Страница 79 из 88
— Помню, Стивен, — ответила Диана, залившись краской. Ему никогда раньше не приходилось видеть, как она краснеет, и он был тронут. — Конечно помню. Но почему ты не сказал этого раньше — в Дувре, скажем? Тогда, до всех этих событий, все могло бы получиться по-другому.
Она взяла со стола веер и стала нервно обмахиваться им.
— Господи, как жарко сегодня, — промолвила она, и выражение ее лица изменилось. — Зачем было столько ждать? Все будут говорить, что я пала столь низко, что тебе пришлось повести себя по дон-кихотски. И впрямь, если бы я не ценила тебя так, Мэтьюрин — а я тебя очень ценю, ты мой любимый друг — то могла бы расценить твое поведение как дерзость. Как оскорбление. Ни одна уважающая женщина не потерпит оскорблений. Я еще не настолько уронила свое достоинство… — подбородок ее задрожал, она овладела собой и продолжила, — я не настолько пала, чтобы…
Тут вопреки ее усилиям из глаз у нее брызнули слезы; она склонила голову ему на плечо, и слезы полились на его «нарядный» мундир.
— Кроме того, — между рыданиями выдавила она, — на самом деле ты не хочешь жениться на мне. Ты же сам сказал мне, давным-давно, что охотник не может полюбить лису.
— Какого черта вы делаете, сэр? — вскричал Каннинг, входя в дверь.
— А вам то что до этого, сэр? — ответил Стивен, резко поворачиваясь к нему.
— Миссис Вильерс находится под моей защитой, — заявил Каннинг. Он был бледен от ярости.
— Я не собираюсь никому давать объяснений, поцеловав женщину, за исключением разве ее мужа.
— Вот как?
— Именно, сэр. И что вы подразумеваете по словом «защита»? Вам же прекрасно известно, что миссис Каннинг шестнадцатого приплывает сюда на «Гастингсе». Что станет тогда с вашей защитой? Что вы на это скажете?
— Каннинг, это правда? — вскричала Диана.
Каннинг покраснел до корней волос.
— Вы рылись в моих бумагах, Мэтьюрин. Это ваш человек, Эткинс, рылся в моих бумагах.
Он шагнул вперед, и в ярости нанес Стивену увесистую пощечину.
Диана в один миг продвинула между мужчинами столик и стала оттаскивать Каннинга, крича: «Не обращай внимания, Стивен. Он вовсе не хотел… это все жара… он пьян… он извиняется. Немедленно покиньте дом, Каннинг. Ради чего вы затеяли эту низкую, вульгарную ссору? Вы что, конюх или трактирная прислуга? Вы смешны».
Стивен стоял, сцепив руки за спиной, лицо его было смертельно бледным за исключением алого отпечатка руки Каннинга.
Подходя к двери, Каннинг схватил стул и с силой ударил им об пол; отбросив прочь обломки, он выбежал из комнаты.
— Стивен, — молила Диана, — не обращай внимания. Не надо, не надо драться с ним. Он извинится, обязательно извинится. О, нет, не надо драться с ним, обещай мне. Он принесет извинения.
— Может и так, дорогая, — сказал Стивен. — Ему сейчас нелегко, бедняге. — Он открыл окно. — Если можно, я бы воспользовался этим путем: я не вполне доверяю твоим тиграм.
— Капитан Этередж, — произнес Стивен. — Могу я попросить вас об услуге, сэр?
— Всегда пожалуйста, — ответил Этередж, отворачиваясь от иллюминатора, через который пытался глотнуть свежего воздуха, и обращая к доктору округлое доброжелательное лицо.
— Сегодня случилось нечто, причинившее мне беспокойство. Прошу вас нанести визит мистеру Каннингу и передать, что я требую у него сатисфакции за удар.
— Удар? — вскричал Этередж, лицо которого сразу приобрело выражение крайнего участия. — Ах, дружище! И как я понимаю, извинения не возможны? Но вы сказали Каннинг? Разве он не еврей? Вы же не можете драться с евреем, доктор. Нельзя рисковать жизнью ради еврея. Давайте отправим в его нечестивое логово взвод морской пехоты, забьем ему в глотку кусок бекона и покончим с этим.
— Мы по-разному смотрим на вещи, — сказал Стивен. — Я испытываю особенное благоговение перед нашей небесной госпожой, а она была еврейкой, и мне думается неправильно будет ставить мою расу выше ее. Кроме того, я уважаю этого человека, и готов драться с ним так охотно как ни с кем другим на свете.
— Вы оказываете ему слишком много чести, — разочарованно и обеспокоенно протянул Этередж. — Но вам, конечно, виднее. Вряд ли вы могли бы проглотить обиду. Но опять же скажу: драться с парнем из торгашей — это все равно что боксировать с человеком из низшего сословия или жениться на служанке из-за сделанного ей ребенка. Ну не могли бы вы вызвать кого-нибудь другого? Ладно, мне надо одеть мундир. Ни для кого кроме вас, Мэтьюрин, я не стал бы этого делать, тем более в такую треклятую жару. Надеюсь, ему удастся подыскать понимающего в таких делах секунданта — христианина то есть?
Встревоженный и расстроенный, Этередж исчез в своей каюте, откуда появился вновь в парадном мундире, уже промокшем от пота. Просунув голову в дверь, капитан обратился к доктору с последним увещеванием:
— А вы точно уверены, что не хотите вызвать кого-нибудь другого? Ну очевидца, например, свидетеля нанесенного удара?
— Это не одно и то же, — покачал головой Стивен. — И еще, Этередж, я, конечно, могу рассчитывать на ваше благоразумие?
— О, еще бы, — буркнул Этередж. — Как можно раньше, я полагаю? На рассвете вас устроит?
Пока офицер шел по переходному мостику, до Стивена долетали обрывки фраз: «Упрямец… не слушает доводов рассудка… садовая голова…»
— Что это стряслось с нашим лобстером? — спросил Пуллингс, входя в кают-компанию. — Я его никогда не видел в такой ярости. Может, у него тепловой удар?
— К вечеру он станет намного спокойнее и собраннее.
По возвращении Этередж выглядел успокоившимся, даже почти довольным.
— Ну, у него хотя бы есть порядочные друзья, — заявил он. — Я разговаривал с полковником Берком, из офицеров Компании — весьма достойный джентльмен, то что нужно. Мы остановились на пистолетах, с двадцати шагов. Надеюсь, это подойдет?
— Вполне. Я вам так обязан, Этередж.
— Единственное, что мне осталось, это осмотреть место: мы договорились встретиться после пирушки у Главного судьи, когда станет попрохладнее.
— Ах, не стоит беспокоиться, Этередж, меня устроит любое подходящее место.
— Нет-нет, — нахмурился Этередж. — Не терплю беспорядка в делах такого рода. Даже и без осмотра места все выглядит достаточно странно.
— Вы слишком добры. Я приготовил котелок пунша со льдом, отведайте-ка стаканчик.
— Вы еще и пистолеты приготовили, — кивнул Этередж на открытый ящик. — Рекомендую использовать зернистый порох особо тонкого помола. Впрочем, не мне вам рассказывать про порох и пули. Пунш великолепен: я бы весь котелок выпил.
Стивен вошел в большую каюту.
— Джек, — сказал он. — За несколько недель мы не сыграли и ноты. Что ты скажешь насчет сегодняшнего вечера, если, конечно, ты не слишком занят со своими швартовыми и кабестанами?
— Так ты уже на борту, дружище? — вскричал Джек, отрывая вспыхнувший радостью взор от боцманских отчетов. — У меня для тебя такие новости! Нам предстоит перевозить сокровища, и фрахт полностью освободит меня.
— Что значит фрахт?
— Это значит освобождение от долгов.
— И впрямь хорошие новости. Ха-ха, я так рад за тебя, от всего сердца.
— Вот закончу с отчетами, и все объясню тебе в цифрах. Как уже надоела эта проклятая бумажная работа. У тебя есть на примете какое-нибудь произведение?
— Может быть, до-мажор Боккерини?
— Знаешь, странная вещь — адажио то и дело всплывало у меня в голове уже с час или два, а ведь настроение у меня совсем не меланхоличное. Совсем даже напротив, ха-ха! — Он наканифолил смычок и продолжил. — Стивен, я последовал твоему совету и написал Софи, прося ее прибыть на Мадейру. Каннинг отправит письмо сушей.
Стивен кивнул и улыбнулся, отбил на камертоне нужную ноту и нашел ее у себя на виолончели. Трижды они пробовали ноту, отбивали ритм, следя за смычками друг друга, и выдали превосходную, вдохновенную первую часть произведения.
Все дальше и дальше, теряясь в музыке, блуждая в сладком лабиринте звуков, через надрывное адажио; и далее, не теряя огня, к вдохновенному, волшебному, торжествующему финалу.