Страница 136 из 136
— Как это понимать? В какой еще оборот?
— Не валяй дурака, Пейн! Ты что же, считаешь, что я выбирал подходящий момент, чтоб снова водить тебя за нос? Подумай-ка сам: нынешняя Церковь претендует на мировое господство. Вот уже — сколько? восемьсот лет? — то есть со времен Константина Великого, она прочно обосновалась в Риме. Ее высшая власть ест от пуза и погрязла в суете мирской. Она пребывает в блаженном неведении о своих истоках, так скоро позабытых ею — при содействии магической, пленительной силы имперских денежек… А истоки меж тем зиждились на бедности, некогда возвеличенной высказыванием, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в Царствие Небесное. Де Пайен недвусмысленно дал понять, что наше открытие — стоит лишь его обнародовать — должно будет заставить иерархов мировой Церкви признать ошибочность их образа жизни, отказаться от богатств, привилегий и роскоши, к которым они привыкли… И это далеко не все: доступная всем истина разрушит и саму Церковь.
— Ну, вон куда ты хватил…
— Ничуть! Неужели ты считаешь, что люди обрадуются тому, что им пришлось гробить свою жизнь в бедности, хотя это было вовсе не обязательно? Что сотни и тысячи их голодали, отдавая Церкви все, что имели, — не потому, что так повелел Господь и не во славу Его, а ради благоденствия и выгоды праздных клириков, просто потому, что священники внушили им правильность таких поступков? Не думаешь ли ты, что народ, увидев доказательства церковных злоупотреблений, чинимых над ним на протяжении сотен лет, не поднимет восстание и не начнет проливать кровь? Иерархи, о которых я говорю: папы, патриархи и прочие — обычные люди, дружище, среди них нет святых. А поскольку они просто люди, то они пойдут на все, что угодно, — сделают все, что сочтут нужным, — лишь бы сохранить свое материальное благополучие. Они способны на любые меры. Если бы нам, бедным ратникам воинства Христова, было бы завтра суждено исчезнуть с лица земли — что ж, это далеко не первый подобный случай в истории. Архиепископы и кардиналы чванятся своим наместничеством Бога на земле… Им одним дано слышать глас Божий, и они ревностно и рьяно будут отстаивать за собой право доносить до людей Его волю и Его суд.
— То есть они всех нас могут прищелкнуть. Ты на это намекаешь?
— Ага, именно. Как мух — так что и следа не останется.
Далее они ехали в молчании, только поскрипывали седла да всхрапывали лошади. Наконец Мондидье не выдержал:
— Так что же, в конце концов, сказал де Пайен?
— Что у нас есть имущество и союзники, соответственно, мы сами располагаем властью. Что наши собственные истоки гораздо глубже, чем у христианской Церкви. Что у нас на руках зримые доказательства того, что мы беремся утверждать, — рукописи, которых нет ни у кого в мире. И наконец, что у нас достаточно возможностей и благоразумия сохранять наши истоки — то есть наши сокровища — в тайне; что мы не настолько глупы, чтобы с пылающим взором напропалую бросаться неизвестно куда. Он сказал, что когда-нибудь мы одержим верх — но так, что ни я, ни ты даже представить себе не можем… А в конце он попросил меня — как, впрочем, и всех остальных — хранить терпение и готовиться к великим и сокрушительным переменам в мире. Он считает, что сейчас нам эти перемены ни понять, ни вообразить не под силу — даже если бы он попытался их нам живописать. Де Пайен говорил, что они пока не проявились, но, раз начавшись, события войдут в силу, и тогда мы, бедные ратники воинства Христова и храма Соломона, получим власть изменить весь мир.
Мондидье, все это время искоса поглядывавший на Сен-Клера, хмыкнул:
— Вдевятером? Это же бредни безумного, да простятся мне такие слова. И раз уж мы заговорили о безумии, будь добр, Стефан, объясни, почему мы называемся ратниками Христовыми, когда среди нас нет ни одного христианина?
— Для прикрытия, — без колебаний ответил тот. — Только ради защиты. Разве кто-нибудь заподозрит, что бедные ратники воинства Христова — мятежники? Это название позволило нам существовать без помех, пока мы искали сокровища. Что же до безумных речей де Пайена — я тоже вначале счел их таковыми и расспросил его поподробнее. Он действительно верит в грядущие перемены… И прежде всего, в пополнение наших рядов. Брат Гуг считает, что к нам примкнут сотни желающих со всех земель христианских.
— Христианских? Выходит, снова христиане? Но как это возможно? Да, я понимаю, орден Воскрешения воскрес, но ведь он останется тайным, не так ли? Как же мы примем к себе рыцарей-христиан?
— Запросто, Корка. Я спросил об этом де Пайена сразу же, как он заговорил о новых членах. Оказывается, он уже все обдумал. Наш орден продолжит свое существование в недрах ордена рыцарей Храма, скрывая в его деятельности свою собственную. Конечно, на это потребуется немалая доля внимания и собранности, но братья Гуг и Годфрей считают, что затея выполнима. Де Пайен верит, что признание Церковью нашего ордена — дело времени. Сейчас он возлагает большие надежды на Бернара Клервоского, молодого племянника де Монбара, который сейчас настоятель в одноименном цистерцианском аббатстве. Брат Гуг не сомневается, что при содействии Бернара и при поддержке нашего собственного высшего совета, а также с помощью, которую смогут нам оказать светские правители — анжуйские графы, например, Фульк Анжуйский, Гуг Шампанский и подобные им по титулу, — дружественные семейства в конце концов не просто добьются от Папы принятия и подтверждения наших открытий, но искренне заверят его в том, что в ближайшее время институту Церкви ничто не угрожает. Пусть Отцы Церкви без всякой спешки изучат необходимые материалы и вынесут свой вердикт об их подлинности. А пока, считает он, вся наша деятельность в Святой земле будет осуществляться с благословения Папы и при его безоговорочном благоволении к нам — в обмен на наше содействие и молчание.
— Ты в это веришь… — задумчиво протянул Мондидье.
Сен-Клер кивнул с серьезным видом:
— Верю. Я не сразу принял то, в чем меня убеждал де Пайен, но теперь я вижу, что он прав. Своими находками мы, возможно, уже изменили мир и тем самым улучшили жизнь каждого живущего в нем. За целое тысячелетие не находилось ничего, что угрожало бы Церкви потерей ее мирового господства, не звучало ни единого голоса, противоречащего ее догматам. Теперь мы можем принять на себя эту миссию, а значит, помочь людям… и самим себе. По-моему, в это стоит верить.
Мондидье улыбнулся и сдернул с головы плоский шлем, откинул назад кольчужный капюшон и помотал головой, чтоб растрясти слипшиеся пряди. Поскребши ногтями в волосах, он водрузил все на место, затем воздел длинный клинок меча и привстал на стременах.
— Сегодня, дружище Стефан, мы поднимем за это чашу вина — за лучшую жизнь для людей во всем мире! Но потребуется не одно войско вот с чем, — он прокрутил над головой меч, — чтобы им жилось спокойно, поэтому вторую чашу мы выпьем за нас с тобой и за наших товарищей и собратьев — монахов-рыцарей Храма, бедных, бедных ратников…