Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 46

«Педант? — спросил он у своего отражения, стоя перед зеркалом, и, сбривая пятидневную щетину, сам себе ответил: — Возможно». Но другим ему уже не быть.

11

Придя на работу, Климов первым делом отправил запрос в Министерство обороны. Без точных данных о рядовом Легостаеве, без его фотографии и фамилий хотя бы некоторых его командиров и сослуживцев рассчитывать на результативность розыска не приходилось. Да он, откровенно говоря, с самого начала не очень верил в успех этого дела, но для очистки совести… А лучше, если бы Легостаева забрала свое заявление и поняла всю несерьезность своих надежд на уголовный розыск. Тот, кто пропал без вести в Афганистане, скорее объявится в Канаде или в США, нежели в их городе. К чему себя обманывать, ей-богу!

Считая, что это было бы самым разумным, он набрал номер Легостаевой, но в последний момент передумал. Не стоит раньше времени паниковать, да и ответа из министерства надо бы дождаться… для начала. Словом, не горит. А вот с Озадовским надо встретиться.

На его счастье, тот оказался дома.

— Приезжайте, я вас жду, — раздался простуженно-сиплый голос профессора, и Климов заторопился.

За окном шумел, стучался в стекла дождь, и его монотонно-дробное постукивание по железному карнизу напоминало возню кормящихся голубей. Через открытую форточку в кабинет резво залетали брызги дождевых капель, и ему пришлось закрыть ее перед уходом.

Озадовский оказался крупным большелобым стариком с трубкой во рту. Горло его было замотано теплым шарфом, и от этого он выглядел еще крупнее. Климов знал, что профессору уже за восемьдесят, но вид у него был отнюдь не дряхлый.

— Сюда, пожалуйста, — вынимая трубку изо рта, повел рукой в сторону боковой комнаты хозяин и пропустил Климова вперед с тем подкупающим радушием, за которым угадывается не только благоприобретенная обходительность и вежливость знатока человеческих душ, но и старомодное светское воспитание. Жена, увлекавшаяся в студенчестве психиатрией, рассказывала, что профессор несколько семестров учился в Сорбоннском университете, в совершенстве знает французский, английский и ряд восточных языков и даже знаком с Сальвадором Дали через его жену Галу.

Войдя в указанную дверь, состоявшую из двух неслышно раскрывшихся створок, вероятнее всего, сделанных из мореного дуба, Климов сообразил, что находится в домашней библиотеке профессора. Все четыре стены занимали книжные шкафы и полки. Массивные, ручной работы, с кое-где потрескавшейся полировкой.

Изысканно-мягко и вместе с тем непринужденно хозяин тронул его за плечо и, приглашающе указывая на одно из кресел, улыбнулся:

— Будем знакомиться.

Он слегка поклонился и вальяжно представился:

— Озадовский Иннокентий Саввович. Профессор медицины.

Климову почудилось, что он слегка грассирует, но это ему даже понравилось.

— А я Климов, кстати, муж вашей бывшей ученицы.

— Очень приятно. А по батюшке?

— Юрий Васильевич.

— Отлично. Вот мы с вами, так сказать, и встретились. Отныне будем узнавать друг друга и на улице.

— Конечно, — поспешил заверить его Климов и отметил про себя, что на какое-то мгновение брови Озадовского сошлись к переносице, а взгляд стал углубленно-зорким.

— Простите, а фамилия жены?

— Сухейко.

Озадовский закусил трубку, задумался.

— Нет, вы знаете, не помню… Как ее зовут?

— Оксана.

Окутав себя облаком пахучего табачного дыма, хозяин прошелся вдоль книжных шкафов, отражаясь в их толстых синих стеклах, и задумчиво остановился. Было видно, что он смущен провалом памяти, и Климов пришел ему на помощь:

— Речь не о ней, я, в сущности, по поводу…

— Нет, нет, — отгородился от него рукой Озадовский и двинулся дальше. — Я должен вспомнить. Это, знаете ли, непорядочно ссылаться на свою забывчивость. Если хотите, глубоко безнравственно… — Подойдя к столу, он захлопнул лежавший на нем фолиант в старинном переплете и повернулся к Климову.

— Никаких поблажек собственному мозгу, никаких! Я уже не говорю о совести и о душе. Иначе человек необратимо деградирует… Станет думать одно, вещать другое, а делать вообще черт-те что! Извините за грубость, упомянул нечистого…

Теперь неловкость почувствовал Климов и, не зная, что делать с руками, скрестил их на груди. Поза вышла чересчур глубокомысленной, и он сцепил их за спиной. Похоже, хозяин всерьез разволновался.

— Оксана, Оксана… В каком году она училась?

— Когда окончила?

— Да, да…

— Семнадцать лет назад.

— Так-так… Сухейко, говорите… Очень любопытно. — Он пролистнул стопку бумаги, покрутил на столе пепельницу. — В те годы кафедра располагалась в старом здании… Мы изучали со студентами биохимизм шизофрении…

— Оксана делала доклад по почерку больных и по каким-то там кислотам… — подсказал Климов, недовольный своей обмолвкой насчет жены. Хотя ему не в чем было упрекнуть себя, не строить же беседу с Озадовским, с этим корифеем отечественной психиатрии, по казенному сценарию: вопрос — ответ. В жизни даже умение рассказывать анекдоты может помочь достичь большего, нежели специальные знания. Главное, знать, кому их рассказывать. Когда человек способен развлекать себя в обществе других, это всегда покоряет. Люди редко покровительствуют скучным. А он вместо того, чтобы бодро-весело поведать два-три смешных случая из своей практики, загнал несчастного старикана в темный угол принудительных воспоминаний. Вряд ли он оттуда скоро выберется.

— Ах, почерком, — обрадовался Озадовский. — Теперь вспомнил. Она ведь была старостой кружка. Небольшого такого росточка с огромными серыми глазами. Верно? И восхитительной улыбкой…

Климов восхищенно щелкнул пальцами.

— Вот это память! Нам бы, сыщикам, такую…

Озадовский просиял.

— Не жалуюсь, не жалуюсь… И Ксюшеньку Сухейко помню… Как же, как же… Зря она ко мне в ординатуру не пошла… Должно быть, до сих пор очаровательна?

Мысленно представив жену в пору студенчества, в белом халатике, с красивой стрижкой, Климов пожал плечами и, всем видом показывая, что ему, как мужу, судить трудно, уклончиво ответил:

— Молодость всегда прекрасна.

— Не скажите, — нравоучительно поднял палец вверх хозяин. — Скромная красавица — редкость в наши дни.

Оставалось лишь согласиться, сделав неопределенный жест рукой. Этот большелобый старик с обмотанной шарфом шеей начинал ему нравиться. И в доме все так чисто, прибрано, уютно. Интересно, кто ведет его хозяйство? Жену он схоронил лет пять назад, а та всю жизнь была домохозяйкой. Следовательно, пристраститься к кухне и натиранию полов профессор не мог. В этом возрасте привычки не меняют. Наверное, из службы быта кто-нибудь приходит, надо бы спросить.

Заметив его отсутствующий взгляд, Озадовский грустно улыбнулся.

— Когда человек угасает, уходит из жизни, с ним всегда и во всем соглашаются. Ведь ничего не исправить. Вот и вы согласились, как бы нехотя, а думаете о своем.

— Ну, что вы, — посмотрел ему в глаза Климов и, кажется, покраснел: стыдно отвечать невпопад тому, кто брался исцелять людские души. — Просто я рассматриваю книги.

— Не лукавьте, — уличающе погрозил ему пальцем хозяин и без всякого перехода сообщил, что они будут чаевничать.

Климов попытался отказаться, но, подумав, что старик, должно быть, хочет есть, признательно спросил:

— Как вам помочь?

— Не надо. Я привык все делать сам. — И весело, по-свойски подмигнул: — У каждого есть тайна, которую он тщательно скрывает.

Попыхивая трубкой, он с радушным видом отправился в кухню, а гостю предоставил возможность полистать книги. Выходило, что профессор и впрямь способен был читать чужие мысли, о чем Климову нередко приходилось слышать. Ему также было известно, что при всем своем одиноко-холостяцком образе жизни к знакомству с женщинами тот относился крайне щепетильно, а случаи, когда старики женятся на молодых, не столь уж редки.