Послесловие

И как четко осознал — дома. Вот теперь точно не сон — явь.

— Я даже танки твои из дерева сохранила.

Коля затянулся, с насмешкой глянув на девочку:

— Лучше б их продала, а скатерть оставила.

Валя подумала, что он укоряет, голову опустила, давай пальцем по столу мозолить:

— Скатерть я на картошку еще в прошлом году обменяла.

Коля понял, что сморозил и, ладонью ее руку накрыл:

— И ладно. Другую купим.

— Угу. Лучше продуктами запастись.

— И запасемся. Денег хватит. Мне их на что тратить было? Ты поступать-то учиться думаешь? Самое время сейчас.

— Да что ты, — отмахнулась. — Учиться — карточку иждивенца получать, а это триста грамм хлеба, а так я рабочую получаю — пятьсот пятьдесят.

Коля нахмурился:

— В день?

— Конечно, — улыбнулась. — И потом что сейчас-то? Нас наконец-то пару дней назад на восьмичасовой рабочий день перевели, сверхурочные сняли. Вздохнули хоть. А то ведь всю войну по двенадцать часов без выходных, а еще сверхурочные выработай. А есть хотелось, жуть. Правда и сейчас хочется. Ничего, наладится. Тебе в первую очередь отъедаться надо, отдыхать. Я завтра в день, в шести вечера дома буду, что-нибудь из тушенки соображу. Настоящий суп, например!… Картошки нет… Ладно, придумаю, — протянула задумчиво. — Одно худо, рабочий день сократили и зарплату урезали больше чем вдвое, а цены-то те же.

Мужчина все больше мрачнел, слушая сестру. Почему он не думал, как оно в тылу живется, каким трудом фронту продовольствие и все необходимое достается. Не думал, что вот такие девочки как Валюшка его, смешливая и озорная, у станка с утра до ночи стоят, голодные, не выспавшиеся…Полкило хлеба в день — ноги протянуть можно.

— У тебя водки нет?

Девушка настороженно глянула на него и лицом суровой сделалась — один в один мать, когда ругалась:

— Этой гадости в доме у нас не будет! И тебя, чтобы пьяным не видела.

— Ой, ой, какие мы грозные, — улыбнулся ей, а сам притих. Похоже режим и распорядок о чем он скучал, ему Валя не хуже армейского устава обеспечит.

И затылок ладонью огладил, невольно улыбаясь: приехал домой.

— Я Коля, девушка нервная, запах алкоголя на дух не переношу, аллергия у меня на него. Знаю, пьете, как приходите, каждый день да через день. Только с тобой такого не будет. Я маме обещала за тобой присматривать, и буду. И на жалость ты меня не возьмешь!

Мужчина немного растерялся от непривычного тона девушки: резко, твердо, не сказала — постановила.

— Нуу… Ты меня за кого приняла-то? Я за встречу…

— За встречу чай попьешь! Я тебя предупредила. Травитесь вы этой заразой, здоровье свое не лечите, а еще больше подрываете. Не дам себя губить! Один ты у меня, а я у тебя! Все, закрыта тема.

— Ты еще психани. Хороша встреча! — рассердился Николай. — Домой вернулся, чтобы мне пигалица права качала!

— Ты покричи еще! — уставилась как мать, один в один. Санин тут же притих, на секунду даже попутав, кто перед ним. А Валя смягчилась, подошла, обняла:

— Один ты у меня, Коленька, понимаешь? И я у тебя одна. Хуже нет, когда рядом ни одной души близкой. Не хочу я тебя терять, потому губить себя не дам, хоть закричись, хоть ногами затопочись. Я, как мама умерла, в церковь втихаря ходила, все молила за тебя, чтобы хоть ты уцелел, выжил. Сохранил тебя Господь, а здесь я сохраню.

Николай хмурился: не ладно с Валюшкой. Видно и у нее детство с юностью мимо проскочило, под воем сирен и артналетом остались. Худо было же здесь, если комсомолка в церковь начала ходить, молиться. Свернуло девчонку.

Но сказал, о чем даже вроде бы и не думал:

— Ты бы и за Леночку молилась. Лучше бы ее твой Господь сохранил.

Валя лишь по щеке, шрамами изуродованной провела — больно-то, жалко, спасу нет.

В макушку брата поцеловала, слезы не сдержав.

— Наладится, Коленька не один ты. Найдешь себе подругу жизни.

Это сочувствие хуже пули доставало, размягчало.

Мужчина поморщился: нет сил и желания ей объяснять, что подругу жизни у него война отняла, а дальше нет жизни без подруги. К чему это девчонке? Не поймет, да и хватает ей горестей, чтобы еще он свои ей на плечи взваливал.

— Устал я. Мне б помыться да поспать.

— Вода есть, правда холодная.

— А это мне без разницы.

— Тогда иди в душевую, а я тебе постелю в зале.

Только все равно не сразу спать легли. Долго еще на кухне сидели уже после того, как Николай ополоснулся, вспоминали знакомых, жизнь прежнюю. И поняли — хватит раны бередить, разошлись по комнатам.

Николаю непривычно было на простынях спать, с подушкой. Невольно та хата, в которой они с Леночкой жили вспоминалась. Заворочался — душу от этих воспоминаний выворачивало, тоска сердце сжимала и плакать, как пацану хотелось. И поплакал бы, да мужик он, и точно знает — легче не станет. Как заснул, не понял, отрубился как всегда. А приснилось жуткое — Леночка по полю бежала, вокруг снаряды рвались, взрывами земля вздымалась. Он кричал в отчаянье — ложись! А она не слышала, к смерти бежала…

— Неет!!! — и очнулся — трясет кто-то. За плечи схватил безумный ото сна — Валя.

— Тише, Колюшка, сон это. Водички попей, уйдет кошмар, — кружку ему подносит, глаза огромные с испуга и жалость в них, слезой плещет.

— Извини, — прошептал.

— Дурачок. За что? — погладила по голове, как маленького. Только маленькая-то она.

— Ложись спать, Валюша, нормально все.

— Правда?

— Правда, — погладил ее по голове, вымучив улыбку.

Утром Николай встал рано — привычка с рассветом на ногах. Послонялся, пару папирос выкурил, а тут как раз радио заработало и огорошило его сообщением: "Сегодня, пятого июля, прибывает первый состав с фронта с победителями над немецко-фашистскими захватчиками".

"Ох, ты", — хмыкнул. Понятно стало, почему их состав вчера в Подмосковье выгрузила — для этого помпу встречи готовили.

Да он и не в обиде. И вообще, настроение отличное — дома!

Но вскоре Валя встала. За завтраком из омлета на яичном порошке и воде, Николай узнал от нее про нормы продуктов на одну карточку и понял, что то, что было на фронте — не самое страшное, и война еще не закончилась — теперь предстоит война с нищетой и голодом. И перерывы на отдых здесь только на руку «врагу», значит, без них и обойдется.

Настроение как-то само вниз ухнуло.

Но ничего, есть у него теперь смысл — сестренка, ради нее и будет жить. И поможет, чем сможет. Не будет она больше голодать.

В тот же день он встал на учет в военный комиссариат, где «нытьем», где «катанием» добился быстрой выдачи паспорта и уже на следующий день явился для принятия должности.

Генерал долго изучал его документы, потом не менее долго изучал его, разглядывая из-под густых бровей ордена и медали на груди:

— Не рано на работу? Отдохнуть не хочется?

— Не привык отдыхать.

— Ну, да, ну, да. В милицию это хорошо, в милицию это замечательно. Кадров нам очень не хватает.

— Пополнение идет с фронта.

— Да, да. Ну, что полковник, когда сможешь приступить?

— Когда скажете.

— Тогда понедельник, полковник. Возьмешь на себя работу Кировского подразделения. Кабинет тебе готов, второй месяц там начальника нет, подраспустились малость. Ты уж наведи там шороху, чтобы по уму все было, — усмехнулся. — Давай. Надеюсь, в работе по сохранению правопорядка проявишь не меньше рвения и отваги, чем на полях сражения.

— Так точно!

Домой пошел через "черный рынок". В вещмешке лежало в бумагу завернутое малиновое платье из панбархата, что ребята ему в подарок сестре принесли за день до отъезда. А еще шикарную, белую паутинку шаль ей из Германии привез, и куклу. Так что подарки были, просто не отданы, но вот с продуктами стоило вопрос решить. Планировал Санин завтра же сходить на ВДНХ, очень надеялся там Сашку встретить, вот бы и посидели все вместе. А стол накрыть не Валины хлопоты.

Потолкался, подивился ассортименту товаров и ценам.