Страница 129 из 136
— Еще бы, — кивнув, улыбнулся де Монбар. — Кто знает, вдруг им и вправду захочется бросить взгляд на то, что они едва ли надеялись обнаружить, копаясь в земле, словно кроты, целых восемь лет. Сейчас мы пойдем и проверим, так это или нет.
Разворачивающиеся далее события мало походили на последствия предыдущих находок. Все девять собратьев сгрудились в чертоге, желая своими глазами удостовериться в том, что было обнаружено под алтарем. Не нашлось двух одинаковых откликов на строгую красоту черно-белой залы и на великолепие легендарного ковчега Завета, покоившегося в отдаленной нише за занавесом. Семеро из монахов плакали в открытую; Жоффруа Биссо упал на колени у самого подножия лестницы, у входа в галерею, и провел там без движения целых три часа, погрузившись в молитвы. Годфрей Сент-Омер тоже молился на коленях в зале ковчега на протяжении двух часов; иногда к нему присоединялся кто-нибудь из собратьев. Все старались сохранять тишину и если переговаривались, то сдержанно и немногословно. Казалось, ни один из них еще до конца не осознал суть находки и не верил, что после долгих лет изнурительных подземных работ, рытья и долбежки внутри неподатливой Храмовой горы они все же нашли сокровище, к которому бесконечно стремились и которое по своему великолепию превзошло все их самые дерзкие ожидания.
Один только Гуг де Пайен был глух к всеобщему ликованию. Он никуда не уходил, но не обмолвился ни с кем ни единым словом, держась поодаль от остальных собратьев. Сен-Клер неприметно и со все возрастающим беспокойством наблюдал за магистром, замечая, что тот видит происходящее в галереях, но не делает ни малейшей попытки разделить радость со всеми.
Наконец, когда старший наставник направился к выходу в чертог, Сен-Клер пошел следом, держась в темноте на почтительном расстоянии и с тревогой ожидая, что магистр, чего доброго, лишится сознания от переизбытка чувств или более серьезной немощи.
К счастью, ничего подобного не случилось. Де Пайен уселся на пол, подальше от алтарных факелов, и погрузился в молчание. Монахи один за другим покидали чертог; поднявшись наверх в корзинах, они разошлись по своим кельям. Проводив взглядом последнего из них, магистр встал на ноги и направился туда, где еще лился слабый свет нескольких уцелевших головней — ко входу в галереи. У самой лестницы он вдруг остановился и позвал:
— Стефан, пойдем со мной в крипту.[27]
Сен-Клер спустился за ним и застал магистра в ожидании на пороге черно-белой залы. Оба постояли, сдвинувшись плечом к плечу и вглядываясь в сумрачные глубины галереи. Затем де Пайен опустился на колени и положил ладони на мраморные плиты: одну — на черную, другую — на белую.
— Смотри, Стефан, — произнес он, вперив глаза в пол. — Здесь, в этой зале, вся моя жизнь. Черная и белая. Это цвета нашего ордена — тьма и свет, жизнь и смерть, неведение и всезнание… Не только на полу, у нас под ногами, но и повсюду, во всем, что бы мы ни совершали.
Де Пайен тихо поднялся и еще постоял, уронив руки, а затем медленно двинулся вперед, озираясь и оглядываясь, так что он не столько шел, сколько оборачивался вокруг себя.
— Ты не можешь себе представить, друг мой, как долго я ждал этого дня — ждал, что он когда-нибудь настанет, хотя вовсе не был уверен, что это выполнимо и возможно. С тех самых пор, как я вступил в орден Воскрешения, я посвятил всего себя его делу, его учениям, вопреки всем доводам уповая на то, что не ошибся жестоко в своем выборе, не выставил себя глупцом. Ведь нет ничего — вернее, тогда не было, что могло явить все в истинном свете. А теперь есть. Мы нашли доказательство, и Господь даровал нам знание. Допрежь ничто не отличало нас от христиан, жестоко обманутых в своих чаяниях и слепо верующих в любви и покорности. Я же полагался на наставления ордена, но были моменты, когда я был готов отчаяться… и усомниться в нашей правоте. Сегодняшний день все изменил, и обретенная истина нахлынула на меня с такой силой, что несколько часов подряд я боялся вымолвить и слово или же приблизиться к моим собратьям. Где тут ковчег?
Ошеломленный Сен-Клер тем не менее почтительно произнес:
— Разве вы не видели его? Вон он там, прямо за вами, за занавесом…
— Пойдем же со мной.
Они подошли к портьере. Де Пайен неспешно отвел ее в сторону и надолго застыл в безмолвии, пораженный великолепием золотого сундука. Затем он медленно опустился на колени и нерешительно простер вперед руку. Казалось, сейчас он дотянется до круглой золотой скобы, в которую вдет поручень, дотронется до самого ковчега — но магистр только вздохнул, снова опустил руку и обернулся к Сен-Клеру. Молодой рыцарь ничуть не удивился, заметив, что по щекам наставника стекают потоки слез. Сам он тоже чувствовал, как в горле у него сжался ком, и, не будучи вправе уйти, Стефан поспешил хотя бы отвести взгляд. Гуг де Пайен, впрочем, ничуть не стыдился своих слез — он шумно вздохнул и обратился к собрату:
— Я не достоин… и никто не достоин прикасаться к обители Господа — Бога Моисея и Авраама, Иисуса и Мухаммеда; я же не сомневаюсь, что этот ковчег был — и остается — Его обителью. Вот Он восседает пред нами — живой и неколебимый. Сегодня весь мир изменился, Стефан Сен-Клер, и каждый человек в нем — тоже. Я разом постарел… Не то чтобы я чувствую приближение смерти или что силы покинули меня — но я вдруг ощутил свой возраст, и ты, мой друг, тоже его почувствуешь. Верно, мне скоро придется ехать во Францию — там теперь начнутся дела, а тебя с братией я оставлю на брата Годфрея, который будет наставлять вас вместо меня. С этого дня ваша жизнь будет совершенно иной — благодаря нашему великому открытию. А! Погляди, Господь Сил велит нам идти спать! — Пламя трех оставшихся в зале факелов мигало и убывало на глазах. — Скорее, Стефан, возьми вон там еще одну целую заготовку и зажги ее, пока не поздно. А теперь пора отправляться на боковую: завтра нам много всего предстоит.
ГЛАВА 10
В день бракосочетания принцессы Алисы Иерусалимской и принца Боэмунда Антиохийского два человека поднялись еще до рассвета и с раннего утра отправились по своим делам. Надо сказать, оба они воспринимали предстоящее торжество несколько иначе, чем прочие жители королевства.
Монаха Стефана Сен-Клера из общины бедных ратников воинства Христова ничуть не интересовало ни само событие, ни помпа, с которой оно было обставлено: свадьба или иное государственное мероприятие не могли привлечь его, поскольку его голова была занята более важными делами. Меж тем епископ Одо Фонтенблоский, состоявший в свите свадебной процессии, вынашивал совершенно особые планы, которые собирался осуществить после церемонии, во время большого приема гостей и следующего за ним свадебного пира. В его намерения входило воспользоваться той редчайшей возможностью, что сейчас подвернулась ему. В тот день оба они даже не вспоминали друг о друге, слишком поглощенные собственными заботами.
Свадебная церемония прошла со всевозможной пышностью; с тех пор как король Балдуин вступил на престол, Святая земля не знала столь великолепного празднества. Алиса не претендовала на право первородства, то есть не могла наследовать королевский трон — все знали, что эта честь достанется ее старшей сестре Мелисенде. Однако Алисе выпало на долю первой расстаться с отцом: король Иерусалимский удачно выдавал ее замуж за молодого Боэмунда, будущего правителя Антиохийского принципата — партия весьма выгодная для обеих сторон.
Мессу отслужил патриарх-архиепископ, и торжественные песнопения сводного монашеского хора во славу молодых растрогали многочисленную паству до слез. Во время богослужения король Балдуин гордо восседал рядом со своей супругой Морфией, блиставшей иноземной армянской красотой. Монарху незачем было клонить голову долу: в настоящее время королевству ничто не угрожало, оно процветало и богатело, а новоиспеченный удалой зять обещал стать сильным и верным союзником в защите северных границ государства против турок, которые совершали постоянные набеги с восточной стороны. Со времен падения Иерусалима, то есть уже около двух десятилетий подряд, турки-сельджуки более не являлись крупной военной силой, хотя и не перестали представлять угрозу для королевской власти.
27
Крипта — в первые времена христианства часовня в катакомбах, служившая для погребения святых и мучеников, а также для богослужений.