Страница 3 из 47
Доктор предупредил его о том, что такая травма означает необходимость лежать на спине и не вставать с постели, пока не исчезнет боль. В обычных условиях просто попросить Брюса немного передохнуть было бы равносильно тому, как попросить кенгуру не прыгать. Однако когда он принимал какое-либо решение, то для достижения намеченной цели был готов на любые испытания. Вот и теперь, осознав всю опасность травмы, он оставался в постели три месяца. Эти три месяца были периодом тяжелейшей духовной и физической боли, периодов финансовых проблем. В общей сложности прошло около 6 месяцев, прежде чем он смог приступить к самым легким тренировкам. Но даже во время вынужденного бездействия его мозг оставался сверхактивным. Все эти месяцы он записывал свои мысли о воинских искусствах. В настоящее время я собираюсь собрать все его записи воедино и выпустить отдельной книгой. Скорее всего, это был самый черный период в жизни Брюса, период, когда его дух бойца ощутил на себе всю тяжесть бытия, но этот урок не пропал для него бесследно, и если он вдруг забывал о том трудном времени, то боль в спине напоминала ему о нем. И все же, как бы то ни было, он продолжал жить в том же стремительном ритме, с тем же жаром и энергией, несмотря на то, что напряжение достигло своей высшей точки. Я думаю, что если бы он сейчас был жив, то он бы нашел удовлетворение для своего духа в своей жизненной философии. Хотя я уверена в том, что он чувствовал постоянно какую-то надвигающуюся на него опасность. Он любил песню [И когда я умру], особенно строку, в которой говорится: [Если я обрету покой, когда умру, то пусть это время придет быстрее]. Несколько раз он сам говорил: [Может быть это единственное место, где я обрету покой]. Джон Сэксон – актер, который снимался с Брюсом в фильме [Остров Дракона] вспоминает, что Брюс был сильно потрясен случившимся с ним в мае ударом, и в то время как он ждал результатов анализов из Лос-Анджелеса, он сказал Джону: [Может быть, если анализы будут отрицательными, Брюса больше не будет].
И вот теперь второй уже раз за последние три месяца я нахожусь в госпитале, наблюдая за тем, как врачи работают над ним. Странно, но в тот момент я почти не чувствовала никаких эмоций, возможно, я была просто в шоке. Горе, отчаяние, чувство невосполнимой потери – все это пришло позже. Кроме того, я думала, что Брюс находится в состоянии частичной потери сознания, так как в тот момент еще никто не говорил, что он уже мертв. Прошла минута или около того, когда врачи схватили каталку с Брюсом и бегом поспешили в реанимацию. Здесь они ввели ему наркотики прямо в сердце, после чего пытались стимулировать работу его сердца электротоком. Кто-то хотел увести меня в сторону, сказав: [Я думаю, вам лучше не смотреть], но я вырвалась: [Оставьте меня – я хочу знать, что с ним?] И тут я заметила, что машина, записывающая работу его сердца, замолчала, а это означало, что Брюс уже не был жив, тут только я поняла, что произошло. Но я отказывалась этому верить, я была уверена в том, что Брюс выйдет победителем из любой ситуации. Все его существо было наполнено жизнью, он сдерживал в себе огромный запас внутренней энергии, он был способен контролировать работу мозга и тела, он столько раз с успехом преодолевал самые сложные преграды па своем пути и был всегда готов преодолевать следующие. Я не могла поверить в то, что он не выберется и сейчас, как он это уже сделал в тот раз – в мае.
Когда я, наконец, решилась спросить врача, то я просто не могла выговорить слово [мертв], так оно не подходило к Брюсу. Вместо этого я спросила: [Он жив?] Врач отрицательно покачал головой.
Я с трудом вспоминаю то, что произошло дальше. Я помню, как Раймонд Чоу позвонил своей жене и попросил ее заехать за мной.
Я помню, что главврач спросил меня, согласна ли я на вскрытие, и я ответила: [Да, я хочу знать, от чего он умер?] Я помню, как фоторепортеры облепили главный вход госпиталя, и на меня со всех сторон посыпались вспышки их фотоаппаратов. Я попыталась вернуться снова в реанимацию, чтобы еще раз убедиться в том, что мне сказал врач. Теперь мне кажется, что именно тогда (когда обычно жизненные силы угасают) я почувствовала удивительную силу, которая наполнила мою душу и тело. Никакой паники, никакого отчаяния. Решительность и смелость Брюса передались и мне. И вдруг всем своим существом я ощутила то, что ждет меня впереди, и что я должна буду предпринять, чтобы сделать наилучшим образом все самое необходимое для Брюса, Брэндона и Шеннон.
Уже по прошествии большого отрезка времени я осознала, что смерть такой мифической фигуры как Брюс потрясет миллионы во всем мире. Я даже не могла себе представить, что пройдет только год после его смерти, а его имя будет прославлено и популярно больше, чем когда он был жив. Что его фильмы будут смотреть снова и снова, и что так же, как и два других великих актера – Рудольфе Валентине и Джеймс Диан, умерших преждевременно, он станет идолом целого культа.
Глава 2
Первый раз я увидела Брюса весной 1963 года. В то время я училась в высшей гарфилдской школе в Сиэтле. Брюс, будучи тогда студентом университета им. Вашингтона, приходил в нашу школу на лекции по философии Востока, и я часто видела его идущим по коридору и обязательно с какой-нибудь девушкой. Мне говорили, что, начиная с 15 лет у Брюса никогда не было никаких затруднений в общении с девушками.
В первый раз я заговорила с ним, когда моя подружка китаянка (она брала у него уроки кунг-фу) взяла меня с собой в его зал, находившийся в китайском квартале Сиэтла. Это было грязноватое, маленькое (не более чем 7Х7 метров) помещение. Он называл этот зал [Джан Фэн Кунг-фу институтом], потому что его китайское имя было Ли Джан Фэн. А кунг-фу он произносил на Кантенский манер [Кунг-фу]. Он начал давать уроки везде, где только мог найти свободное место – в гаражах, пустых домах, в школьных спортивных залах. Позже, осознав благоприятную перспективу для преподавания кунг-фу в Америке (каратэ только начинали преподавать), он решил организовать клуб. Он планировал открыть целую сеть школ кунг-фу в США. Позже он понял несбыточность своей идеи, так как ни его методика, ни философия, лежащая в ее основе, не могли быть переданы правильно и качественно такой большой массе учеников. Он даже не пытался рекламировать свой институт, и поэтому над дверью, ведущей в зал, не было никаких знаков, столь характерных для школ каратэ. Он надеялся, что репутация его школы будет достаточно высока, и людская молва сделает все необходимое для ее популяризации. Он хотел учить только тех, кто, имея огромное желание постичь технику кунг-фу, будет готов воспринять и философские идеи, заложенные в это искусство.
Мне кажется, что больше всего меня в тот вечер поразило то, как работало его тело, те изумительные рефлексы, больше подходящие кошке, чем человеку, его способность без каких-либо видимых усилий делать такие трудные упражнения, как, например, отжимание от пола только на больших пальцах рук! Я была совершенно ошеломлена увиденным. Таки Кимура – американец японского происхождения – Друг Брюса и один из его ассистентов описывал это так: [У вас создавалось впечатление, что словно какая-то невидимая сила притягивает вас к нему. Он был всегда очень заметной фигурой, и в каком бы обществе он ни находился, вы всегда видели его среди других людей… Он был в два раза младше, и, тем не менее, я следовал ему во всем, так как он был выдающейся личностью].
Джун Ри – один из ведущих инструкторов корейского карате, встретившийся с Брюсом впервые в Лос-Анджелесе, вспоминает: [Сначала Брюс не производил на меня благоприятного впечатления, особенно из-за того, что он обо всем судил слишком безапелляционно. Но, узнав его лучше, я понял и оценил решительность его суждений, он никогда не лицемерил и говорил лишь так, как думал, а этим достоинством могут похвастаться немногие].
Прежде всего, на его стороне было мастерство, а к этому добавьте еще его хорошую начитанность.