Страница 28 из 54
– А если вовсе не обретешь? – усмехнулся Антс, как будто переча назло.
– Обрету, – решительно подтвердил Юрка.
– И вернешься после этого обратно в ад? Так, что ли?
– Конечно.
– А вдруг в аду выяснится, что ты не обрел спасения души, тогда что?
– Вернусь на землю.
– Снова сюда, в усадьбу?
– Нет не сюда, потому что здесь блаженства не обрести.
– Куда же ты подашься?
– Куда Петр направит. Может быть, в усадьбу Хитрого Антса.
– Так ведь там опять-таки я.
– Ты к тому времени умрешь.
– Откуда ты знаешь?
– Человек умирает раньше Нечистого.
– Человек хоть и умирает, но вечен.
– Конечно, вечен, иначе ему не попасть в ад.
– Так не ради же ада бог создал человека?
– А ради чего же?
– Не знаю, но…
– Ты уверуй, тогда будешь знать.
– Уверует лишь тот, что спасет душу.
– Верь, и будешь спасен.
– А обретя спасение, попаду в ад, не так ли? – уже раздраженно спросил Антс.
– Спасенному все равно, – спокойно отвечал Юрка.
– Разве человеку все равно, в аду он будет или в раю?
– Если он верит – ему все равно.
– Стало быть, человеку нет никакого смысла верить?
– Никакого, потому как он все равно в ад попадет.
– Почему же обязательно в ад?
– Потому что я обрету блаженство.
– А если не обретешь?
– Обрету.
В том, как Юрка топтался вокруг своего блаженства, крылось что-то жуткое, но еще страшнее, по мнению Антса, было то, что, беседуя с Юркой, он сам волей-неволей начинал думать и чувствовать по-Юркиному. Чтобы настроиться на иной лад, Антс пытался поколебать Юрку в его вере, однако это ему не удавалось. При всех своих доводах он неизменно попадал впросак. Больше всего беспокоил Антса вопрос об искуплении, ибо все чаще и чаще он думал о том: принимается ли в расчет искупление, или нет? Кто прав – пастор или Юрка (то есть Нечистый, если это действительно он)? Кто из них лучше разбирается в таинственных делах царства божия?
В то же время повседневная жизнь шла своим чередом: Антс только и знал, что поучал да указывал, приказывал да запрещал, а Юрка работал, гнул спину весь день до полуночи. Чтобы еще сильнее разжечь в нем усердие, Антс обычно толковал об одном и том же, но по-разному:
– Делай как знаешь, но я лишь о твоей пользе думаю. Ведь ты все время твердишь, что жаждешь блаженства, а пастор говорит, что заслужить его лучше всего трудом. Недавно мы с ним размышляли, как бы облегчить тебе жизнь. Пастор думает, что облегчить-то можно, да только вот как быть тогда со спасением души, с блаженством. Коли ты беспременно хочешь спастись…
– Непременно хочу, – подтвердил Юрка, перебивая Антса.
– Тогда ничего не поделаешь. Пастор думает, придется тебе поворочать по-прежнему, ибо труд протащит твое дюжее дело в царство божие даже через игольное ушко.
– Я сойду в ад.
– Спасенному все равно, где быть, – повторил Антс Юркины слова.
– Все равно, – согласился Юрка и, немного подумав, спросил: – Стало быть, чем тяжелее работа, тем скорее обретешь блаженство?
– Да, чем тяжелее работа и чем ее больше, тем скорее, – ответил Антс. – Труд заменяет собой искупление, коли оно не считается.
И Юрка трудился. Он рыл канавы, корчевал пни, срезал кочки, таскал и дробил камни, обрабатывал целину под поле, чистил покосы – все, как наставлял Антс. Прибавлялось скота в хлеву, больше становилось ребят в доме. Некоторые из них поумирали от болезней, кое-кто погиб от несчастного случая, как тот малыш, которого ужалила змея, когда он сидел с Юркой на кочке. Малыша, пожалуй, можно было бы спасти, но никто не обратил на него внимания. Только и заметили, что ребенка потянуло ко сну и он задремал. Юрка корчевал в это время пни, резал кочки, а тот спал себе рядом с ним, да так и не очнулся от своего сладкого сна. Никто его по-настоящему не оплакивал: одним был недосуг, а у других – малых сестренок и братишек – было время, но они не понимали, как так оплакивать.
Больше горестей приходилось терпеть из-за старших детей. На первых порах неплохо жилось у Антса молодому Юрке, который был сметлив и предприимчив. Поэтому его определили в лавку, что находилась в доме на развилке. Но здесь жизнь молодого Юрки пошла вкривь и вкось, словно какое-то проклятие тяготело над этим домом. Беда заключалась в том, что здесь увидела его дочь Антса, Элеонора, которая во время школьных каникул заходила в лавку. Там же у Юрки произошла стычка с молодым Антсом, который не выносил, если его сестра иной раз, бывало, перекинется словом с Юркой.
– Мою сестру оставь в покое, не то… – сказал молодой Антс и поднял палку.
– Скажи лучше твоей сестре, чтобы она меня оставила в покое, – ответил молодой Юрка.
– Заткни свое хайло, бесстыжая нечисть! – закричал молодой Антс и вышел из лавки.
На следующий день барышня Элеонора появилась снова. Она потребовала, чтобы ей отпускал товар только молодой Юрка.
– Ты сказал вчера моему брату, что я не даю тебе покоя, – сказала Элеонора.
– Барышнин брат сам сказал, что я не даю покоя барышне, – ответил молодой Юрка.
– Это он так сказал?
– Да. «Оставь, говорит, мою сестру в покое, не то…»
– Что – не то?
– Не знаю. У молодого барина была в руках палка.
– Он хотел тебя ею ударить?
– Пусть бы попробовал.
– Ты что же, угрожаешь моему брату?
– Нет, но я его не боюсь.
– Он очень силен, поверь мне. Его никому не одолеть.
– А я одолею.
– Ты еще его силы не испытал.
– Ничего, у меня зато рога на голове.
Элеонора громко расхохоталась. Это случалось с барышней весьма редко даже в обществе ей подобных, не говоря уж о тех, кто работал у ее отца.
– Чему барышня смеется? – спросил молодой Юрка.
– Ты очень забавный! – И барышня снова засмеялась.
– Я вовсе не забавный.
– И у тебя в самом деле есть рога?
– В самом деле.
Барышня серьезно посмотрела на парня, и ее обычно ясные глаза словно заволокло легкой дымкой, – правда, только на мгновение, но молодой Юрка все же успел это приметить. Затем Элеоноре понадобилось еще что-то, и пока Юрка трепетными руками заворачивал покупку в бумагу и перевязывал шпагатом, чувствуя невольную дрожь в пальцах, барышня тихо сказала ему, сохранив на лице выражение полного безразличия:
– Сегодня ночью на опушке леса, у ржаного поля.
Сказала, вскинула голову и попрощалась со всеми, кроме Юрки, будто того и в помине не было. Слова Элеоноры, сказанные напоследок, звучали в ушах у парня. Смысл их сначала не доходил до его сознания, но затем он неожиданно решил, что понял все. Ночью Юрка отправился к ржаному полю. Пришлось долго ждать, – и вот вместо Элеоноры появился молодой Антс с дубиной в руках.
– Ты чего тут по ночам шатаешься? После ходит днем как сонная тетеря. А ну, ступай прочь! – заорал он на парня.
– Не уйду, – ответил тот.
Молодой Антс замахнулся, намереваясь ударить Юрку, но тот во-время поймал барчука за руку и вырвал у него дубину. Антс пустил было в ход кулаки – в городе его обучали боксу, – но вскоре был сбит с ног и очнулся во ржи, на спине. Поднявшись, он снова попытался напасть на Юрку. Увы, результат оказался тот же. После этого он с проклятиями убрался восвояси.
Прошло несколько дней, прежде чем Элеонора снова показалась в лавке, – она пришла за плиткой шоколада.
– Почему ты не пришел в тот раз? – спросила она у молодого Юрки.
– Я приходил.
– Для того чтобы драться с моим братом! Стыдно!
– Это он со мной дрался.
– И драка оказалась важнее, чем я, не так ли?
– Но ведь барышни там не было.
– Скажи_ пожалуйста, не было! Будь сегодня на том самом месте.
Молодой Юрка раздумывал, идти или не идти: он не знал, правду ли говорит Элеонора, или водит его за нос. В конце концов желание пойти взяло верх, и ночью Юрка опять отправился в поле.
На этот раз Антс пришел с двумя сообщниками, здоровенными парнями. Увидев Юрку, Антс тотчас закричал: