Страница 27 из 54
Глава одиннадцатая
Пустившись в подобные размышления, Антс решил, что стоит заняться более глубоким исследованием вопроса. Ведь ничтожно мало зная о так называемой неживой природе, много ли может человек знать о жизни Нечистого? Нечистый – нечто живое. Антс в этом не сомневался. С целью внести в вопрос ясность и вызвать появление новых мыслей, он принялся читать книги – большие и маленькие. За последнее время наша литература развивалась настолько бурно, что Антс именно с нее и начал свои исследования. Но ничего, напоминавшего Нечистого, он в литературе не нашел. Нигде он не встретил столь безрассудной дерзости и сумасбродной нелепости. Все тут было красивым и благородным, величавым и героическим, идеально реальным и реально идеальным – смотря по тому, кто и каким путем все воспринимал, чувствовал и видел. Главное – видел, ибо все на свете зависит от того, откуда или как смотреть. Стол – это узкая полоса, если смотреть на него с краю; палка – это точка, если смотреть на нее с одного конца. И кто может с уверенностью сказать, когда именно широкий стол становится узкой полоской, а длинная палка – круглой точкой, и наоборот?
Однако нашлись-таки два писателя, привлекшие внимание Антса. Один писатель создавал из лирических вещей эпические, из эпических романтические, из романтических драматические – и наоборот. Это как будто напоминало Юрку: Нечистый, человек, блаженство, или: блаженство, человек, Нечистый. Не совсем, правда, но немножко было похоже, – как переменный ток в электричестве. Другой писатель прямо говорил о Нечистом, но у него не было ни малейшего намека на то, что Юрка выходец из ада, что, обретя на земле блаженство, он устремится обратно в ад. После этого Антс задумал обратиться к иностранной литературе. Однако знатоки единодушно отсоветовали ему это: в последнее время иностранная литература находится, дескать, целиком под влиянием отечественной литературы. Вот если Антс примется изучать древние-предревние книги, тогда, мол, другое дело. Но к последним Антса не тянуло, потому что больше всего остального он любил современность: ведь важнейшая цель и благороднейшее призвание мировой истории заключалось в появлении на свет его, Антса, который боится Нечистого.
Для того чтобы доподлинно узнать, содержится ли в книгах что-либо интересное о Нечистом, Антсу достаточно было обратиться к пастору. Кто же, как не пастор, должен уметь разбираться в старинных фолиантах. Антс так и сделал, спросив, разумеется, осторожно и с подходцем: не покоится ли Юркина непоколебимая вера в то, что он Нечистый, на какой-нибудь реальной основе?
– Что ты понимаешь под реальностью, дорогой Антс? Какую реальность ты подразумеваешь: реальность веры или реальность жизни? – спросил в свою очередь пастор.
– Разве их нельзя как-то объединить?
– Весьма трудно, дорогой Антс. Ясно лишь одно – люди только и делают, что пытаются сочетать две означенные реальности. Однако свершить сие не легче, чем развести огонь в воде. Ты, может быть, слышал, что какой-то древний грек изобрел некогда жидкий огонь, но нигде я не читал о том, чтобы в Греции открыли средство сочетать реальность веры с реальностью жизни. Если же такое сочетание действительно когда-либо наблюдалось, то во всяком случае оно было не настоящим, ибо в те времена еще не ведали истинной веры. Истинная вера возникла именно вследствие гибели Греции вместе с ее жидким огнем. Стоит проследить с той поры развитие веры и жизни, как не останется сомнения, что чем ближе вера к истине и чистоте, чем ближе у нее способности даровать блаженство, тем дальше она от жизни. У блаженства, которое заключено в самой вере и которое сопутствует ей, нет ничего общего с жизнью, ибо блаженство – на небесах, а жизнь – на земле. Верить не имело бы смысла, не будь вечного блаженства. Жизнь требует себе всего того, что можно испробовать, почувствовать, измерить и взвесить, к вере же относится то, чего не в состоянии постичь ни чувством, ни мыслью, а потому благо самой веры находится или по ту, или по эту сторону жизни. И спроси у нас сейчас, – это, так сказать, между нами, – уверены ли мы в том, что блаженство, сулимое верой, поистине существует, волей-неволей мы вынуждены были бы ответить: для того чтобы твердо уверовать в блаженство, надо его обрести, и, значит, оно должно пребывать у нас на земле. Но это противоречит вере, по которой блаженство только на небесах, а отнюдь не на земле и не для живого человека, а только для мертвых.
– Дорогой пастырь, – промолвил тут Антс, – я вынужден тебя перебить, иначе я забуду сказать, что вертится у меня на языке. Ты говоришь, что поверить в блаженство очень трудно, что сперва нужно его обрести, лишь тогда поверишь. Так это или нет?
– Почти, но не совсем, дорогой Антс.
– Все-таки почти?
– Пожалуй.
– Довольно и того, большего мне не надо. Стало быть, если кто-нибудь верит, что он человек, значит ему нужно было уже и раньше быть человеком, хотя бы самую малость.
– Малость нужно было.
– А может ли собака или лошадь верить, что она человек?
– Животные лишены веры, дорогой Антс.
– Почему?
– Вера пребывает только там, где есть живая и вечная душа.
– Разве у животных нет вечной души?
– Нет, дорогой Антс.
– Наверняка?
– Наверняка, поскольку мы верим в искупление грехов, в спасение души.
– Но в таком случае Юрка из Самого Пекла – настоящий Нечистый, который влез в человеческую шкуру, чтобы здесь, на земле, спасти душу.
– Как так? – изумленно спросил пастор, не поняв головокружительной логики Антса.
– Конечно же! – воскликнул Антс. – Раз собака или лошадь не может верить в то, что она человек, то возможно ли человеку верить в то, что он Нечистый? А Юрка верит в это нерушимо, верит настолько твердо, что, обуреваемый такой верой, он должен-таки быть на самом деле Нечистым.
– Нет, дорогой Антс. Тут ты ошибаешься.
– Значит, лошади труднее почесть себя человеком, чем человеку Нечистым?
– Безусловно труднее.
– Но ведь мы уже давно живем бок о бок с лошадью, в то время как…
– Ничего не значит, дорогой Антс.
– …в то время как Нечистого редко кто видел.
– В том-то вся и суть: не видел – уверуешь, а увидишь – не поверишь. Кроме того, ты забываешь, что наше духовное родство с Нечистым гораздо больше, чем с животными: у обоих – у человека и Нечистого – вечная душа, только с той разницей, что душа последнего не обретет спасения.
– Ну, а если он, как человек, поверит в искупление грехов?
– Однако он не верит. Ведь Юрка говорит, что искупление, мол, в расчет не принимается.
– Итак, Юрке тоже не обрести блаженства?
– Без веры в искупление – нет.
– Стало быть, ему не обрести его, будь он хоть настоящим Нечистым, сошедшим ради этого на землю?
– Нет, все равно не обрести.
Это и было по сути то, что хотел выяснить Антс: если Юрка действительно Нечистый и тянется к блаженству, то обретет он его или нет? Ведь раз он не сможет спастись, значит люди благодаря искуплению грехов попадут в рай, и, будь Юрка хоть трижды Нечистый, – Антсу от этого ни жарко, ни холодно. Сейчас Юрка арендует у него Самое Пекло, этого для начала хватит. Что касается искупления грехов, в которое надо верить, иначе можно очутиться у Юрки в аду, так это Антса не особенно заботило. Он, правда, не очень-то набожен, но у него хватит смекалки, чтобы незадолго до смерти серьезно подумать об искуплении грехов. Ведь вся соль в том, как ты ведешь себя перед смертью: веришь или нет.
Итак, Антс спокойно отправился домой, и уже по дороге стал прикидывать, как бы получше использовать величайшую Юркину трудоспособность: запрячь ли его целиком в работу в усадьбе, которая принадлежит теперь ему, Антсу, или время от времени гонять этого арендатора туда, где в нем будет надобность? Посетив Юрку и разговорившись с ним, Антс попытался узнать, долго ли тот думает оставаться в Самом Пекле.
– Пока не обрету блаженства, – отвечал Юрка.