Страница 44 из 51
Вот раз царь стоит у окна и видит: Капитонко крадётся по своему двору (он рядом жил) и часы серебрены в дрова прятат. Уж верно, крадены.
Царь обрадовался.
- Ладно, зазуба! Я тебе напряду на кривое-то веретено.
Сейчас в полицию записку. У мужика часы нашли и самого в кутузку…»
«Золочёные лбы» - сказки озорная, блестящая по форме и неподражаемая по исполнительскому мастерству. В основе её народная традиция, но в то же время это сказка Бориса Шергина. На ней лежит неизгладимая печать его яркой индивидуальности, его художнического подхода к фольклорному материалу, его личности, его темперамента, его таланта, его словаря.
Словарь этот, кстати сказать, весьма своеобразно сочетает стародавний, чисто северный, архангельский наговор с самыми что ни на есть сегодняшними и иной раз сугубо городскими словечками вроде «конешно, это не принято» или «царю эта неприлично».
В «Золочёных лбах» царь ходит «с визитами» и на «панкеты к сенаторам». Когда царь собирается уезжать, царица Аграфена с дочкой и матерью-царицей начинают канючить: «Опять дома сидеть… Выдал бы хоть по полтиннику на тино, в тиматограф сходить. Дома скука…
Царь не слушат:
- Скука? Ах, вы лошади, кобылы вы! Взяли бы да самоварчик согрели, граммофон завели да… Пол бы вымыли».
Когда хитрый Капитонко предлагает позолотиться царскому семейству и царица спрашивает у него: «А право есть?» Капитонко им стару облигацию показывает, оне неграмотны, думают - деплом».
«Напротив царского дома учрежденье было - Земной удел. И тут заседает меницинской персонал». Туда приходят «извошшичьн деликаты» жаловаться, что просмолённые Капитоном чёрные фигуры цариц и царевны пугают лошадей. Когда на площади против царского дома начинает скопляться народ и издеваться над просмеянной царской фамилией, а «главный начальник» Земного удела предлагает отправиться к царю с докладом о создавшемся положении, «чиновники говорят: «Ура, мы тебе ераплан либо там дерижаб даим».
Примчавшись на дирижабле, которым правят извозчичьи делегаты, к находящемуся в отъезде царю, «начальник почал делать доклад: «Ваше высоко… Вот какие преднамеренны поступки фамилия ваша обнаружила… Личики свои в тёмном виде обнародовали. Зрителей полна плошшадь, фотографы снимают, несознательны элементы всякие слова говорят…»
Все эти забавные словечки, неожиданные сочетания их, вся эта весёлая словесная кутерьма - вовсе не авторский произвол и не пустое баловство забавы ради. Это вполне точно направленное острие сатиры, осмеивающей и оставшегося в дураках царя, и его семью («у царя семья така глупа была: и жена, и дочка, и маменька»), и бюрократически-чиновничий стиль речи, и всё окружение двора.
Есть в языковой ткани и строе «Золоченых лбов» ещё одна линия - это линия сближения старой сказки с сегодняшним днём. Этой цели служат и «ероплан», и «дерижаб», и «несознательные элементы». Говорятся в этой старой сказке даже совершенно злободневные слова о событиях самого что ни на есть сегодняшнего дня. К примеру, когда высмоленные Капитонкой члены царской фамилии уселись перед окнами, выходящими на площадь, «народ это увидел, и сначала подумали, что статуи, негритянска скульптура с выставки куплена».
Я слышал эту фразу, сказанную Борисом Шергиным в те дни, когда выставка негритянской скульптуры в Москве ещё была открыта для посетителей. Современность и даже, случается, злободневность в языке стародавней сказки у Шергина не случайны, а, напротив, обдуманны и принципиальны. В интервью, данном корреспонденту «Литературной газеты» в дни своего семидесятилетия, Борис Шергин говорит: «Языку у народа надо учиться. Литературную речь нельзя выдумать. Классики питались живым словом. А по радио что порой проповедуют? «Учитесь языку у классиков!» Но ведь на месте никогда ничего не стоит. Никогда не переучить молодёжь говорить так, как говорили в девятнадцатом веке».
Вот в чём корень вопроса о языке вообще и языке таких шергинских сказок, как «Золочёные лбы» или «Волшебное кольцо». «На месте никогда ничего не стоит», а если «никогда» и «ничего», то и язык также. Фольклор не мёртвый, закостенелый панцирь некогда жившей в нём черепахи, не надгробье прошлого, а живой процесс, продолжающийся и по сей день с участием носителей его - сказителей и писателей.
Смещение различных социальных и временных категорий в словаре таких шергинских сказок, как «Золочёные лбы» или «Волшебное кольцо», укрепляет связь времён, усиливает сатирический и юмористический элементы и придаёт им неповторимо своеобразный колорит. Борис Шергин в этих своих сказках весь традиционен и весь сегодняшний. Свободный и подчас даже прихотливый вымысел настолько органично слился здесь с фольклорной народной основой сказки, что отделить одно от другого уже невозможно. Одно без другого не живёт и жить не может. Это я, пожалуй, понял, а если не в полной мере понял, то почувствовал в первую же встречу с Шергиным, слушал его сказки и старины на том памятном гимназическом вечере, когда я забрёл в отдалённую от танцевального зала комнату и увидел Шергина в окружении плотного кольца слушателей, поражённых и покорённых нежданным в этом румяном кудрявом юноше даром сказителя.
Юный сказитель был не только самобытно талантлив, но и необыкновенно щедр. Он сказывал одну сказку за другой и едва замолкал, как со всех сторон слышалось нетерпеливое:
- Ещё. Ещё. Пожалуйста…
Так я познакомился со сказителем Шергиным. С писателем Шергиным я познакомился много позже. Он хорош, самобытен, увлекателен, но всё же мне кажется, что первородный талант Шергина и истинная его стихия - сказ, устная речь.
На полке моей стоят многие книги Бориса Шергина, но в душе моей и в памяти звучит прежде всего характерный его говорок, негромкий и незвучный его голос, сказывающий неповторимо прекрасные, сказки и старины.
Северная сказка, стародавняя архангельская побывальщина, песня, былина - это атмосфера его души и наследственная его вотчина. Сказки и старины сказывал и дед, и отец Бориса Шергина. Он родился со сказкой и жил в ней всю жизнь.
Образы русской сказки питали его творческое воображение с младых лет. Они были у него на памяти, на губах, а кроме того, на кончике карандаша и кисти. Он прекрасно рисовал, и рисовал точно так же, как сказывал сказки.
Помню, примерно году в шестнадцатом забрёл я как-то к нему. Комната, в которой он жил, была невелика. Самым примечательным в этой комнатке была круглая печь - жарко натопленная и… расписанная от полу до потолка. Роспись походила на сказку: причудливые растения, невиданные цветы, люди с удлинёнными фигурами и с узкими лицами, напоминающие иконы древнерусского письма. Одеты эти люди в старинные сказочные одежды. Блёклые и удивительно гармоничные цвета одежд были богаты нежнейшими и тончайшими оттенками. Убранство, комнаты: деревянные игрушки, туеса, картинки на стенах - всё было того же стиля, того же толка, что и сказываемые Шергиным сказки. Это было жилище Сказки и прибежище Прекрасного.
Много лет спустя мне довелось увидеть книжку Бориса Шергина (сейчас она стоит вместе с другими его книгами на моей книжной полке) «У города Архангельского» с иллюстрациями автора и в его оформлении. Это прекрасный образчик органического слияния и единства формы и содержания. В книжке этой был весь Шергин - с его природными пристрастиями, редким даром живого ощущения прекрасного и своеобразного чувствования и видения русской северной старины.