Страница 39 из 46
— Скажи еще, что ты веришь в мое божественное происхождение, — скривилась Халена. И вопреки ожиданию не увидела усмешки, согласного кивка. Мужчина серьезно смотрел на нее и молчал. Видно, все, что он думает о ней, не спешило сложиться во фразы и сорваться с языка.
— Пока своими глазами не увидел, не верил, — выдал, наконец, когда Халена уже и тему разговора забывать начала.
— Затем и убить хотел?
— А зачем отсталым народам живой идол? Лишние хлопоты нам, а им вес. Человек верой жив, а когда то, во что ты веришь, еще и рядом, так, что потрогать можно, то и вовсе с пути не своротишь. Убить тебя — веру убить в справедливость Богов, в них самих. Без веры ни коня не запряжешь, ни в бой не пойдешь.
— Точно. Что ж тогда пожалел, сохранил фетиш народный?
— Я? — удивился искренне, усмехнулся, головой качнув. — Не поверишь, первый раз промахнулся. А вторую стрелу уже и не знал — стоит ли пускать. Ты ведь и не пряталась — стояла, ждала, хоть и видела, понимала — не шучу я. Мужество или глупость? В любом случае, рука не поднялась приказ выполнить, — и хрипло рассмеялся. — А глаза-то у тебя зелены от злости делаются — это я еще тогда заметил. Никак, убить меня мечтаешь?
— Может и получится.
Кивнул с прищуром:
— Может. Смотрю на тебя и думаю — как ты у мирян оказалась? Что тебе грубые мужики? Речь-то у тебя наша и манеры.
— Спасибо, предатели меня еще своими не признавали. Честь, ничего не скажешь.
— А мы не предатели. Ты про Малика? Так он родной брат ровена. А кровь — это кровь. Свои. Злой будет Эльфар, узнав, что ты его любимого брата убила.
— Скучать будет по родственнику, да? — спросила с сарказмом. — Не переживай, авось скоро свидятся.
— Ровен не Малик, — понимая, на что намекает девушка, снисходительно улыбнулся Карол. — Его ты не возьмешь.
— Как он Славль не взял? — решила хитростью информацией разжиться.
— Не сегодня, так завтра возьмем.
Девушка рассмеялась, довольная, что ее хлипкое предположение, всего лишь надежда — оправдалось. Теперь ей все не важно и на все — ровно, потому что Славль стоит, значит миряне и остальные во всеоружии и может быть сообразят, что к чему. И не зря дружники полегли. Еще бы Миролюб добрался живым до Полесья…
— Радуешься? А чему? Земли — клочки разрозненные, единства меж князей нет. Люди отсталы, дремучи, как леса эти. Что они видят, что знают? Луки носят, о другом оружии не ведая. Смерды — простолюды. А простолюды, что скотина — им обязательно хозяин нужен, который и цель ему поставит, и смыл подскажет. Завоевать? Зачем? Так склонятся. Воевать мы чужими руками будем, а своих людей побережем. Смерд пусть смерда побьет, потом перед хозяином склонится и будет как собака кости грызть, милость хозяйскую ждать, ею жить…
— Это я поняла.
— Тогда и другое понять должна — земля эта, вся, от начала до конца, нашей будет. Эти дикари не знают, что с ней делать…
— Убогая фантазия, поверь. Не вы первые экспансией балуетесь, не вы последние.
— Слова этого не знаю, но чувствую, ты завоевание имела ввиду. Не честные завоевания. Но мы не ради выгоды и не без чести земли берем. Что лучше: под одним правителем жить или массе диких самодуров поклоняться? Что они дадут своим соплеменникам? Так и будут по старинке жить…
— Я политические дебаты с тобой устраивать не собираюсь, для меня людской фактор важен, для тебя приказ царька. Честь для меня дело, для тебя — слово. Посему не поймем мы друг друга, и пытаться не стоит.
— Права ты, не стоит. О другом давай договоримся: ты даешь слово, что не побежишь, не станешь от пищи отказываться, и я прикажу развязать тебя, коня дам и даже меч верну, твой. Что ответишь?
— Сначала ты на два вопроса ответь: куда ты меня везешь и зачем?
— Хорошие вопросы. Отвечу, отчего б нет? Везу я тебя к ровену Эльфару. Заинтересовался он тобой с тех пор, как слух пошел, что в вотчине мирян богиня объявилась. Не верил ровен, да видел в слухах опасность. И я, признаюсь, не верил, но увидел тебя, глаза твои, что в кроху времени из зеленых в золотистые превратились, а потом в карие. Остальное — знаешь. Ровен мужчина крепкий: здоров, богат, умен. Жену себе давно ищет да подстать не находится, а ты ему подходишь. То мое мнение было, но подумав, и он его признал. Как человек осторожный, понятно, увидеть тебя сначала желает, убедиться в том, что я ему правду сказал. Но и слухов ему хватает. Возьмет тебя в жены и…
— Именем богини-воительницы заберет все земли под себя, людей погнет, поработит, неугодных ликвидирует. Ясно. Оригинальный план, и идея никем не запатентована, — усмехнулась невесело. — А теперь слушай меня: первое — я согласна с твоими условиями — и есть стану, и не побегу. Второе: с уточнением — слово мое до встречи с твоим хозяином вес иметь будет. Третье — как богиня простому смертному говорю — ничего у вас не получится. Я лучше на сосне вздернусь, чем идолом в грязных руках стану.
— Посмотрим, — улыбнулся загадочно. В ладони хлопнул, махнул воинам: те подошли, развязали Халену. Коня подвели, меч подали, правда, вместе с хлебом. На этот раз девушка не отказалась — поела и в седле устроилась, приладив перевязь. Тяжелый клинок за спиной грел душу. А что оно там дальше — время и покажет.
Они поднимались вверх. Местность гористая, лесом поросшая, и такое чувство у Халены возникло, будто отряд не от Белыни вглубь идет, а вдоль нее. Сколько они идут? Три, пять дней? Два дня и две ночи точно. А хоть бы одного человека здесь встретить, хоть бы одно поселение. Безлюдно, тихо и ни души, словно в безвременье роски вместе с пленницей провалились. Лес вокруг густой, мрачный, лапы у елей с синеватым оттенком, стволы обхвата в три, не меньше. Мох темным бархатом камни устилает, а те чем дальше, тем выше. И вот уже не россыпь — глыбы, скалистые стены, а там снова лес, прямо на камнях, и то тут, то там карьеры с покрытой тиной водой, ручейки с такой стылой водой, что зубы ломит.
Неуютно в этих местах — лес угрюмый, ветер неласковый, порывами злой, колючий, небо все больше тучами затянуто, то и дело мелким дождиком плачет.
Нет, не нравилось здесь Халене.
Впрочем, подумать, ей и любой самый яркий и веселый пейзаж бы не понравился б, и самый благоприятный климат был бы не по нраву. Душой она к дубравам, полям да добрым лесам мирянской земли прикипела.
— Ты все хмуришься, богиня-воительница. Места здешние не нравятся? — качнулся к девушке Карол.
— Не нравятся, — не стала скрывать. — И я не богиня. Обманку ты хозяину своему везешь. Прибавь этот факт к уже имеющемуся — его убитому брату — и поймешь, что затея твоя зряшная. Ничего кроме неприятностей она тебе не принесет.
Карол искоса посмотрел на Халену, помолчал в раздумьях да спросил:
— Хитришь?
— Не поверишь, правду говорю.
— Тебя Халена зовут, правильно?
— Да.
— Слышал, сама этим именем назвалась.
— Точно.
— А у мирян богиня рода заступница — Халена.
— Случайность.
Мужчина кивнул с насмешкой:
— Уж столько вокруг тебя случайностей, что любому разумному человеку ясно — неспроста.
— Я правду говорю, Карол. Ha lene по-хефесски — никто. Я и есть — никто. Вот этим именем и назвалась, когда спросили.
— Так ты хефес? Где такие обитают?
— Не знаю. Не помню я — кто и откуда.
— Порубили?
— Не знаю.
Мужчина отвернулся, опять помолчал, пейзаж в раздумьях разглядывая, и молвил:
— Получается, что ничего ты не помнишь, не знаешь, лихорадит тебя опять же. Не отрицай, я ни одного воина с признаками лихорадки видел, знаю. Поэтому судить здраво ты не можешь, а я могу и скажу — кем ты себя считаешь, неважно, важно, кем тебя считают другие. Тебя все племена признали богиней, остальные с тем согласились — того и нам довольно.
Халена промолчала — сил не было спорить. Прав лис, лихорадка да боль в ране ее мучили. В таком состоянии лучше силы поберечь — на дело еще пригодятся.