоративные; рыльца цветков Ш. посевного употребляют как пряность и для окраски пищ. продуктов. (БРЭС)