Страница 39 из 45
Преследователи появились, когда до заката осталось еще два колокола или около того. Обернувшись в очередной раз, мальчишка разглядел вдалеке маленькую красную точку, что двигалась в его направлении. Он удвоил усилия, бежал так быстро, как не бегал никогда в жизни. Но расстояние между ним и человеком в красном неотвратимо сокращалось. Скоро мальчик смог различить, что его преследователь движется за ним спокойной, размеренной походкой.
Лица человека в красном паренек не видел, но догадывался, что на нем сейчас витает самодовольная улыбка. А быть может, оно и вовсе лишено всякого выражения. С чего это красный должен испытывать какие-то чувства по отношению к такой букашке, как он.
Вскоре мальчишка перестал кидать нервные взгляды через правое плечо. Не было сил смотреть, как тают все его надежды на спасение. Он бежал, падал, поднимался. Снова бежал и снова падал. Слезы ручьями лились из глаз мальчика. Так не должно было быть!
Закончилась погоня в тот миг, когда угасли последние лучи светила.
— Ясуд! – сказал человек в красном, кладя руку на плечо мальчика. – Время пришло.
Пришло время обрести ему имя.
Его звали Ясуд. Того, кто вновь погрузился в пустоту, где есть только холод.
Видения прошлого исчезли, оставив после себя лишь одно слово — «Ясуд».
С него и начиналась дорога. Куда надлежит идти, он не ведал. Как не знал и того, волен ли выбирать путь.
Ясуд решил, что будет ждать. Рано или поздно должно было что-то произойти. Но время шло, хотя течение его в этом месте ощущалось по-особому, а ничего не происходили.
Лишь холод становился всё сильнее. Душа Ясуда умирала.
И тогда он вспомнил о том, что вернуло ему имя.
Огонь! С него всё начиналось. В нем спасение, в нем надежда.
Стоило Ясуду в это уверовать, как холод отступил. Пустота звука заполнилась ревом пламени. Пустота цвета озарилась оттенками красного, желтого и рыжего.
В этой смеси звуков и цветов Ясуд и различил дорогу. Дальше! Еще дальше! Вперед, в свое прошлое! Там есть и другие слова. Одного имени не достаточно, чтобы понять.
Из огня вышли люди. Из огня вышла земля. Из огня вышло небо. Из огня вышел он сам. Жизнь вновь предстала перед ним.
Ему было двенадцать. Он жил в храме почти целый год. Кроме него в ученичестве состояло еще пятнадцать мальчишек. Имен их Ясуд не знал, потому что разговаривать между собой им было запрещено. Тех двоих, что нарушили это табу, придали смерти на глазах товарищей. Еще один мальчик умер от голода.
Жрецы обходились с учениками без лишней грубости. Мальчишки были для них материалом, из которого они собирались лепить будущих «странствующих проповедников». Однажды Ясуд видел такого служителя Эрлика. Внешне он ничем не отличался от нормального человека, но глаза его были иными. В них отражалась не человеческая душа, а нечто отличное от неё. Дети, встретившие проповедника, заливаясь горючими слезами, бежали к родителям искать утешения, взрослые просто сторонились его. А этому маленькому невзрачному человеку вообще не было дела ни до тех, ни до других, он явно не находил их достойными своего внимания.
И вот такое существо и планировали вырастить жрецы из мальчишек.
Ясуд, в отличие от большинства учеников, не испытывал страха пред уготованным ему судьбой и Эрликом выбором. Злость на родителей, не сумевших его защитить, цвела буйным цветом в его молодой душе. Перекинулась она и на товарищей по играм, которым повезло не попасть в застенки храма. А больше никого во внешнем мире Ясуд и не знал. Именно этот ограниченный круг близких и знакомых и являлся для мальчишки символом всего человечества. Оно предало Ясуда, а значит не заслуживает большего, чем презрительно-равнодушный взгляд странствующего проповедника.
Год, проведенный в храме, на самом деле не был годом подлинного ученичества. Жрецы наблюдали за мальчишками, оценивали их возможности, приучали к порядку. Единственные занятия, которые с ними проводились, это история храма Эрлика Иранистанского и собственно школы странствующих проповедников.
Культ Эрлика Иранистанского отличался прежде всего суровостью своих догматов. Законы, по которым должно жить, могут исходить исключительно от бога Огня и пророка его Тарима, но никак не от человека. Только так можно было обрести жизнь праведную и покой в послесмертии. Наставлять заблудших на истинный путь жрецам храм дозволял любыми методами, равно как и не стеснял в выборе средств в борьбе с противниками учения Эрлика Иранистанского. А таких неизменно находилось множество. Были враги от разума, враги от сердца и враги от души.
К первым относили жрецы правителей, что позволяли себе устанавливать законы, отличные от тех, что завещал потомкам Тарим, проповедников, завлекавших умы праведных учениями чужеродных богов, и философов-богословов, неверно толкующих те или иные постулаты, данные Эрликом и Таримом. Ко вторым причисляли заблудшую паству и последователей Эрлика в Туране, Гиркании и других странах, где заповеди бога Огня толковались излишне либерально. Третьими были колдуны, духи и демоны, враждебные Эрлику.
Странствующие проповедники, в противу своему наименованию, занимались первыми и третьими. И если с правителями-самоуправцами все было более-менее понятно, то про демонов Ясуд был не прочь послушать и узнать побольше.
Оказалось, что Эрлик в благодати своей некогда принес клятву защищать мир Хайбории от всяческой мрази, проникающей в него из других сфер бытия. Разумеется, часть демонов призывалась последователями других богов, которые вставали защиту своей паствы. Позволить Эрлику убивать своих лучших магов они не могли, а потому первым расправлялись с его посланцами. Тогда богу Огня пришлось умерить свой пыл. Сколь ни велик был его гнев, но со всеми богами один он совладать не мог. С тех пор пасть от руки, ведомой Эрликом, мог лишь тот демон, колдун или дух, что не служил ни одному из великих богов. Хотя для тех, кто забредал в Иранистан, Туран и Гирканию, бог Огня иногда делал исключение.
На миг Ясуд вновь окунулся в пустоте. Он желал осмыслить начало обретения пути. Сейчас в мире, где нет пространства и времени, он ощутил тоску по тому периоду своей жизни. Боль, голод и страх были ничем по сравнению с тем, что он обладал мечтой. Ясуд не знал, что будет дальше, но подозревал, что его там ждет разочарование. Понимал он это не разумом, который был разумом двенадцатилетнего мальчишки, а той душой, что витала сейчас в пустоте. Израненной, истерзанной душой.
Но хватит, надлежит вернуться.
Ему четырнадцать. Два года его жизни пронеслись перед Ясудом за одно мгновенье. Они до такой степени были наполнены страданиями, что ему не достало сил прожить их заново. Лишь перенеся их в категорию воспоминаний, он смог обратить на них свой взор.
Во второй год нахождения в храме за мальчишек взялись всерьез. Им начали преподавать науку жизни и смерти. Учили их не по книгам, ведь слова сами по себе, даже самые разумные, значат очень мало.
Сначала ученики должны были узнать, что такое страх. Для каждого из них жрецы создавали иллюзию, из которой мальчишке надлежало выбраться. Обитали там самые разнообразные твари, одни опасные, другие не очень. От кого-то надлежало спасаться бегством, с кем-то вступать в схватку. Жрецы ничего не объясняли, а только наблюдали. Ученик должен сам до всего дойти. Если ему хватит выдержки и ума, он достоин продолжать обучение, если нет, то пусть умрет, не зачем тратить на него свое время. Двое мальчишек не сумели покинуть мира иллюзий, трое вышли калеками. После окончания этого курса жрецы объявили ученикам, что если они желают, то могут заглянуть в свои тайные страхи. Все существа, обитающие в этих иллюзиях опасности представлять не будут. Четверо мальчишек согласилось. Ясуду было их немного жаль, глупо обрекать себя на смерть подобным образом. Он выучил урок, понял, что есть в душе каждого неодолимый страх, который намного сильнее разума. Сердца четырех мальчишек не выдержали открывшегося им ужаса и остановились. Догадка Ясуда оказалась верной.