Страница 33 из 42
Арбалетчик не был столь отвратен. Лицо у него не выглядело болезненным и осанка была крепкая. Рвань, которую он носил, скорее всего являлась данью местной моде. Монтейро уже сообразил, что оказался в одном из бедняцких кварталов Сартоса.
— Давай сюда кошель, юноша, — потребовал один из подручных.
После этой фразы он зашелся в приступе кашля.
Молодчик явно колебался. Правая рука его так и тянулась к кинжалу, но арбалет в руках противника был весомым аргументом. Он снял с пояса кошель и бросил его под ноги грабителям.
Те одновременно бросились на него, силясь первыми завладеть золотом. Сцена выглядела настолько комично, что Монтейро расхохотался. Больше никто из присутствующих его веселья разделить не пожелал.
— Теперь ножичек и одежду, — продолжил излагать свои требования подручный.
Монтейро не сомневался в том, какая реакция последует на эти слова. Мирно встреча закончиться никак не могла. Иначе он бы здесь не появился.
Юноша медленно извлек из ножен кинжал, словно собирался вручить его похитителям. Те довольно заулыбались. Тогда юнец резко выпрыгнул вперед, рубанув по горлу одного из болезненных. Второго схватил за шею и прикрылся им, как щитом.
— Думаешь, я его пожалею? – это были первые слова, которые произнес арбалетчик. Голос у него оказался невероятно низким.
Через мгновение арбалетный болт впился в шею плененного грабителя. Юноша не сумел удержать внезапно потяжелевшее тело. Он стоял с окровавленным кинжалом в руке и глупо смотрел на перезаряжающего свое оружие арбалетчика.
Грабитель усмехнулся и выстрелил. Молодчик осел на землю. Монтейро подумал, что песня оказалась пророческой. Выпить еще разок ему и впрямь было не суждено.
Арбалетчик неторопливой походкой приблизился к юноше. Склонился, достал из-за пазухи нож, чтобы срезать кошель с пояса. В этот миг правая рука юноши взметнулась в направлении грабителя. Кинжал, находившийся в ней, пронзил арбалетчику горло.
Митрианец спрыгнул со своей бочки и подошел к месту побоища. Все грабители были мертвы. Юноша еще дышал, но судя по ране в груди, жить ему осталось недолго.
Всё, как всегда.
Сейчас должно опять начаться.
Мир померк, погрузился в темноту.
В висках митрианца зародилась боль.
Вскоре она достигла своего апогея и пошла на убыль.
Из темноты возник свет.
Монтейро очутился в богато обставленной комнате. На полу лежали пушистые туранские ковры. Такие зингарец видел только на гравюрах, повествующих о растлевающем действии накопления золотых запасов. Стены были отделаны различными земными каменьями. Митрианин не знал их названий, но на его восхищении работой неизвестных мастеров это никак не отразилось. Он и подумать не мог, что подобную красоту можно сотворить, не обращаясь к помощи злата, серебра и драгоценных камней.
На потолке раскачивалась огромная бронзовая люстра, на которой было установлено никак не меньше четырех десятков свечей. Но сейчас в них не было нужды. Солнечные лучи без труда проникали внутрь комнаты через два широченных окна.
Столь обильное освещение пришлось очень кстати. Монтейро хотелось повнимательней рассмотреть висевшие на стенах картины. Если видения неизбежны, то почему не начать получать от них удовольствие.
Представленные в комнате творения живописцев внушительными размерами не отличались. Это Монтейро записал им в плюс. Он с содроганием вспоминал виденные им в Кордаве полотна. Гигантские, с обилием обнаженной человеческой плоти на холсте, написанные омерзительно яркими красками. Они вызывали лишь одно желание – отвернуться.
Авторы местных гравюр по большей части оказались любителями красот дикой природы. Джунгли, водопады, океан, лес в лучах закатного солнца. Монтейро не понимал всей прелести этой живописи, но чувствовал, что она прекрасно, а потому восхищался ею.
Короткий всхлип заставил монаха отпрянуть от полотен.
В углу комнаты сидел маленький мальчик девяти-десяти лет. Он сжался в комок и тихо плакал. Обитатель комнаты казался таким несчастным и ничтожным, что возникало ощущение, что он вот-вот растворится в безграничном море пушистого туранского ковра.
Монтейро понял, что именно из-за этого мальчика его сюда и занесло.
Тут монахом завладело непреодолимое желание распахнуть двери этой прекрасной комнаты и направить свои стопы в соседнее помещение. Противиться Монтейро не стал. Кто знает, чем может отплатить иллюзорный мир за неповиновение.
Вот только двери распахнуть не получилось. Они, подобно многим вещам в видениях, преследовавших монаха, были неосязаемы. Пришлось уподобиться призраку и просто-напросто пройти сквозь препятствие.
Новая комната оказалось столь же богатой и опрятной, как и предыдущая. Только в её оформлении преобладали уже не нежно-голубые тона, а желтовато-оранжевые. Это придавало обстановке чуть больше жизни. А может дело было не в самой комнате, а в её обитателях.
У окна в резном деревянном кресле сидел мужчина средних лет. Монтейро он показался красивым. Темные волосы, орлиный нос, волевой подбородок. Но поза мужчины внешности не соответствовала. Как мальчик вжимался в ковер, так он вжался в кресло.
Вторым живым существом, не считая Монтейро, была небольшого роста женщина. Монах немного подумал и решил, что он правильно подобрал определение. Хозяйка дома, а в том, что это именно она, можно было не сомневаться, несколько лет назад вышла из того возраста, когда её следовало именовать девушкой. Но красоты она не утратила, а огню, горевшему в её голубых глазах, позавидовали бы многие.
— Пора принимать решение, — сказала хозяйка.
В голосе её слышался яд. Монтейро уже встречал обладателей подобных голосов. Они приходили охотно на исповедь и честно каялись во всех своих прегрешениях, зная, что монах под страхом смерти не выдаст их тайну. Нет, они не сожалели о своих деяниях. Просто они стремились обмануть Пресветлого, как обманывали всех окружающих.
— Мы себе этого никогда не простим, — отозвался мужчина.
Монах не сомневался, что он уже сдался. Правда, пока не известно чему, но выяснить это вопрос времени.
— Нельзя останавливаться на полдороги, любовь моя.
— Если бы я мог, то повернул бы время вспять.
— Не глупи. Ты же никогда не любил его мать. Она была страшна собой и ужасно невоспитанна.
В дверь раздался стук.
— Заходите! – дала разрешение хозяйка.
— Обед для молодого графа, — произнесла вошедшая в комнату старуха. В руках она держала поднос с супом, жареной птицей с овощами и кувшином с неизвестным напитком.
— Оставьте здесь, — велела хозяйка. – Я сама покормлю графа.
Старуха поставила поднос на стол, поклонилась и вышла прочь.
— Ты готов? – спросила хозяйка и у мужчины.
Он смолчал.
Тогда женщина подошла к шкафу, стоявшему у одной из стен, выдвинула маленький, незаметный ящичек и достала из него флакон с фиолетовой жидкостью.
— Постой! – выкрикнул мужчина, когда хозяйка собиралась проронить первые капли зелья на графский обед.
— Он же даже не твой сын.
— Иногда мне кажется, что я люблю его, как своего.
— А мне иногда кажется, что ты не любишь меня.
— Как ты могла такое подумать?!
— Тогда решайся.
— Хорошо.
Мужчина кивнул и закрыл глаза.
И вновь красок не стало.
Темнота.
Боль.
Сильнее.
Еще сильнее. Уже почти невыносимо.
Становится легче. Можно дышать.
Появился свет.
Начало нового видения вышло неожиданным. Очнувшись, Монтейро обнаружил себя в седле пегого жеребца, который спокойно трусил по дороге, ведущей в джунгли. Монах потрепал гриву лошади, чтобы убедиться в её непрозрачности. Рука ощутила самый обыкновенный конский волос. Проходить сквозь него она не желала.
— Хороший, — обратился Монтейро к коню.