Послесловие

Сало увидел.

— Почем отец? — спросил у заскорузлого, потрепанного старичка без ноги.

— Двести рублев кило, товарищ полковник, — прошамкал тот.

— Ого! Ты не приболел, отец? Чего ж цена такая?

— Спекулянты проклятые! Совсем обнаглели! — возмутилась какая-то дородная гражданка, проходя мимо, как танкер.

— Нее, хорошая цена. Тама вона двести двадцать продают.

Санин потоптался: аппетитное сало.

— Кило возьму, уступишь?

— Нуу, чаво… сто девяносто пять.

— Сто девяносто, беру килограмм.

Старик подумал, губами пошлепав и рукой махнул:

— Эх! Ладно-ть! Бери служивый. Абы кто — не уступил бы, а те и задарма б отдал, но самому че-то кушать надь.

Мужчина обрадовался, расплатился, сало забрал, довольный дальше пошел.

Домой вернулся, к приходу сестры успел картошки нажарить с салом, остальную свою добычу под полотенце на стол положил, и сел, загадочно улыбаясь. Представил, как Валюха обрадуется.

И затылок огладил: дожили, а? Продукты самый лучший подарок!

Ну, ничего, обойдется. Не пропадет с ним сестренка, откормит, а там положение у всех выправится. Война закончилась, это главное. А что с питанием плохо, естественно — все ведь не плугом пропахано и не зерном засеяно.

Валя уставшая пришла, без сил на табурет опустилась и на Колю смотрит:

— Ты чего загадочный такой?

Взгляд по кухне шарит, ничего понять не может, а нос уже запах уловил, губы в улыбке растянулись:

— Картошки купил! — качнулась к нему, глаза вспыхнули радостными огоньками.

— И даже нажарил, — хмыкнул. Потянул полотенце и открыл сокровища. У девушки глаза как блюдца стали, отпрянула даже, обозревая здоровенный шмат, хлеб, нормальный чай, сахар, мешок с пшеном, не меньше килограмма, банку варенья и целую связку баранок.

— Коляяя!!

Взвизгнув, на шею ему кинулась. Мужчина невольно заулыбался: вот и оттаивает сестренка, в прежнюю непоседу превращается. "Ничто Валюха, хорошо все будет, не пропадем", — по голове ее погладил.

— Кушать давай, голодная.

— Да ты знаешь!… Ты!… Это же нам на месяц!… Это же!… Аааа!! Колючка ты моя родная!! Аааа!

Николай рассмеялся — грел душу восторг и счастье девушки. И «Колючка» старое, довоенное прозвище, что Валя ему в приступах вредности цепляла, как — то особенно трогательным показалось, теплым.

Уже набивая рот картошкой и щурясь от удовольствия, Валя тараторить начала:

— Надо отметить твое возвращение! Ты у меня герой и все должны знать, что ты вернулся! Я завтра хочу подружек пригласить: Зину и Фросю!

— Заяц, а без этого никак? — немного поморщился Николай.

— Никак! — отрезала. — Завтра в восемь у нас. И тетю Клаву еще приглашу, с первого этажа соседку. Она тебя хорошо помнит, мне сильно помогала. Надо, Колюшка!

— Надо, так надо, — спорить не стал. — Во сколько собрание по случаю приезда героя намечается?

— Смеешься, да?

— Чуть, чуть, — улыбнулся.

— В семь, вечером.

— Боюсь, я не успею. Без меня начнете.

— Здрассте! — глаза округлила. — Как это без тебя? А где ты будешь?

— По делам. К восьми проявлюсь.

Девушка не стала выпытывать, что за дела и хорошо. Не хотелось ей говорить. Дроздова Валя хорошо знала и дышала к нему, ухарю, по-детски конечно, но неровно. Поэтому обнадеживать не хотелось, как не хотелось потом огорчать, если встреча не состоится.

— Да, если у нас завтра праздник намечается, то тебе нужно красивой быть.

— А я не красивая? — испугалась и расстроилась девушка.

— Нет, наоборот. Не так выразился — нарядной.

— Ааа, — волосы поправила. "Девчонка", — головой качнул, и пошел в комнату, платье достал. — Валя? Вааль?!

— Чего? — выглянула из-за дверей и рот открыла, увидев переливающееся чудо в руках брата. Руки к груди прижала, сердце выпрыгивающее придерживая:

— Мамочки!

— Тебе, — протянул, а девушка взять боится. — Чего ты? — не понял Николай, нахмурился — не нравится, что ли?

— Оно же дорогущее! Ой!

— Ну, не дороже денег. И вообще, это подарок, от братьев. Ребята тебе лично притащили, — сунул ей в руки и пошел курить, чувствуя неудобство.

Тихо за стенкой было, это тоже беспокоило. Пару папирос выкурил, и не выдержал, заглянул в комнату, и вздохнул облегченно: Валюха в платье крутилась у зеркала и на палец локоны накручивала — прихорашивалась.

Нормальное дело.

Все, вспомнилось, что не полсотни лет девчонке, — улыбнулся и спокойно чай сел пить. Спокойно на душе было, и от того благостно. Редкие минуты, почти забытые.

И помрачнел, опять за папиросами потянулся: последний раз ему так хорошо, в груди тепло было, когда Леночка жива была…

Глава 48

Лена не могла понять, что за белое пятно плавает перед глазами и шипит как сломанный репродуктор. От этого шипения у нее в голове переливалось до ломоты в глазах:

— Отстань, — прошептала, но ни сама, ни врач не услышали.

— Состояние очень тяжелое, товарищ генерал. На счет гарантии? Начнем с того, что с такими травмами редко выживают.

— Она молодая.

— Я понимаю, — заверил военврач, ладонь к грудине приложив. — Но поймите и вы нас — делаем, что можем. Ганс Хафман отличный специалист, операция прошла удачно, но состояние пациентки нестабильно. Избежали комы — это уже огромное везение.

— Может, нужны какие-нибудь медикаменты?

— У нас все есть, товарищ генерал. Нужно ждать и контролировать по возможности состояние. Этим мы и занимаемся.

— Но прогноз хотя бы дать можете?

— Товарищ генерал, какой прогноз при таком ранении? Вы простите, но это только там вопрошать можно, — кивнул в сторону потолка.

— В смысле.

— У того, о ком говорят, что его нет, — губы поджал.

Артур глянул на него, как огрел: смотрите-ка, как мы витиевато выражаемся! А проще говоря — посылаем. К Богу.

Мужчина, не прощаясь развернулся и вышел на крыльцо. Закурил и обвел хмурым взглядом госпитальный парк: дождался, дурак старый?! Погубил девчонку? Почему сразу не уволил из армии? К чему тянул? Планы у него!

Идиот!

"Если только выкарабкается, если только… Сразу домой. Сразу Яна в известность. Все сразу!"

Идиот!

"Выживи, Лена! Прости дурака. Война сволочь, так и я не лучше".

И откинул папироску — к черту самокопание. Выздоровеет племяшка, он загладит.

И быстрым шагом спустился с крыльца, сел в машину:

— В штаб.

Николай стоял у фонтана на ВДНХ и все ждал. Два часа ждал. Начистился, нагладился, словно на свидание с девушкой, а Саньки не было. И худо на душе от того. Мысли дурные сами лезут: неужели и его убили?

В восемь домой двинулся, понурый, в самом паршивом настроении. Видеть никого не хотелось, даже сестренку. Горечь, злость душу раздирала.

В квартиру зашел, а там "три девицы под окном" — за столом сидели. Заулыбались его увидев, кокетливо волосы поправили, Валя защебетала. А Коля только бутылку увидел. Взял, налил в пустую кружку до краев и выпил. Лица у гостей вытянулись, Валентина растерялась.

— Ты что, Коля?

Мужчина глянул на нее и на кухню ушел. Сел, закурил голову свесив: тошно. Когда же душа болеть перестанет?

— Коля, что случилось? — присела перед ним на колени сестренка, глазки испуганные.

— К гостям иди, — попросил. Сейчас даже ее видеть не мог, сорваться боялся.

— Коленька?

— Уйди!! — закричал. «Коленька», как Леночка называла, из себя вывело, полоснуло, как лезвием по венам, и вскрыло ярость, отчаянье, боль с которой никак сжиться не мог, сколько не топил в алкоголе, сколько не гнал, не отодвигал.

Валя испуганно отпрянула, юркнула в комнату. Немного и тихо, осторожно, чуть не на цыпочках ее подруги в коридорчик переместились. Дверь хлопнула.

"Ушли. И их испугал", — зажмурился.

В комнату прошел, стараясь на сестру не смотреть. Бутылку взял и остатки водки прямо из горла выпил. Хлопнул на стол и замер: ну, хоть в голове зашуми, хоть мгновение этой тяжести в груди сотри!