Марш через джунгли

Пятая плазменная пушка, установленная на башне, открыла огонь одновременно с остальными. Ее удары были менее эффектными, чем в ограниченном пространстве двора, но от этого они не были менее эффективными. Они превратили дикарей, атаковавших бастионы, в обугленные пни и горящие факелы. Покрытые слизью мардуканцы были особенно восприимчивы к ожогам, и огненная смерть, которую несла плазменная пушка, была для них высшим ужасом.

Горстка уцелевших с криками бросилась вниз с семиметровой стены, предпочитая сломанные кости или даже смерть — все, что угодно, — лишь бы избежать этой жадной раскаленной печи.

Панэ снова подошел к бойнице и выглянул на пространство перед цитаделью. Вся эта бойня внутри двора и на стенах оказалась невидима для большей части орды и воздействия на него не оказала, поскольку все внимание неприятеля было сконцентрировано на том, чтобы самим пробиться внутрь. Как капитан и ожидал, орда продолжала набиваться в цитадель, хотя и с несколько меньшей поспешностью.

— Прекратить огонь, — спокойно сказал он, и его лицо и голос были лишены какого бы то ни было выражения, когда он смотрел вниз на неописуемую кровавую баню.

Ни к чему уничтожать их полностью. Пока ни к чему.

— Отступи, старый дурак, — крикнул Пувин Эск. — Теперь ты нам веришь? Это смерть для клана!

— Великие цели требуют великих жертв, — сказал вождь клана. — Ты думаешь, раньше мы брали этот город без потерь?

— Нет, — резко ответил молодой вождь. — Мы потеряли всех воинов без какого бы то ни было смысла! Я увожу остатки своего клана в лагерь. Мы будем готовиться к тому, чтобы сдержать людей, когда они придут забрать наши рога. И пусть лесные демоны едят твою душу!

— Ты будешь изгнан, — спокойно сказал старейшина. — Трус. Тобой мы займемся после победы.

— Тогда сам отправляйся в этот ад, трус, — прошипел молодой мардуканец. — А потом приходи и расскажи мне о «победах»!

На Элеоноре О'Кейси были один из «лишних» шлемов и та же униформа, что и на морпехах, — но в отличие от них ее никогда не учили понимать оборванные сообщения по сети или военный жаргон, из которого они состояли. Большая часть несвязных слов, долетавших до ее приемника, были абсолютно загадочны (вроде «Танго на два-пятьдесят»), и для расшифровки ее программа-переводчик не была приспособлена, так что приходилось полагаться на то, что о чем-то действительно важном ей сообщат.

В данном случае, однако, единственным имевшимся в распоряжении источником информации был Поэртена. Что создавало свои проблемы.

— Что происходит? — спросила она оружейника. Она, Мацуги и три пилота сидели на груде коробок из-под боеприпасов посередине пещеры, которая образовала большую часть интерьера каземата. Штатские делили место с ранеными, доком Добреску, погонщиками и девятнадцатью нервными флар-та. Флар-та проявляли нервозность обычным для животных способом. Он был горячим и пахучим.

— Скользкие эта, того, со стенк бряк, — сказал маленький пинопец, пожав плечами, — но снова хочут атаковать. Ща капитан чё-ть бякнет.

— Как Роджер? — тихо спросил Мацуги. У него был свой шлем, и он слышал короткое сообщение о ранении принца.

— Нормуль он, — сказал Поэртена. — Прост шок. Все бу вась-вась.

— Я рад это слышать, — сказал Мацуги. — Очень рад.

— Великолепно, — сказал Панэ, выслушав сообщение. — Великолепно. Отведите его к доку Добреску как можно скорее. Я знаю, что не сейчас, но как только мы откроем эту дверь, пусть он будет здесь.

Он посмотрел через бойницу на накапливающегося перед воротами неприятеля и покачал головой. Вторая рота нанесла им существенный урон, но варвары все еще возвращались за добавкой, и он послал своему зуммеру команду, которая включала общую частоту.

— Отлично, ребята, они возвращаются еще на один раунд. В прошлый раз у нас было несколько человек ранено, так что на стенах маловато народу. Взводным сержантам выбрать из своих раненых тех, кто нормально держится на ногах, поставить к бойницам — и послать всех, кого можно, гранатометчиками. Похоже, потери их не пугают, так что стреляем на этот раз немного подальше. Гранатометчики, когда скользкие пойдут через ворота, заваливайте двор их трупами. Думаю, они все равно будут идти внутрь, поэтому когда они начнут подниматься по ступенькам или на стены, отступайте в бастионы.

Он подумал о том, что надо попробовать сказать что-нибудь волнующее, но единственное, что лезло в голову, было «прорвемся, ребята!», что было как технически неточно, так и слишком театрально для него. В конце концов он просто еще раз включил микрофон:

— Это Панэ, отбой.

В наушниках довольно долго стояла тишина, за исключением проходящих время от времени лаконичных сообщений о целях. Но затем в сети третьего взвода послышался отчетливый голос Джулиана:

— Эй, второе отделение. Я знаю, что не могу быть с вами там, наверху, но я хочу, чтобы вы помнили, что... что... вы — бойцы Императорского особого, _прах его побери. — Послышалось сдавленное рыдание, и он выдавил из себя следующие слова: — Я хочу, чтобы я мог вами гордиться. Помните: только длинные, безудержные, беспорядочные очереди!

Волна смеха заполнила сеть. Было едва слышно сержанта Чжина, который протестовал против засорения эфира, но слова было практически невозможно понять сквозь его собственные отрывистые утробные смешки.

— Помните, — продолжил командир отделения с новым рыданием. — Вы — морские пехотинцы, вы — Императорский особый! Вы — лучшие из лучших из еще лучших. Ну, может быть, не самые. Все-таки не Золотой батальон, но...

— Джулиан, — выл Чжин, — прекрати-и-и!

— И я просто хочу сказать... если это последние мгновения, которые нам суждено провести вместе... — продолжил сержант.

— Отряд, приготовиться... огонь! — объявил капитан Панэ потрескивающим голосом на общей частоте, не замечая того, что творится во взводной сети.

— Гроннинген, — обратился Джулиан с еще одним сдавленным рыданием к самому рослому, самому уродливому и пуритански воспитанному рядовому всего отряда. — Я просто хочу, чтоб ты знал: я люблю тебя, парень!

Элеонора с удивлением и страхом вскинула голову, когда одна из закованных в броню плазмометчиц завалилась на бок, сложившись почти вдвое. Академик начала вставать, чтобы попытаться оказать помощь, но Поэртена поднял руку, останавливая ее, и переключил частоту на передатчике своего шлема. Элеонора со страхом наблюдала, как выражение его лица меняется от озабоченности и раздражения до беспокойства, а плазменный стрелок тем временем сперва попыталась встать на колени, а затем снова упала, подергиваясь. О'Кейси не могла представить себе, что могло случиться с женщиной, но тут оружейник начал смеяться. Он съехал со своего насеста на ящиках из-под боеприпасов, держась за бока, и глаза академика расширились, поскольку док Добреску тоже разинул рот и заливался смехом.

— Третий взвод! — рявкнул Панэ, когда залп бисерного огня скосил первые ряды неприятеля, а потом, как волна огня и смерти, прокатилась очередь гранат. — Сержант Чжин! Что, черт возьми, у вас там происходит?

— Ох... — ответил Чжин и зашелся приступами смеха. — Извините, — выдавил он. — Извините, сэр, ох...

Шквал огня пронесся от позиций третьего взвода и сверхскоростной ленточной пилой врезался в кранолта. Затем еще один. Мардуканцы падали, как пшеница перед жнецом, и Панэ услышал с парапета отдаленное эхо почти безумного смеха.

— Сержант Чжин! Что, черт возьми, у вас там происходит? — Он не мог придраться к эффективности огня взвода, но у них не было лишних боеприпасов, чтобы расходовать их попусту.

— Ох... — Это было все, что сержант мог сказать, сам выпуская длинные, безудержные, беспорядочные очереди... и сам зашелся смехом.

Панэ заорал было на Чжина, но стрельба снова стала контролируемой, и он плотно сжал челюсти. Затем склонил голову набок и переключился на взводную частоту и как раз услышал «... нет, парень, правда. Я люблю тебя!», а затем взрыв хохота, после чего Гроннинген объяснил, что именно произойдет с сержантом, когда он, Гроннинген, сомкнет свои исключительно гетеросексуальные пальцы на его голубом горле.