Во славу Отечества!

Наконец ставка была сделана на канадских кавалеристов, которые стремительным

рывкам, не считаясь с потерями, преодолели нейтральную полосу и прорвались в расположение турецкой обороны. Завязав отчаянную рубку в траншеях и на позициях полевой артиллерии, канадцы дали возможность британской пехоте преодолеть смертоносные метры переднего края, и почти без потерь, захватить первую линию турецких траншей. Судьба фронта была решена. Турки в панике отступили к Хайфе, где располагались основные силы Джемаль-паши.

Столь стремительные события на турецком Восточном фронте, однако, как не странно, не привели к капитуляции турецкой армии. Наоборот, смерть Энвера-паши породила в сердцах турецких солдат и офицеров всплеск слепой ярости и отчаяния.

Самоотверженно и ожесточенно сражались полки Казим-бека в устье Ешиль-Ирмак, когда русский десант, занявший Самсун, попытался в очередной раз соединиться с частями генерала Бунцевича. Несмотря на явную угрозу удара с тыла, турки непрерывно, упорно атаковали позиции русских, словно стремились исполнить последнюю волю покойного маршала и сбросить русских в море. Во многих местах вспыхивали отчаянные рукопашные схватки, в которых ожесточение переходило все человеческие рамки поведения. Противники дрались между штыками, прикладами и даже камнями, а в некоторых случаях даже пытались душить друг друга голыми руками.

В самый решающий момент на помощь пехотинцам подошли линейные крейсера, которые, приблизившись к берегу, постоянно рискуя сесть на мель или пропороть дно об острые подводные камни, открыли огонь из своих могучих калибров по темной массе турецких солдат.

Опасаясь попасть по своим десантникам, моряки, в основном, вели огонь по тылам атакующих турок, но всё же каждый залп находил свои жертвы. Проведя под огнем крейсеров двадцать минут, солдаты Казим-бека отступили только потому, что шальной осколок разорвавшегося снаряда буквально снёс голову их командиру.

Также под прикрытием корабельной артиллерии, им навстречу, вдоль берега моря, продвигались солдаты полковника Колесникова. Отчаянно прорвав оборону врага и совершив марш-бросок, днём 14 мая они всё-таки соединились с десантом, полностью очистив от противника морское побережье. Затем, не теряя ни минуты на отдых, соединенные силы устремились на юг и сходу, гася последних очагов сопротивления противника на плоскогорье, вышли к речной равнине Ешиль-Ирмака. Юденич горячо поздравил Колесникова и десантников с блестящим успехом и сразу же приказал продолжать наступать на Токат с целью полного охвата Сиваса с севера.

Не отставали от них и другие части 2-го Кавказского корпуса, наступавшие с востока. Непрерывно преследуя с боями отступающие колонны турков, к вечеру 15 мая части генерала Пржевальского прошли коварные горных перевалы Понтийских гор и вышли к Кызыл-Ирмаку, за которым находился Сивас. Однако, генералу Пржевальскому не суждено было взять этот город. 2-ой Туркестанский корпус и кубанские пластуны, стремительно продвигаясь с северо-востока, первыми подошли к Сивасу. Крепость была хорошо укреплена со всех сторон, на ближайших горных вершинах располагались мощные артиллерийские батареи, способные отразить не один штурм врага, а в арсенале находился почти весь турецкий стратегический запас снарядов Кавказского фронта. Сивас мог держаться долго, но не было у крепости её пламенного защитника.

Как только со стен крепости заметили русские конные разъезды Туркестанского корпуса, а вместе с ними пришла весть о разгроме Казим-бека, в крепости моментально началась паника. Напрасно Вазир-паша яростно кричал на своих аскеров, нещадно лупцуя их спины и головы тяжелой палкой, и потрясал над головой револьвером под прикрытием штыков своего конвоя. Что-то лопнуло в душе у солдат, пропал страх перед начальством, и их стала больше заботить своя судьба, а не будущее страны. Теперь, когда уже не было страшного Энвера-паши, каждый из них мог подумать и о себе.

Все только и делали вид, что были готовы выполнять приказы эфенди, но, как только генерал уходил, солдаты моментально собирались в кучи и яростно обсуждали между собой наступление проклятых гяуров.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения турок, стало известие о захвате русскими Токата, таким образом, было полностью перерезано сообщение Сиваса с побережьем. Горячие головы и паникеры неистово кричали, что завтра гяуры обязательно займут дорогу, ведущую на Анкару, и все окажутся в ловушке.

Едва были произнесены эти слова, как вся вооруженная масса людей, одетая в форму турецкой армии, без всякой команды немедленно устремилась на юг к Кейсарии. У кого-то там была родня, у кого-то знакомые, но большая часть солдат просто бежала, повинуясь слепому чувству стадного рефлекса.

Никто не знал, что случилось с Вазир-пашой. Одни утверждали, что он застрелился, стоя на крепостной стене, не в силах перенести бегство своей армии. Другие я пеной у рта доказывали, что его подняли на штыки его же собственные солдаты, когда генерал пытался остановить их с помощью своей неизменной палки. Третьи хитро кивали в сторону гор и таинственно сообщали, что Вазир эфенди сбросил свой роскошный генеральский мундир и, нацепив на себя непривычную солдатскую гимнастерку, пустился в бега от греха подальше.

Было ли это правдой, или всего лишь слухами, в те страшные времена всё могло случиться. Неизменным осталось лишь одно, армия Вазир-паши полностью прекратила свое существование вместе со своим командиром.

Сивас был занят русскими утром 16 мая, и прибывший в крепость вместе с пластунами Юденич, приветствовал входящих в крепость солдат, стоя в автомобиле. То было очень яркая и незабываемая картина. Солдаты прекрасно знали, что командующий в последнее время был рядом с ними, и поэтому они спешили выказать этому человеку, отнюдь не геройского вида, свое искреннее почтение и любовь.

Держась одной рукой за откидное стекло, генерал вскидывал руку в приветствии перед каждым батальоном, проходившим торжественным маршем мимо него. Усталые солдаты старательно пытались чеканить шаг, проходя мимо своего любимого командира, громко выкрикивая свои приветствия в его адрес.

Лес стальных штыков мерно проплывал мимо героя Кавказа, и в этом было что-то, давно забытое, от древних триумфов римских императоров. С той большой разницей, что триумфы проходили в сытом и спокойном Риме, тогда как этот город, ещё совсем недавно, был полем боя. И это чувство триумфа объединяло армию и её полководца.

Едва радостная весть о падении Сиваса достигла Ставки Корнилова, как Верховный правитель незамедлительно поздравил Юденича с блестящей победой и объявил о присвоении ему почётного титула Кавказского. Кроме этого, генерал был награжден орденом Георгия первой степени, став одним из четырёх русских полководцев, чью грудь и шею украшали все четыре знака этого ордена. Это считалось на Руси высшим проявлением признания воинского таланта награжденного. Сам орден Георгия первой степени среди генералов расценивался гораздо выше присвоения фельдмаршальского звания. Сам великий генералиссимус Суворов имел всего три ордена святого Георгия и считал себя обойденным судьбой.

Читая поздравительную депешу, Юденич одновременно испытывал огромную радость от воплощения в жизнь его тайной и давней мечты, и, одновременно, ему было немного неудобно по отношению к бывшему великому князю Николаю Николаевичу Романову, бывшему наместнику Кавказа. Он, как и Юденич, имел трех Георгиев и внёс определенную лепту в победу над врагом. Желая внести справедливость, генерал решил ходатайствовать перед верховным о награждении князя орденом Анны первой степени.

Столь удачно взятый Сивас шумел, наполненный победителями, но война продолжалась. Оставшийся в Анкаре Мустафа Кемаль и слышать ничего не хотел о прекращении войны. С упорством фанатика он издал новый фирман, в котором провозгласил борьбу до победного конца, и предпринимал энергичные попытки создать действенный заслон перед русскими штыками на Анатолийской равнине.