Страница 35 из 40
Ни одна женщина не выдерживала сравнения с этим милым образом – родом из детства… Она стала его музой, его возлюбленной, женой… Он мысленно обитал вместе с ней в любом пристанище, куда только не бросала его жизнь… Он не ел всухомятку и готовил себе обед только благодаря ей – мысленно представлял себе, как он вкусно ее накормит, как они сядут за стол… Иногда даже ставил для нее прибор и тарелку. И мыл потом, после обеда, «ее» нетронутую тарелку и вилку точно так, как свою.
И вот теперь он увидел ее… Еще пять лет назад, когда его друг Алексей примчался в Германию на поиски своей пропавшей жены, он показал Никите ее фотографию. И образ женщины, запечатленной на ней, показался неуловимо знакомым… Да еще Алеша упоминал, что жена его – балерина… Но Никита тогда сказал себе: стоп! – и пресек всякие попытки дать волю воображению. Ведь эта женщина была женой его друга… Он так и не узнал, нашлась ли она, знал только, что ее поиски в Германии не увенчались успехом. Но, может быть, она все же нашлась, уже дома, в России?
Никита предпочел не бередить душу догадками, все свои мысли об этой женщине он воплотил в творчестве. А когда написал наконец портрет Ольги в юности, которым остался удовлетворен, повесил его в своей пустой комнате, напоминающей келью, напротив кровати и установил перед ним треножник с курящимися благовониями… Он мысленно уносился к ней, он жил ею и любил ее… Но все это было только в его сознании. И тем не менее он был не один! Присутствие любимой, пусть и незримое, воображаемое, очень помогало ему – мастерство его крепло день ото дня. Вскоре Никита стал довольно известен в Германии, его работы шли нарасхват – а это давалось далеко не всякому, даже и очень талантливому, иностранцу! А когда он придумал украшать свои картины бисером, это произвело сенсацию – о нем заговорили в Европе! Пригласили в Париж, в Рим… Никита не придавал особенного значения успеху – он помогал ему безбедно существовать, не тратя сил на добывание средств на жизнь, – и этого было довольно… Он целиком погрузился в мир грез, часто вслух разговаривал с Ольгой, и нередко казалось, что она ему отвечала…
Он понимал, что этот путь опасен – он способен довести до безумия. Иногда он чувствовал, что раздваивается, что какая-то часть его превращается в Ольгу, живет ее жизнью, дышит ее дыханием… И это ему даже нравилось. Но любовь его к ней была так светла, что каким-то чудом спасала от разверзшейся под ногами пропасти…
Никита никогда и ни с кем не заговаривал о том, что было для него свято, – о творчестве… О любви. От настоятельных просьб дать интервью он отнекивался правдами и неправдами, а если увильнуть было невозможно – очень уж доставали, – отделывался общими фразами и переключал разговор на житейские проблемы: жизнь в России… в Германии… Ведь говорить о творчестве – значило говорить об Ольге – это она, его муза, вдохновляла, давала силы, даже подсказывала сюжеты картин…
И разговор, случайно затеянный Верой, новой женой его друга, во время прогулки по окрестностям Роландсека, смутил и растревожил Никиту. Он расценил его как некий знак свыше, как некое посланное ему предупреждение… О чем или о ком? Для него в целом мире важна была лишь одна весть – об Ольге! И вот буквально на следующий день он встретил ее. Живую, во плоти и крови… И теперь, возвращаясь домой, он терялся в догадках, как жить дальше, зная, что она совсем рядом!
В конце концов он сбился с дороги. Притормозив у очередного указателя, выбрался из машины, чтоб подойти вплотную и разглядеть названия близлежащих городков. Ни одно из названий не было ему знакомо. Он тотчас, едва выбрался из своего прибежища, промок до нитки. Но это его только порадовало – дождь, хлеставший в лицо и потоками стекавший вдоль тела, несколько отрезвил его разгоряченную голову. Никита подставил лицо ливневому потоку, запрокинул голову, открыв рот и глотая живую воду с небес. И захохотал. Громко, взахлеб, как мальчишка! Его чудо, его радость, его любовь была жива! Она была рядом! Какая разница, свидятся ли они еще? Достаточно и того, что он знал об этом.
Вернувшись к машине, Никита сел за руль и долго сидел так, опустив голову на руки. Перед его глазами стояла Ольга, кинувшаяся к Алеше на шею каких-нибудь два часа назад. Ольга, его не узнавшая… И прекрасная, как никогда!
– Конечно, ты же выросла, моя девочка! – шептал он холодными как лед губами. – Ты еще больше похорошела. Ты точно такая, какой я тебя представлял, даже еще прекраснее…
Может быть, ему нужно было остаться – ведь хозяева предлагали, уверяя, что в такой дождь ехать нельзя… Нет, он поступил правильно. Сидеть рядом с ней, видеть ее родной образ наяву – нет, это было бы слишком непосильным испытанием. Вот так, сразу! Он к этому не готов. Они там в тепле, в уюте – вот и прекрасно! А он – он как-нибудь потихонечку доберется домой… Тут он вспомнил самое главное – надо же, как он мог позабыть об этом… Видимо, пережитое потрясение вытеснило все мысли, кроме одной: она здесь, она рядом… А самое главное было в том, что, по словам Веры, Ольге угрожала опасность! Но какая? Она среди друзей, а теперь возле нее муж… правда, бывший. Но это не важно – она среди близких людей. Вера упоминала о том, что они стали подругами. Вот уж чего только судьба не придумает! Женщины, женщины… Что скрывается в ваших прелестных головках? Что таится в вашей загадочной, страстной и непостижимой душе? Ни к чему ломать голову над ответом… Жизнь таинственна, ее нельзя разгадать, и это так хорошо – всякий миг ощущать присутствие тайны, разлитой во всем: в человеческом естестве, в недоступной логике вязи событий, в ощущении близости чуда, в улыбке небес… В любви!
Никита просидел так, вспоминая, раздумывая, очень долго – ему некуда было спешить. Наконец он очнулся, взглянул на часы – было около двенадцати ночи. Дождь, кажется, начинал понемногу стихать. Он развернулся и поехал назад, надеясь попасть к знакомой развилке, от которой он смог бы выехать на трассу по направлению Бонн – Кельн. Но никак не удавалось разглядеть нужный указатель – быть может, снова проехал мимо… Как назло, ни одной попутной или встречной машины, да это и немудрено – в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выпустит…
Ночь. Бездорожье. Тьма…
Внезапно его фары высветили силуэт, бредущий навстречу по краю дороги. «Человек? Привидение!» – рассмеялся про себя Никита.
И все-таки это был человек. Женщина. Он разглядел длинную юбку, облепившую ноги идущей. Нажав на газ, рванулся вперед и, поравнявшись с путницей, остановился и распахнул дверцу.
Крик изумления вырвался из его груди… То была Вера!
– Что ты здесь делаешь, на дороге, одна?.. Что-то случилось? Ну, говори же скорее!
От нетерпения он сжал ее плечи и принялся встряхивать, как грушевое деревце. Но она была так измучена, что рта не могла раскрыть… Наконец Никита, охнув, опомнился и чуть ли не на руках втащил Веру в машину – на переднее сиденье, рядом с собой.
– Верочка, милая, ну же, очнись!
– Сейчас… Сейчас… – бормотала она и терла виски. – Ох, Никита! Нам нужно немедленно в Обервинтер. Только скорей, скорей! – Вера, кажется, понемногу приходила в себя.
– Ты можешь мне толком все объяснить? Как ты здесь оказалась?
– По дороге. Все – по дороге… Давай, жми на газ!
Никита повернул ключ зажигания, до упора нажал педаль сцепления, и, взревев, шальной «фольксваген» понесся вперед по дороге. Буквально через полкилометра им повстречался нужный указатель – и как только он его пропустил? Теперь он быстро сориентировался, и вскоре они выехали на знакомую трассу.
А Вера, чуть отогревшись, рассказала Никите всю историю с шантажом Веренца и то, как все они оказались запертыми в его ловушке. Она рассказала все – вплоть до того момента, когда Ольга велела не мешать ей и впала в подобие транса, уставясь на огонь…
– Знаешь… она стала как неживая! В ней жили одни глаза… Они так мерцали… Наверное, невозможно было бы выдержать этот взгляд, если б Ольга смотрела так на меня… На любого человека! В ее взгляде было что-то нечеловеческое, пугающее – она казалась существом из иного мира. Может быть, жрицей огня! И я старалась не смотреть на нее… Мне стало не по себе – я ее вдруг испугалась! И в то же время во мне возник страх за нее – мне казалось, что то, что она задумала, требует какого-то нечеловеческого напряжения сил… На грани возможного. Она начала раскачиваться из стороны в сторону. Вправо-влево… Вправо-влево… Потом тело ее повело по кругу. Потом я отвернулась. Не могла больше смотреть… А потом ее сдавленный вскрик и – обморок. Она упала бы на пол, если б не глубокое кресло – его подлокотники удержали ее.